Wtedy szynka będzie lepsza[5].
Для не знающего польского языка произнести это ужасно трудно. Запомнил Вячеслав Борисович стишок плохо, но приблизительно сообразил, что в предложении очень много шипящих.
И сколько я себя помню, будучи в компании, полковник любил произвести впечатление на окружающих, повторяя строчки из стихотворения. Получалось плохо, но, поскольку окружающие ничего не смыслили в польском языке, впечатление он производил большое. Обычно после произнесенного набора слов, которые он безуспешно пытался повторять, все дружно начинали аплодировать.
Учитывая происхождение полковника, я хоть чуть-чуть осмелилась понадеяться на то, что Томаш понравится моему отцу. Хотя бы немного.
Я решила заранее подготовить обоих и предусмотреть все возможные сценарии. Пану капитану я рассказала, что папа — полковник, человек непростой и служил не только в армии, но и занимал руководящую должность в соответствующих службах, где занимался поисками шпионов. При слове «шпион» у Томаша загорелись глаза, и он буквально требовал быть представленным как можно скорее.
С полковником я провела отдельную беседу. Объяснив, что в свои почти тридцать я, кажется, наконец могу начать думать о мальчиках, тем более как раз таковой подвернулся. Я долго думала, как сообщить, что мальчик — иностранец, но не шпион, а просто летчик.
Полковник слушал с настороженным и серьезным видом, как будто на кону была судьба всей страны. Вячеслав Борисович забарабанил пальцами по столу, прищурив один глаз, а вторым сверля меня, спросил:
— А чем он занимается?
— Он летчик, — с дрожью в голосе ответила я.
— Ну что ж. Хорошая профессия. А звать его как?
И тут наступил тот момент, который я так долго оттягивала.
— Томаш.
Полковник вздрогнул. Застыл с сигаретой и упер в меня свой пристальный взгляд чекиста[6].
— То… Как?
— Томаш.
Полковник понял, что не ослышался. Он моргнул и хрипло выдал.
— Иностранец???
— Ну да. Поляк.
Вячеслав Борисович побагровел и заморгал чаще.
— Что ты говоришь, он здесь делает?
— Летчик, говорю же. Летает там, где я летала.
Кажется, работа в КГБ и поимка шпионов оставили такой неизгладимый след в его душе, что при слове «иностранец» он автоматически готов был изловить подлеца, допросить с пристрастием и выслать туда, откуда он приехал.
Но с тех пор, когда иностранцам в страну въезд был строго запрещен, прошло много времени, и теперь не только к нам в страну приезжают иностранцы, но и мы сами можем стать иностранцами, поехав в другую страну. Однако потенциальное наличие шпиона в семье полковника все же настораживало.
Отец посмотрел на меня с подозрением, но вслух только сказал:
— Хорошо, когда встреча?
— Я с ним поговорю и дам знать.
— Договорились, — сказал папа без особой радости в голосе.
Я радовалась, что наконец все рассказала, но, конечно, не сказала самого страшного, что мы уже почти год живем вместе. Полковнику тяжело было бы с этим смириться. В его мечтах в свои почти тридцать я должна была выйти замуж невинной девушкой во всех смыслах этого слова. Связь с иностранцем и проживание с ним под одной крышей выходили за рамки приличий, по мнению Вячеслава Борисовича.
Придя домой, я тут же доложила пану капитану о разговоре с потенциальным папой и о моих переживаниях.
— Да не переживай, не съест же он меня, — подтрунивал надо мной мой польский сожитель.
Я немного вздрогнула при слове «съест». Взгляд у полковника порой бывал такой, что создавалось впечатление, что и правда может кого-нибудь съесть или даже проглотить целиком.
— Не съест. Наверное. По крайней мере, я надеюсь, что он этого не сделает.
— Мы с ним дагаваримся, — пытался поддержать меня мой польский друг.
День Х настал. Решено было идти в ресторан и непринужденно пообщаться за обедом, если такое вообще возможно, учитывая, что полковник уже заранее подозревает моего избранника в шпионаже.
Мы с Томашем пришли немного раньше и заняли столик. Ровно в назначенное время и ни минутой позже входная дверь ресторана открылась, и на пороге появился полковник во всей своей красе.
Одевался папа всегда с иголочки — выглаженные рубашки, брюки с идеальными стрелками, так что мимо пролетающие мухи могли порезать крылышки о стрелки его штанов. Туфли, начищенные до блеска. Волосы уложены ровными рядами, аромат мужского одеколона чувствовался издалека.
Увидев нас, полковник медленным, размеренным шагом направился к нашему столику. От испуга и волнения я встала по стойке смирно и мельком глянула на пана капитана. Последний, расплывшись в улыбке, встал из-за стола, сделал шаг в сторону полковника в отставке и о ужас… попытался его приобнять.
Нормальный, дружеский жест, если бы мы были в Польше. Но мы не были в Польше, мы были в другом месте, к тому же папа полковник был категорически против фамильярности и панибратства.
Глаза полковника расширились и ненатурально округлились. Такой фамильярности он не ожидал.
Полковник вытянул руку и сухо сказал:
— Добрый день.
— Зрасвуйте, — заулыбался ничего не подозревающий пан капитан и пожал руку папе.
От пережитого шока я не успела их друг другу представить, но мужчины сделали это за меня.
— Вячеслав Борисович, — так же сухо произнес отец.
— Томаш. Приятно познакомиться, — с трудом выговорил мой будущий муж.
Мы сели. Возникла неловкая пауза. Полковник делал вид, что ищет очки, Томаш смотрел на отца и продолжал улыбаться.
— Может, закажем что-то, — пытаясь спасти ситуацию, пролепетала я.
Все закивали и углубились в меню, изучая ассортимент. Подошла официантка и приняла заказ. Далее снова повисла неловкая пауза, которую нарушил мой будущий муж.
— А Маринка говорила, что вы в КГБ работали. Может, расскажете что-нибудь интересное?
Ничего хуже он произнести не мог. Хотя нет, было бы хуже, если бы он сказал, что он вовсе не летчик, а шпион.
Полковник Ковалев отслужил в КГБ тридцать лет, и, уйдя на пенсию, он никому и никогда ничего не говорил о своей работе. Даже находясь в состоянии, очень далеком от трезвости, он свято хранил все вверенные ему когда-то государственные секреты. Когда-то я тоже задала ему тот же вопрос, он в мгновение сделался серьезным, посмотрел на меня и сказал, как отрезал:
— Никогда! Никогда больше не задавай мне таких вопросов.
Больше я и не задавала никаких вопросов, связанных с его профессиональной деятельностью. Эта тема была табу, и мне об этом было хорошо известно. К сожалению, я не смогла предвидеть, что мой польский друг вдруг начнет разговор с темы табу.
Когда пан капитан задал запрещенный вопрос, я замерла. На мгновение мне показалось, что мир остановился и сейчас наступит что-то страшное. Либо Вячеслав Борисович достанет откуда-то пистолет и пристрелит его на месте, решив, что перед ним коварный шпион, а не летчик, либо приближающаяся официантка опрокинет на моего польского возлюбленного содержимое тарелки, в которой вместо супа окажется яд.
Я даже готова была прикрыть грудью моего бедного, ничего не подозревающего друга, но вроде как никто не покушался на его жизнь.
Полковник заерзал. Поправил очки. Выразительно посмотрел на моего избранника и добавил:
— Что вы здесь рекомендуете заказать?
На счастье, пан капитан понял, что сел в лужу, и больше подобных вопросов не задавал.
Я попыталась как-то разрядить ситуацию:
— А папа католик, поляк наполовину. Он даже знает что-то там на польском. Правда, пап?
Полковник упираться не стал и выдал:
— Ну я плохо помню, но что-то там могу.
И через секунду выдал свой коронный набор звуков, как ему казалось, на польском.
— Не пэпшэ пэпшэ пэпшэ пэпшэ, — произнес полковник и вопросительно посмотрел на моего спутника.
Я и полковник уставились на пана капитана в ожидании либо оваций, либо похвалы. Но ни первого, ни второго не последовало. Мой польский друг задумался, а потом совершенно искренне сказал:
— А что это значит?
— Как что? — так же искренне удивился отец, явно не ожидая такого ответа. — Ты же поляк, ты и скажи, — и улыбка в мгновение сползла с папиного лица.
«Вот ведь зараза, — подумала я про себя. — Мог бы и придумать что-то».
Но пан капитан совершенно искренне выдал, что таких слов в польском языке просто нет. Это явно был не тот ответ, который хотел бы услышать полковник. Ситуацию надо было спасать, иначе все грозило закончиться катастрофой.
— А папа тоже учился на летчика. Даже на вертолетах летал, — выпалила я.
— Ой, правда? А я тоже интересуюсь вертолетами, — сказал пан капитан.
Полковник заерзал и нехотя начал рассказывать о своей учебе в летном училище. Настроение у присутствующих начало улучшаться, и через каких-то полчаса все пришло в норму. Полковник блистал знаниями в области авиации, добытыми в студенческие годы. Пан капитан комментировал, и в конце концов мужчины наконец были на одной волне.
Еще через полчаса Томаш предложил выпить винишка, полковник предложил коньячок. Решили остановиться на последнем. Официантка поставила на стол поднос с коричневой жидкостью. Влив в себя по сто грамм, разговор начал набирать обороты, а настроение обоих панов заметно улучшилось.
По окончании ужина полковник неожиданно пригласил нас к себе домой. Беспрецедентный шаг, ведь домой папа никого и никогда не приглашал. Исключением были проверенные временем и самим полковником боевые товарищи и сослуживцы и две мои подруги. Всем остальным в святая святых жилище доступ был закрыт.
Поэтому такой неожиданный поворот событий был хорошим знаком, означающим, что кандидат в женихи, несмотря на не совсем радужное начало, ему все же понравился.
Дома полковник достал еще одну бутылочку коньячка. Пан капитан одобрительно кивнул. Связь была установлена.