В прошлом году одним из крупнейших событий аукционной жизни стала распродажа английской банковской коллекции. За невероятно высокую сумму был продан пейзаж Хоббемы, сравнительно недорого купленный где-то в 70-е годы. Остальные лоты так же во много раз превысили первоначальную стоимость произведений. Финансовая удача английской распродажи послужила доказательством прагматической пользы коллекционирования. Реализовалась простейшая мечта всех артдилеров: дешево купить, дорого продать. И стало казаться, что банки, собирающие произведения искусства, могут при необходимости быстро превратить их в наличность.
На самом деле это заблуждение. Финансовая удача английской распродажи - случайность. Вполне возможно, что она была заранее подготовлена, но это дело не меняет. Масштабное коллекционирование в расчете на быструю реализацию в принципе невозможно по очень простой причине: если на рынок выпускается большая партия товара, он тут же дешевеет. Так, коллекционирование итальянской живописи XVII века итальянскими же банками привело к резкому повышению цен на нее на мировом рынке. Но если сейчас они выкинут туда свои коллекции, то она так же резко подешевеет. То же самое можно сказать и об отечественных собирателях, закупающих Айвазовского, Шишкина и Маковского.
Главным стимулом коллекционирования является не финансовая выгода, а создание имиджа. Английская распродажа, даже измеряемая миллионами долларов, с точки зрения больших денег смешна. Зато банк прослыл необычайно здравым и прагматичным, а это очень важно именно для англичан. Собирательство немецких банков напоминает методичное функционирование фонда Гете, и любой коллекции подходит лозунг "Немецкая культурность превыше всего". Итальянцы превыше всего ценят эстетический эффект красивых вещей и соответственно барочную живопись. Русские, с их покупками Айвазовского, Шишкина, Фаберже и современного искусства, как всегда, не очень внятны, и в основном их художественная политика определяется желанием обладать тем, что считалось красивым в детстве - отсюда Фаберже и Шишкин, - и быть авангарднее всех - отсюда страстная поддержка авангарда. Что голландцу хорошо, то для русского - тоска
Создание имиджа - дело очень трудное. Его нельзя решить с помощью одной или нескольких удачных покупок. Даже если предположить, что сегодня какой-нибудь отечественный банк купит "Блудного сына" Рембрандта или "Мону Лизу" Леонардо да Винчи, эти покупки, при всем их очевидном резонансе, имиджа не сделают, а останутся единичным громким скандалом. Учитывая то, что на современном рынке "Мону Лизу" никак не достать, банкам приходится вести художественную политику.
Русская и голландская коллекции, встретившиеся в стенах Манежа, замечательны как примеры этой политики. Отечественная сторона создает экспозицию, пытающуюся отразить историю русского авангарда от Малевича до наших дней. За неимением "Черного квадрата" на ней представлены различные последователи великого авангардиста, зато последние достижения продемонстрированы с невозможной полнотой, вплоть до концептуализма. То есть российская сторона показывает все, что было в России самого передового. Русский авангард славен тем, что на некоторое время обогнал Европу и Америку, и хотелось бы, чтобы он всегда это делал. Сейчас ему, правда, это не совсем удается, но желание показать исторические связи, объединив 1996 год с вожделенным 1913-м, вполне естественно и почти не вызывает раздражения.
Голландская сторона поступает ровно наоборот. Банк ING коллекционирует только фигуративную живопись голландских художников второй половины XX века. В свое время это вызывало упреки в косности и отсталости, но, как всегда бывает, вкусы сделали причудливый пируэт, и сегодня работам в духе "новой вещественности", коллекционируемым банком, отдают должное не меньше, чем картинам Пита Мондриана. Но кураторы не трубят в фанфары - главной целью коллекции является не уважение профессионалов-искусствоведов, а любовь рядовых служащих банка. Их вкусами в первую очередь и определялось пристрастие к фигуративности: любая машинистка имеет право прийти в запасник и выбрать картину для украшения своего рабочего места. Главное, чтобы у нее возникло такое желание.
Внутренний демократизм, присущий голландской культуре, определил лицо данной коллекции. С XVIII века "фламандской школы пестрый сор" по формату и по сюжетам был рассчитан на среднего горожанина, и до сих пор в каждом старом голландском доме сохраняется своя коллекция живописи. Продолжением традиций таких сугубо частных взаимоотношений общества и искусства и является собрание живописи банка ING, напоминая о том, что столь привлекало Петра в Голландии, - о процветании каждого человека в отдельности.
В соборной России такой удел по разным причинам не складывается. Увы, если бы Столичный банкъ сбережений исходил из вкусов рядовых служащих, то ему бы, скорее всего, пришлось украсить свои стены Шиловым и Глазуновым. Отечественное коллекционирование пока обречено на взыскующую духовность, что в конце века и выглядит, может быть, несколько смешно, но зато совершенно по-русски. Журнал «Власть» № 43(202) от 19.11.1996
Салон / Старые вещи Блошиный рынок по ценам Sotheby`s
В Центральном Доме художника на Крымском валу с 8 по 12 ноября прошел первый Российский антикварный салон. Какова бы ни была критика в его адрес, сам факт его проведения является неопровержимым доказательством того, что в стране существует рынок художественных ценностей.
В 1913 году Столпянский, автор лучшего до сих пор исследования русского художественного рынка в XVIII веке, писал: "Если сегодня в России нельзя найти ни одного удовлетворительного места, торгующего антиквариатом, то что же можно сказать о прошлом!" Нам остается только перифразировать его: если в 1913 году знатоки были преисполнены горькой иронии по отношению к отечественному антиквариату, то что же можно сказать о сегодняшнем дне!
То, что российские коллекции создавались за границей, естественно и неудивительно. Но продавать их тоже предпочитали за границей - в первую очередь из-за отсутствия в России отлаженного рынка художественных ценностей. Так, коллекции Демидова и Базилевского были распроданы на Западе, и, чтобы приобрести что-нибудь из них, русским приходилось ехать в Париж. Россия была выключена из европейского рынка.
Всего дважды антикварный рынок России мог претендовать на некоторое, весьма относительное изобилие. Первый раз это произошло после реформы 1861 года, когда из разоренных и распродаваемых усадеб в Петербург хлынул поток ценностей. Именно в это время начал формировать свою уникальную коллекцию голландских мастеров Семенов-Тян-Шанский, но этот поток довольно быстро себя исчерпал. Тот же Семенов-Тян-Шанский уже в конце века большую часть картин покупал в Берлине, в Петербурге делая лишь разовые приобретения.
Второй раз отечественный антиквариат поражал невероятным богатством после октябрьского переворота. В 20-е годы, когда в Эрмитаже работали специальные комиссии, отбиравшие произведения для продажи за границей, на улицах за гроши можно было купить подлинные сокровища. Стихийное изобилие определялось всеобщей нищетой и узаконенным грабежом.
Вскоре советское государство наложило на антиквариат лапу, и торговля древностями, так же как и валютные операции, стала рассматриваться как его прерогатива. Образ частного коллекционера и торговца антиквариатом стал ассоциироваться с уголовным миром, и, что самое печальное, это имело под собой основания: советское законодательство поставило всех, кто профессионально был связан с антиквариатом - коллекционеров, торговцев и искусствоведов, перед необходимостью так или иначе его нарушать.
Поэтому одно из главных достоинств салона в том, что впервые за долгое время русский антикварный рынок внятно и публично заявил о своем существовании и о своей легальности. Можно сколько угодно упражняться в остроумии, делая невыгодные для Москвы сопоставления с Лондоном, Парижем, Берлином, Веной и Римом. Можно иронизировать над выставленными предметами, способами их подачи, атрибуции и ценами на них. Дело в том, что русский антикварный рынок сейчас таков, каким он представляется на Крымском валу, и констатация этого факта имеет огромное значение. В дальнейшем он может улучшаться (ухудшаться ему некуда), но так или иначе точкой отсчета должна быть именно эта выставка. Ноздрев и Плюшкин в одном флаконе
В героическое время русского коллекционирования, в царствование Екатерины II, когда в Берлине, Париже и Лондоне покупались огромные собрания, пользующиеся европейской славой, распродажи в Петербурге были редки, их каталоги демонстрируют очень неприхотливый вкус отечественного покупателя. Первый магазин по продаже предметов искусства был открыт в Петербурге лишь в самом конце XVIII века заезжим итальянцем. В дальнейшем в России возникает все больше магазинов, торгующих произведениями искусства, но ни одного крупного торгового дома, хотя бы отдаленно напоминающего ставшие мифологическими Sotheby`s и Christie`s, так и не возникло. Русский антиквариат всегда тяготел к типу "curiosity shop" - лавке древностей, воспетой Диккенсом, где собраны старые предметы совершенно разного достоинства. Случайно там может оказаться и шедевр, но его появление объясняется не результатом спланированной профессиональной деятельности владельца, а лишь удачным стечением обстоятельств.
Антикварная торговля понималась широко и подразумевала торговлю стариной вообще. Это определялось, с одной стороны, вкусами и потребностями русского общества, а с другой стороны, их определяло. Типичный коллекционер редко собирает вообще западное искусство, или вообще графику, или вообще Восток. Его интересы гораздо уже: фламандский пейзаж школы Франкенталь или гравюры школы Фонтенбло. Отечественный же рынок был рассчитан на "любителя редкостей", с одинаковой пылкостью покупающего и фарфоровую табакерку, и японскую гравюру, и венецианскую ведуту. Такой вид собирательства определил тип знатока, ставший для России в некотором смысле идеалом. Он разбирается в мелких деталях лучше, чем патентованный спе