над улицею,
мы сказали
о погоде:
— Ничего,
разгуливается! —
А когда
пошли
в три яруса
облака, ворочаясь,
мы,
как дети,
рассмеялися:
— Наконец
хорошая! —
Дождь ударил
по растеньям
яростно
и рьяно,
дождь понесся
с превышеньем
дождевого плана.
И, промокшая,
без зонтика,
под навесом
входа
говорила
чья-то тетенька:
— Хороша погода! —
А хлеба
вбирали капли,
думая:
„Молчать ли вам?“
И такой отрадой пахли —
просто
замечательно!
И во всем Союзе
не было
взгляда недовольного,
когда
взрезывала
небо
магнийная
молния.
Люди
в южном санатории
под дождем
на пляже
грома
порции повторные
требовали даже!
Ветерки
пришли
и сдунули
все пушинки
в небе.
Стало ясно:
все мы думали
о стране
и хлебе.
1947
Семен Кирсанов. Стихотворения. Россия — Родина моя.
Библиотечка русской советской поэзии в 50-ти книжках. Москва:
Художественная литература, 1967.
ПРОИСШЕСТВИЕ
Ах, каких нелепостей
в мире только нет!
Человек в троллейбусе
ехал,
средних лет.
Горько так и пасмурно
глядя сквозь очки,
паспортную карточку
рвал он
на клочки.
Улетали
в стороны
из окна
назад
женский рот разорванный,
удивленный взгляд…
Что ж такое сделано
ею или им?
Но какое дело нам,
гражданам чужим?
С нас ведь
и не спросится,
если даже он
выскочит и бросится
с горя
под вагон.
Дело это — личное.
Хоть под колесо!
Но как мне
безразличное
сохранить
лицо?
Что же мы колеблемся
крикнуть ему:
стой!
Разве нам в троллейбусе
кто-нибудь —
не свой?!
1952
Семен Кирсанов. Стихотворения. Россия — Родина моя.
Библиотечка русской советской поэзии в 50-ти книжках. Москва:
Художественная литература, 1967.
О НАШИХ КНИГАХ
По-моему,
пора кончать скучать,
по-моему,
пора начать звучать,
стучать в ворота,
мчать на поворотах,
на сто вопросов
строчкой отвечать!
По-моему,
пора стихи с зевотой,
с икотой,
с рифмоваться неохотой
из наших альманахов
исключать,
кукушек хор
заставить замолчать
и квакушку
загнать в ее болото.
По-моему,
пора сдавать в печать
лишь книги,
что под кожей переплета
таят уменье
радий излучать,
труд облегчать,
лечить и обучать,
и из беды
друг друга выручать,
и рану,
если нужно,
облучать,
и освещать
дорогу для полета!..
Вот какая нам предстоит гигантская
работа!
1953
Семен Кирсанов. Стихотворения. Россия — Родина моя.
Библиотечка русской советской поэзии в 50-ти книжках. Москва:
Художественная литература, 1967.
ДЖОН РИД
Вот
Смольный институт…
Под меловым карнизом
уж много лет
идут
столетья коммунизма.
И тут стоял
Джон Рид.
И кажется,
опять он.
Блокнот его открыт.
Октябрь
ему понятен.
Понятен дым костров,
понятен каждый митинг,
и Ленин
с первых слов
понятен,
вы поймите,
американцы!
Джон
нас понял с полувзгляда.
Такими вот,
как он,
вам бы гордиться надо!
По-летнему раскрыт
его рубашки ворот.
Сквозь патрули
Джон Рид
проходит через город.
Толпою
Летний сад
заполнен до обочин.
Садится
самосад
он покурить с рабочим.
А рядом
крик с трибун.
— Спасите Русь
от хама!
Встал
большевицкий гунн! —
ораторствует дама.
Через плечо пальто —
и в Смольный,
там — горнило.
Рид разобрался,
кто —
Керенский,
кто — Корнилов…
Америка!
Твой сын
нас понял с полувзгляда.
Таким,
как он один,
тебе гордиться надо!
Впервые
в равелин
до камеры конечной
министров провели…
Насилие?
Конечно!
Буржуев
гонят вниз,
ко всем чертям собачьим!
Но так
начнется жизнь,
лишь так,
и не иначе.
С насилия!
С атак!
С дыр в красоте ампира!
Начнется
только так
все будущее мира.
Так думал и Джон Рид,
слагая
строки скорые.
Блокнот его раскрыт
на первых днях
истории.
Америка!
Твой сын
не подкачал, не выдал.
Из-за
штыкастых
спин
он
солнце мира видел!
Что может быть ценней
души,
не знавшей фальши?
А наши
Десять дней
мир потрясают
дальше!..
1957
Семен Кирсанов. Стихотворения. Россия — Родина моя.
Библиотечка русской советской поэзии в 50-ти книжках. Москва:
Художественная литература, 1967.
СВИДАНЬЕ
Я пришел двумя часами раньше
и прошел двумя верстами больше.
Рядом были сосны-великанши,
под ногами снеговые толщи.
Ты пришла двумя часами позже.
Все замерзло. Ждал я слишком долго.
Два часа еще я в мире прожил.
Толстым льдом уже покрылась Волга.
Наступал период ледниковый.
Кислород твердел. Белели пики.
В белый панцирь был Земшар закован.
Ожиданье было столь великим!
Но едва ты показалась — сразу
первый шаг стал таяньем апрельским.
Незабудка потянулась к глазу.
Родники закувыркались в плеске.
Стало снова зелено, цветочно
в нашем теплом разноцветном мире.
Лед — как не был, несмотря на то что
я тебя прождал часа четыре.
1918
Семен Кирсанов. Стихотворения. Россия — Родина моя.
Библиотечка русской советской поэзии в 50-ти книжках. Москва:
Художественная литература, 1967.
ЭТОТ МИР
Счастье — быть
частью материи,
жить, где нить
нижут бактерии;
жить, где жизнь
выжить надеется,
жить, где слизь
ядрами делится;
где улит
липкие ижицы
к листьям лип
медленно движутся.
Счастье — жить
в мире осознанном,
воздух пить,
соснами созданный;
быть, стоять
около вечности,
знать, что я
часть человечества;
часть мольбы
голосом любящим,
часть любви
в прошлом и будущем;
часть страны,
леса и улицы,
часть страниц
о революции.
Счастье — дом,
снегом заваленный,
где вдвоем
рано вставали мы;
где среди
лисьих и заячьих
есть следы
лыж ускользающих…
Шар земной,
мчащийся по небу!
Будет мной
в будущем кто-нибудь!
Дел и снов
многое множество
все равно
не уничтожится!
Нет, не быть
Раю — Потерянным!
Счастье — быть
частью материи.
1960
Семен Кирсанов. Стихотворения. Россия — Родина моя.
Библиотечка русской советской поэзии в 50-ти книжках. Москва:
Художественная литература, 1967.
НОВАТОРСТВО
Что такое
новаторство?
Это, кажется мне,
на бумаге на ватманской —
мысль о завтрашнем дне.
А стихи,
или здание
или в космос окно,
или новое знание —
это, в целом,
одно.
В черновом чертеже ли
или в бое кувалд —
это
опережений
нарастающий вал.
Это дело суровое —
руки рвутся к труду,
чтоб от старого
новое
отделять, как руду!
Да, я знаю —
новаторство
не каскад новостей, —
без претензий на авторство,
без тщеславных страстей —
это доводы строит
мысль резца и пера,
что людей
не устроит
день, погасший вчера!
Не устанет трудиться
и искать
человек
то,
что нашей традицией
назовут
через век.
1954
Семен Кирсанов. Стихотворения. Россия — Родина моя.
Библиотечка русской советской поэзии в 50-ти книжках. Москва:
Художественная литература, 1967.
ВОЗВРАЩЕНИЕ
Я год простоял в грозе,
расшатанный, но не сломленный.
Рубанок, сверло, резец —
поэзия,
ремесло мое!
Пила, на твоей струне