Она уже влезла когда-то по глупости в чужую семью. Обрела счастье? Нет. Потому что на чужом горе свое счастье не строят. Влад поступал с ней так же, как и с предыдущими женами. Только после развода так и не женился. Ухаживал за всеми подряд смазливыми мордашками, спал, если перепадало, но не женился. Никаких серьезных отношений не заводил. Правда ей уже давно было все равно.
Сердилась ли она на Влада? Нет. Уже нет. Она простила его и отпустила…
Ничего в ее душе к нему не осталось.
Она давно не вздрагивала при его появлении, не пыталась свернуть, если он шел по коридору. Она спокойно вызывала его на консультации и общалась как коллега с коллегой.
Его же задевало такое отношение, ох как задевало. Причем сам он не мог понять, что же задевает больше: то, что она отвергла его, или у него все же были чувства к ней.
Дома накрыла на стол, приготовила все, что сын любит. И оливье с курицей, и холодец, и пирог с мясом.
Ждала стоя у окна.
Наконец, подъехала машина, и сын выскочил с пассажирского сиденья, затем вышел Влад. Достали сумки из багажника, целых три больших баула и еще коробку с обувью.
Смотрела на мальчика и не верила своим глазам: он ростом был чуть ниже Влада, совсем чуть-чуть. За какой-то месяц, что никак не могла вырваться, он так вырос.
Тоненький и длинный. Смешной и почти взрослый. Ну надо же, ее сын — подросток, а она даже не заметила, как все это произошло. Время ушло, утекло, убежало. А она, где же она была?! Мальчик взрослел без нее, а теперь он почти мужчина, тринадцать лет через неделю.
Двери отворила и слушала топот шагов на лестнице.
— Мама, с днем рождения! Я тебе такой подарок приготовил. Сейчас достану.
— Ты сам — мой лучший подарок! Ты правда насовсем ко мне переехал?
— Насовсем, мамуль. Бабуле объяснил, дед сразу понял. Вот, в результате я у тебя жить буду. Погоди обниматься, я подарок подарить хочу.
— С днем рождения, Надя, — Влад протянул ей розы. Багровые, величественные и официальные.
— Спасибо, пройдешь?
— Да, хоть с вами пообщаюсь.
А Илья достал цифровую фоторамку и вручил матери.
Надя не могла налюбоваться, как ел сын. И на отца он почти не похож, здорово, может, не проявятся у него отцовские наклонности.
— Мама, ты вкусней бабули готовишь. Вот то, что я люблю, точно вкусней.
— Не говори с полным ртом, — с улыбкой произнесла Надя, а в душе пели птицы.
— Ты действительно лучше всех готовишь, — сказал Влад. — Ну что, давай за тебя!
Они с сыном пили колу, а Надя красное вино.
— Ромашки какие красивые, кто подарил? Поклонник? — спросил Влад.
— Нет, Иван. Какой там поклонник.
— Иван тоже не дурак, знает, куда смотреть. Надь, я поговорить с тобой хотел.
— О чем?
— Мне как-то не очень нравится быть приходящим папой.
— Так не приходи.
— Я не о том, Надя. Может, попробуем сначала, чтобы вместе жить, как раньше.
— Не смеши меня, Влад.
— Надя, ведь ты же любила меня.
— Нет, не любила. Я болела тобой, с ума сходила. Но только я уже вылечилась. Сия болезнь меня покинула бесследно. Шрамика не оставила.
— Даже так?
— Даже так.
— А сын?
— А сын — подарок, за все годы с тобой. Награда моя.
— Зря ты так! Я понял многое, и без тебя мне плохо.
— Зато мне хорошо. Я себя чистой чувствую. Вот так вышло, не сумел ты оценить, что имел. А теперь голову пеплом посыпать незачем. Прошло все. Я тебя в общении с сыном не ограничиваю. Дети, они непреходящи. Они есть, от тебя рожденные. Значит твои.
— Мы бы еще родили.
— Нет. Чтобы рожать, любить нужно, а я тебя не люблю.
— Я убил в тебе все чувства?
— Нет, не все. Только те, которые тебя касались. Так что, может, я еще и полюблю, и рожу. Если Илюшка возражать не будет. А ты строй свою жизнь и на нас не оглядывайся, мы тебе не помеха.
Он посидел еще и ушел.
А Надежда разобрала сумки, разложила вещи сына в шкафу, постелила ему постель и долго разговаривала с ним обо всем.
Да, действительно мальчик вырос и поумнел. Как же все-таки хорошо, что он теперь с ней. Это просто замечательно. Они ведь семья.
========== Часть 11 ==========
— Ну, чего ж ты грустишь, Вова?
— Да нет, нормально все. Спасибо тебе, Семен. Пенсию ты мне выправил.
— Да что уж. Не чужие люди чай. Есть-то тебе надо, да дочку кормить, а твоя цаца, смотрю, не очень-то вами интересуется.
— Мы разводимся…
— Я тебе велосипед сейчас поставлю, крутить будешь. Рисуешь?
— Пытаюсь, рука не слушает. Правша я, понимаешь.
— Забудь, теперь левша. Вова, мне работу предлагают, — Семен стоял виновато опустив голову.
— Понял, — почему-то в сердце образовалась черная дыра.
— Ничего ты не понял, — Семен опять замахал руками, а потом сел напротив Володи. — Ты мне с пенсии платить не должен. А я тут так понял, что цаца на ваши сбережения руку наложила. То есть денег у тебя раз-два и обчелся. Ты ходишь уже по квартире, сам себе чай да молоко налить можешь. Наташка — помощница. Хорошая у тебя дочка. А я заработать на кусок хлеба должен.
— Так что я не понял, Семен? — душу не отпускало, просто старался не показать вида. Понимал же: Семен не может жить на те копейки, что он ему платит.
— То, что дружба не продается, вот что ты, Вова, не понял. Я человек простой, но с понятиями. Я с тобой сколько общаюсь, хоть раз подвел?
— Не говори глупости. Пропал бы я давно без тебя.
— Я не говорю ничего дурного, я друг тебе и помощник, вот пойду работать, нам легче жить будет. Втроем. Ты, я и Наташка. Твоя пенсия, моя зарплата — и проживем. А вот на твою пенсию одну никак не проживем. Надо ж коммуналку платить за две квартиры, да Наташу одеть надо. Девочка, однако.
— Слушай, я все спросить хотел, да стеснялся. У тебя семья есть?
— Пропил я ее. Один я, как перст, на всем белом свете. Жена пропащая, вместе мы пили, а потом ушла, куда, к кому — не знаю. Ушла и ушла. Баба же, ищет, где лучше да выгодней. Мож, у того водка слаще была… Но я не жалею. Я тогда истину понял, что человек равняться должен на того, кто лучше, кто умнее, а она — так… — он опять махнул рукой, обреченно и брезгливо. — А я ведь тоже любил ее вначале, вот так-то, Вова. Хорошо, детей Бог не дал. А потом пить стал меньше, так, смотрю, краски у жизни появились. Но я умный, квартиру материнскую не пропил. И шалаву эту не вписал. А ты как?
— Мне квартиру родители оставили, отец в свое время был большой человек по тем прошлым меркам. А мама не захотела жить с Леной и к сестре моей уехала. Там внуков воспитывает.
— Ты сообщил ей?
— Зачем? Ей в неведении спокойней. Она бы сорвалась и приехала, а тут Лена. Они поначалу ладили плохо. А при разводе — так и подавно.
— Вот одного я, Вова, не пойму, где глаза твои были, когда цацу свою в жены брал?
— А твои?
— Так я по пьяни… А может, прав ты, думали мы одно, а жили с другим. Вот разные мы с тобой, Вова, ты умный, а я так, работяга, а судьба у нас одна. Знаешь, какая?
— Какая?
— Наташку твою в люди вывести. Счастье-то, оно в детях. Я это тут, у тебя, уже понял. Как готовили мы с ней на кухне, как стирали да полы мыли. Вот я и подумал…
— Семен, ты мне дорог, ты мне друг. И предложение твое заманчиво, и рад я ему, если честно. Потому что ты друг настоящий. Но я думаю, надо обмозговать и все по уму сделать. Ты молодой мужик.
— Мне сорок пять, Вова.
— Вот я и говорю, вся жизнь у тебя впереди. С руками, с ногами, с головой. Пить ты бросил, так живи. Ищи свое счастье. Ты еще своих детей заведешь и в люди выведешь. Заметь, я от твоей помощи не отказываюсь, ты мне родным стал. Да и я без тебя никуда.
— Хорошо, договорились. Скидываемся поровну на еду, а все остальное врозь. Лишних денег я с тебя не возьму.
— Когда приступаешь?
— В понедельник. Опять на стройку, что у моста, знаешь?
— На Северной?
— На Северной.
— Знаю. Рассказывать будешь, что там и как. Сигареты принес?
— Чуть не забыл.
Семен достал пачку и дал Володе закурить. Взгляд остановился на карандашном наброске женского лица.
— Ты?
— Я. Не получается, вижу я ее по-другому.
— Это Надежда?
— Она. Только в жизни она другая, в жизни от нее тепло, а рисунок холодный.
— Хороший рисунок, уже получается. Позвони ей.
— Зачем?
— Потому что хочешь, потому что мечтаешь, потому что ее тепло необходимо тебе. Мало я сказал почему?
— Нет, Семен, сказал ты не мало. Только я инвалид безрукий, обуза. Что я могу ей дать? Ей опора в жизни нужна, а не я.
— Дурак ты, Вова.
Они еще долго говорили, и Наташу из школы дождались, и поели втроем.
А потом учили с ней стихи, писали сочинение. И математику решали с числами отрицательными. Затем кино посмотрели, и Семен пошел к себе, спать. Наташа тоже легла. А Володя все думал. Уже который день Лена возвращалась поздно или не приходила совсем.
То ли так опостылел ей дом этот, и он в первую очередь, то ли еще что. Но дома была дочь. И отношения жены к дочери он понять никак не мог. К себе — запросто, а вот к ребенку…
Наташа — ее дочь, и любила она ее раньше.
Курил долго, затем вставил лист в держалку и попытался рисовать, опять портрет Нади. Только не вышло ничего. Смял лист и бросил на пол. Лег и задумался. Не обратил внимания на звук подъехавшей машины, только когда в прихожей послышались голоса, прислушался. Лена вернулась явно не одна. Она старалась быть как можно тише, но он слышал и ее, и того, кто с ней был. Они разулись и прошли в спальню… Его спальню…
И вдруг вся картинка сложилась, пазл собрался. У нее был другой мужчина, вот и вся правда.
Одевался долго. Несподручно одной рукой, да и она дрожала. Потом причесался и пошел туда к ним.
Распахнул дверь и… Надо было взять себя в руки и выдержать все.
— Вон из моего дома, — выдохнул он. — Вон отсюда. Здесь вам не бордель.
— Володя, ты не понимаешь. Я люблю его. Да и какая разница, мы с тобой все равно разводимся.