— Так ногами же били! — насторожился Мярун, подслеповато щуря глаза.
— Ты чего болтаешь? Какими ногами? Кто её бил? Сама она грязь здесь развела и поскользнулась!
— Глупая ты баба, — пожевав губами, протянул старик, не зная, как поступить. Ему волнения противопоказаны. Нет, умереть он не боится, но вот если сердце хватит, а там, чего доброго, и парализует, это страшно. — Всё защищаешь своего сыночка, — он перевёл взгляд на женщину, которая тоже не знала, что делать дальше. Она бы ушла, но ведь старый хрыч, по её мнению, не умеет держать язык за зубами. — Смотри, как бы тебе следующей не попасть под его ботинок.
— Не твоё дело! И вообще, чего это я тут стою? У меня ужин ещё не приготовлен. Нам сегодня зарплату не кредитами дали, а овощным порошком. Натуральным, между прочим!
Мярун ещё немного постоял, глядя вслед уходящей женщине, потом перевёл взгляд на Эссу. Ему вдруг показалось, что она моргнула и еле слышно застонала.
— Девонька, как ты?
Точно — моргнула! И умирать, похоже, не собирается.
— Эсса, давай-ка поднимайся, — попросил он её, — давай, милая, земля холодная, как бы ещё больше проблем не стало.
Был бы он молодым, подхватил бы на руки и вмиг донёс до квартиры. Теперь же ему только и остаётся беспомощно стоять рядом и нудеть, чтобы избитая девушка сама встала, да ещё и его бы успокоила, что всё, мол, будет хорошо, господин Мярун.
Она повернула голову в его сторону и попыталась было встать, но тут же со стоном упала.
— Терпи, девонька, терпи. Ты дома-то, — оглянувшись, он едва слышно зашептал, — завари себе цветочки диковинки своей, да попей несколько дней.
— Где я?
— Так возле дома…
— Кто я?
— Эсска, никак умом тронулась! Ты смотри, тебе нельзя! Совсем заклюют тебя тогда, — забеспокоился Мярун.
Вот беда-то! На ум старику тут же пришло, что в последние годы бордели на Ютте стали появляться чаще, чем в былые времена аптеки. Для женщин это способ подзаработать, а для мужчин — не видеть и не думать, во что превратилась их жизнь. В бордели пристраивали и убогих. И если Эссу признают неспособной жить самостоятельно, то быстро «облагодетельствуют».
— Я Эсса?
— Да, милая, ты Эсса. Вспомнила?
— Почему мне так плохо?
— Тод-зверёныш с дружками постарался. Ну же, поднимайся, не надо, чтобы тебя видели другие. Вопросы будут…
— Вопросы? Другим нельзя знать, что Тод со мной сделал?
— Я не про то, девонька. Я толкую про твои цветочки. Они залечат все твои внутренние повреждения, а это может заинтересовать остальных. Скоро все с работы пойдут и не надо, чтобы они видели, как тебе плохо, тогда и вопросов не будет, как ты умудрилась так быстро прийти в себя.
— А Тод?
— Он дурак. Вряд ли он понял, насколько сильно ты пострадала. Его мозгов не хватит оценить последствия. Он запугивал тебя и других, только за этим и следил.
— Дедушка, он меня изнасиловал?
— Что?
— Вы сказали про внутренние повреждения…
— Кхм, нет, Эсса. Тебя били ногами.
Морщась от боли, девушка с трудом села, а после, подбадриваемая стариком, поднялась. Внутри всё болело, каждое движение отзывалось дополнительной резкой болью, и не оставалось сомнений, что тело искалечено довольно серьёзно. Слезы брызнули из глаз, когда, не устояв на ногах, она покачнулась — и внутри тут же вновь словно ножом полоснуло.
— Вот ещё — слёзы лить! — заворчал Мярун. — Ты маленькой никогда не плакала, чего уж теперь-то начинать?
Заметив, что Эсса в ответ стиснула зубы, он счёл это хорошим знаком и продолжил воодушевлять её:
— Говорят, женщины у арианцев сильны духом, и твоя мать была тому примером. Эх, была бы она жива, вывезла бы всю семью в безопасное место, но имперцы не дураки, опередили всех тех, кто мог бы что-то сделать.
— Моя мать мертва?
— Ты и это забыла? — покачал головой Мярун. — Давно уж, ты совсем крохой была.
— А отец?
— Полгода как. Несчастный случай на работе. Я думал, ты вслед за ним уйдёшь, ни жива ни мертва ходила. Баловал он тебя, как принцессу! Не знаю я других отцов, чтобы с таким умилением и восхищением смотрели на своё дитя. А за твои цветочки убивать был готов.
— Я живу одна? — её вопрос остался без ответа, но и так все было понятно.
Старик, кряхтя и охая, еле-еле поднялся с девушкой на седьмой этаж. У обоих были все шансы умереть уже на третьем или четвёртом, но, видно, судьба ещё помучиться на этом свете.
— Ключ у тебя на шее висит, — подсказал он, когда бедняжка остановилась возле указанных им дверей, не зная, что делать.
Мярун видел, что Эсса не уверена, правильно ли поняла его на счёт своего жилья и, открыв дверь, входила с опаской. Пройдя за ней следом, пожилой мужчина устало опустился на табурет в прихожей.
— Послушай меня, девонька. На работу завтра не ходи. Отлёживайся.
— Я не помню, где я работаю.
— Не беда. Завтра побудешь дома, а когда поправишься, встанешь пораньше и пойдёшь к электричке вместе с другими женщинами. С ними же выйдешь на станции «Предгорье» и дальше пешочком. Вон на столе твоя рабочая сумка брошена. Видимо, прежде чем к цветочкам своим спуститься, ты всё же сюда забегала. В сумке найдёшь всё, что нужно для работы. Поняла?
— А кем я работаю?
— Ты собирательница жёлтого налёта на камнях. Уж прости, не знаю как по- научному эта дрянь называется. Раньше этот налёт роботы на производстве отделяли, ну, а с тех пор, как завод подорвали, всё делается вручную прямо там, где гадость эта появляется.
— Это вредно?
— Ещё как! У тебя в сумке маска и перчатки должны быть, не забывай надевать. За грамм собранного порошка получишь один кредит. Имперцы никого не заставляют работать, так что ты сама решаешь, сколько часов проведёшь в предгорье, собирая эту дрянь.
— А я… сколько я работала?
— Ты всегда возвращалась сюда к обеду.
— Ясно, — не сдержав стона, девушка поплелась на кухню.
— Ну, я пошёл. А то меня сын искать будет. Переживает.
Дождавшись кивка Эссы, он, прихрамывая, вышел и притворил за собой дверь.
Для Мяруна было большим искушением остаться с беспамятной девчонкой. У него давно ныла спина, после еды болезненно тянуло в желудке, да и одышка замучила, а редкие целебные цветочки драгоценной лианы были так близко! Он мог их попросить или вообще сказать, что снадобье принадлежит ему, но удержался, сохранил достоинство, о котором твердил соплякам. И, быть может, если бы Мярун знал, что, уйдя, уберёг себя от гораздо худшей участи, то не ворочался бы всю ночь, сетуя на проявленную благородную дурость.
А девушка, увидев в банке порошок и сверху сухой цветочек, сразу узнала редкое растение, которое хоть и приносило здоровье женщинам, но для мужчин становилось опасным наркотиком. Эту лиану выращивали только арианцы и не допускали её распространения на других планетах. Но сюда их представители не добрались, и контрабандный цветок спокойно рос, пока не появился местный отморозок.
Облизав палец, девушка опустила его в порошок, а затем засунула в рот. Покатав пыльцу на языке, ещё раз окунула палец в банку, снова облизала его и, чувствуя, что язык уже почти полностью онемел, всё проглотила. Не самый лучший способ принимать лекарство, но она не роженица, и ей сейчас необходимо быстрое всасывание лечебных веществ. Эта лиана, конечно, не панацея, но она действительно во многом может помочь, хотя лучше бы лечь в современную медкапсулу.
Прорицательница окинула кухню наполненным болью взглядом, задержала его на куцей стопке полуфабрикатов и поняла, что медкапсула отменяется. Уровень новой жизни, как она с горечью осознала, оказался слишком низок, чтобы рассчитывать на такое счастье.
Шатаясь, девушка взяла большую кружку, раскрошила в неё брикет, упакованный в яркую обёртку с нарисованным попугаем, залила водой, затем прошла в комнату и завалилась на диван.
Мебель была неплохой, но залоснившейся, давно не чищенной и блеклой. Всё это не волновало новую квартирантку. Она, уже больше не сдерживая слез, скинула грязную куртку и штаны на пол, торопливо выпила съедобную массу из кружки и впала в забытье.
Весь вечер, ночь и следующий день девушка с большим трудом заставляла себя подниматься и принимать порошок. Она разводила еду, выпивала её, и снова падала на диван. Всё тело горело и ныло, но сильная боль исчезла. Через день в квартиру постучал знакомый дед.
— Оклемалась?
Он сокрушённо покачал головой, так как Эсса выглядела измождённой.
— Ты цветочки-то заваривала?
Она кивнула, а старик всё вздыхал.
— Врут, значит, что они сродни волшебству?
— Волшебство этих цветов предназначено только для рожениц, остальным — постольку-поскольку, ну а мужчинам — вообще яд, — нашла в себе силы говорить девушка.
— Никак, память вернулась?
Эсса ничего не ответила, просто побрела на кухню заваривать последний брикет.
— Чего, всё подъела? На работу когда пойдёшь?
— Надо ещё два-три дня лежать, но еды нет…
— Эх, горькая у тебя судьбинушка! Ну, я пойду, посмотрю, что у меня есть, да внука пришлю. Потом отдашь, а то ведь, сама понимаешь, сыну нелегко кредиты достаются, да ещё я на шее вишу.
Эсса кивнула и дед, постукивая палкой, поплёлся к себе. Вскоре в дверь вновь постучали, и юркий темноглазый мальчишка, с любопытством оглядывая чужую квартиру, а заодно и тощую, сгорбленную от усталости или от боли жиличку, вывалил десяток брикетов на стол.
— Сколько я должна?
— По кредиту за каждый, — пожал он плечами и, не дождавшись от долговязой Эсски ничего, кроме кивка, убежал.
Девушка же в этот раз не легла на диван, а обошла все три комнаты, добралась до ванной и очень медленно, стараясь избегать резких движений, отмылась от грязи. На большее пока её сил не хватило. Целебный порошок активировал все возможности организма, направив их на исцеление, но при этом высосал все жизненные резервы досуха.
Расстроенно посмотрев на брошенные на полу вещи, она всё же оставила их на потом. Устроившись в одной из комнат, прорицательница, получившая новое тело, долго лежала на кровати, накрытой старым пледом, размышляя над тем, куда она попала и в чью судьбу вмешались мудрые.