— Дрейфил? — спросил у Михаила дежурный на участке, пожилой старшина с маленькими черными усами, когда он явился к нему.
— Нет, — уверенно ответил комсомолец и тут же добавил: — Но, признаться, без привычки…
Старшина перебил Лабузова и подбодрил новичка: «Привыкнешь!..»
Это слово Михаил впервые услышал в ту пору, когда он юнцом стоял с котомкой в руках и широко открытыми глазами с надеждой смотрел на мастера цеха. Тринадцатилетним подростком пришел он на завод, на котором многие годы работал его отец, Василий Иванович. Умер отец в 1921 году. Тогда в семье из четырех человек Михаил был самый старший, и именно ему предстояло заменить отца.
— Трудновато тебе будет, Мишутка, — ласково говорил мастер, — да и ремеслу ты никакому не обученный…
Михаил стоял как вкопанный, не шелохнулся. Всем своим видом он давал понять, что отказать ему нельзя. И, вглядываясь в Лабузова-младшего, мастер, наконец, с сочувствием произнес:
— Так вот, Мишутка, — покрутил он пальцами правой руки посеребрившийся ус, — раз у тебя еще нет определенного ремесла, могу пристроить рассыльным в железнодорожном цехе. — Помолчал. — Конечно, работка не очень заманчивая, но что поделаешь! Привыкнешь! А там, смотри, может, и к делу пристроишься. Твой отец ведь тоже не сразу литейщиком стал! — Снова помолчал. — Ну, как?
Глаза подростка от радости заблестели, он запальчиво ответил:
— Согласен!
С того памятного дня Михаил больше не приходил к своим сверстникам в живописные уголки широкоруслой Волги, не ловил с ними рыбу, как прежде. Куда там! Времени для таких забав теперь не оставалось. Невысокий, с круглыми карими глазами, любознательный, Михаил носился из цеха в цех с деловым видом, аккуратно выполняя различные поручения. И ни разу не пожаловался на усталость. Терпел!
— Ну как, малыш? — однажды спросил у него мастер и похлопал его по плечу. — Все бегаешь?
В ответ Михаил улыбнулся, широко открыв ровный ряд белых зубов, нараспев ответил:
— Бегаю!
Ни одна «встреча» со станками, ни одна плавка металла не проходили для него бесследно. «Вот штука интересная!» — восторгался про себя подросток. Ведь он никогда раньше не видел, как с металлической болванки снималась стружка и послушно вилась спиралью. Не приходилось ему видеть раньше, как строгали металл, сверлили его, до блеска зачищали поверхность. Все отныне занимало рассыльного, разжигало его любопытство. Дома он с увлечением рассказывал добродушной матери, Анне Сергеевне, которую очень любил, о «чудесах» на заводе «Красный Октябрь».
Так в хлопотах и суете пробежал первый трудовой год. Михаилу исполнилось четырнадцать лет. Юркого подростка полюбили на заводе. Однажды мастер порадовал его:
— Вижу, ты старательный парень, молодец! Теперь скажи: к чему у тебя лежит душа?
Михаил понял: настало время выбрать специальность. Но какую? Оставаясь под впечатлением «волшебных» станков, он буквально выпалил:
— Хочу стать токарем!
— Ну что ж, малость подучишься, а там привыкнешь…
…Токарному делу учился в фабрично-заводском училище. Потом работал учеником токаря, однако вскоре потянуло его на литейное дело. Почему-то именно теперь, когда повзрослел, захотелось ему продолжить профессию отца.
— А как же станки? — искренне удивился мастер.
— И токарное не забуду! — поспешно заверил Михаил мастера.
А тут, к счастью, заводу потребовались литейщики-формовщики по металлу. Михаила по его просьбе перевели в чугунолитейный цех.
На общезаводском комсомольском собрании, когда обсуждали заявление молодого литейщика о приеме его в ряды комсомола, люди постарше его с полным основанием говорили:
— Михаил Лабузов примерный рабочий и скромный, хороший товарищ. За короткое время он стал настоящим литейщиком. Видать, в отца пошел.
В тот день Михаил не шел, а бежал домой. Еще на пороге расцеловал мать и громко воскликнул:
— Мамочка! Я — комсомолец!
То был 1923 год. Не легкий для молодого Советского государства. В стране царила разруха. Классовый враг упорно не сдавал своих позиций. Но новое властно наступало на старое. В городе на Волге рабочие и инженеры приступили к осуществлению ленинской идеи — пересадить крестьянина с коня на трактор. Началось строительство крупнейшего тракторного завода. Вместе с комсомольцами Михаил возводил один из первых индустриальных гигантов страны. В трескучий мороз кирпич за кирпичом молодые энтузиасты укладывали в стены. Завод был построен. И снова — родной литейный.
Шесть лет работы литейщиком на заводе «Красный Октябрь» закалили Лабузова, укрепили и подняли его революционное сознание. Вершиной его политического возмужания стал день, когда он в 1928 году вступил в ряды Коммунистической партии. Тогда же Лабузова избрали в состав завкома комсомола. Работал он культпропом, а годом позднее — заведующим культпропа райкома ВЛКСМ Средне-Актюбинского района. А еще через год Михаила призвали в Красную Армию. В полку, где он служил, ему не раз объявляли благодарность перед строем. Подтянутый, стройный, он громко отвечал:
— Служу Советскому Союзу!
Из армии Лабузов возвратился на «Красный Октябрь», снова стал литейщиком. Однако не долго ему довелось работать по специальности, которую полюбил. На исходе 1931 года сталинградская комсомольская организация направляет Михаила Лабузова, на чекистскую работу. Друзья напутствовали его:
— Начни, а там привыкнешь!..
И вот, после выполненного первого оперативного задания, Михаил невольно вспомнил дни, когда он впервые услышал слово «привыкнешь»… Молодой чекист привыкал к сложной работе, проникался сознанием своей ответственности за высокое доверие, оказанное ему.
…Стоял хмурый февральский день. Небо мглистое, серое. Холодное солнце редко ласкало низину, раскинувшуюся на несколько километров.
Михаил Васильевич Лабузов с женой Галиной Ефимовной переселились из города в самый крупный в области мясосовхоз «Усть-Медведицкий». Сюда его направили на должность заместителя начальника политотдела по госбезопасности. Жить устроились на центральном хуторе, насчитывавшем не более двадцати хат. От хутора до районного центра было шестьдесят километров, а до железнодорожной станции — сто двадцать. Именно здесь требовалось недремлющее око чекиста. Пробравшись на фермы совхоза, кулаки всячески вредили хозяйству, травили скот, преследовали в совхозе неугодных им людей. Надо было выявить затаившихся врагов, обезвредить их, обеспечить бесперебойное снабжение рабочих города мясопродуктами.
В совхозе было десять ферм. Расстояние между ними — пятнадцать-двадцать километров. Всякий раз, когда Михаил Васильевич отправлялся на одну из них, неизменно предупреждал жену:
— В углу стоит заряженная винтовка, а под подушкой — наган. Дверь никому не открывай!
Кулаки и подкулачники сразу почуяли в Лабузове опасного человека. На тайной сходке они решили разделаться с ним.
На исходе короткого февральского дня Лабузов отгребал от дома снег. Только успел плотно закрыть за собой дверь, как к дому подошли трое.
«В такую пору? — удивился Лабузов. — Кто бы это мог быть?» Сказав жене, чтобы она перешла во вторую комнату, где стоял железный сундук с документами и надежно были закрыты ставни, он взял на изготовку оружие.
В дверь постучали.
— Кто? — негромко спросил Лабузов.
— Из конторы, принес пакет, — ответил резкий мужской голос.
— Ты один?
— Один.
Ответ незнакомца настораживал. Ведь Лабузов ясно видел троих. Значит, не с добрыми намерениями явились сюда.
— Пакет возьму завтра. А как твоя фамилия?
Вместо ответа в дверь сильно загромыхали. Запоры оказались прочными. Потом послышалась возня у окна, плотно закрытого ставнями. Потоптавшись несколько минут у порога, незнакомцы ушли. А Михаил Васильевич напряженно вглядывался сквозь щель. Из-за наступившей темноты трудно было кого-либо опознать. Только и приметил, что один из троих припадал немного на правую ногу.
Сразу почему-то подумалось о животноводе, рыжебородом Парфентии с блудливыми глазами. Вспомнилось и такое: при встрече тот шапку скинет, а в лицо не смотрит.
На следующее утро Лабузов приехал на ферму. Парфентий разносил корм молодняку:
— Доброе утро, товарищ начальник! — наигранно весело приветствовал Парфентий Лабузова и скосил взгляд мимо него. Михаил Васильевич расспросил его о падеже за истекшую неделю, о том, много ли припасено кормов, как спорится работа. Парфентий спокойно отвечал на все вопросы.
Лабузов почувствовал, что Парфентий играет, не такой уж он словоохотливый в жизни, каким рисуется нынче. А когда тот пошел за кормами, Лабузов окончательно утвердился в своем подозрении: вечером приходил к нему с недругами он!
Но как его обезвредить? Отлично понимал: если не сделает это теперь, то, возможно, потом будет поздно. И, прежде всего, надо было установить, с кем связан Парфентий.
Так, в раздумье, Лабузов постоял несколько минут, а когда Парфентий возвратился, поинтересовался у него, далеко ли ему отсюда добираться домой. Михаил Васильевич заметил, как в прищуренных глазах Парфентия заиграла хитринка.
— Может, начальник, ко мне в гости пожалуете? — Наигранно вежливо пригласил Парфентий. — Милость такую окажете! Встречу с радостью, как положено честному труженику.
— А дома еще кто есть? — осведомился Лабузов, внимательно наблюдая за выражением его лица.
— Никого, товарищ начальник, в одиночестве жизнь свою коротаю. — Парфентий тяжело вздохнул. — Сам, одинехонький как пень!
— Приду, только не сегодня, дел по горло, — пообещал Лабузов.
Узнав адрес Парфентия, он решил нагрянуть к нему неожиданно. Интуиция подсказывала ему, что Парфентий обязательно проинформирует своих сообщников о разговоре с ним и те надлежащим образом подготовятся к встрече.
День постепенно угасал, а Лабузов домой не спешил, он направился к Парфентию. Еще издали заметил его с двумя незнакомыми мужчинами. В дом вошли только двое, третий же свернул в ст