[667]. Начиная с А. Хауитта, австраловеды перестали рассматривать племя как мельчайшую социальную группу, известную австралийцам. А. Хауитт считал, что племя состоит из родов, а Б. Спенсер и Ф. Гиллен видели в племени организацию нескольких локальных групп. Эту традицию продолжили Дж. Уилер и Б. Малиновский, показавшие, что многие исследователи XIX в. постоянно путали племя и локальную группу[668]. Еще раньше на эти досадное явление обратил внимание Г. Линг-Рот, изучавший тасманийцев[669].
Пытаясь обобщить накопленные к XX в. материалы по австралийцам, Дж. Уилер обнаружил большие трудности, связанные с вычленением племени как особой социальной общности. По его словам, признаки племени выражались не явно, а поэтому его зачастую было трудно отличить, с одной стороны, от «нации» (в понимании А. Хауитта), а с другой — от локальной группы Структура и состав племени у австралийцев оказались очень неустойчивыми. Дж. Уилер определил местное племя как «нечеткое объединение локальных групп, которые действуют независимо друг от друга, нет какого-либо центрального руководства, управляющего племенем как единым целым. Племенное единство почти не выходит за пределы обладания общим названием. Единственный повод для совместного сбора всех членов племени — организация церемоний инициации, но даже и в этом случае, если племенная территория достаточно широка, для этого собирается лишь часть племени»[670]. Племенная общность мало влияла на отношения между входившими в состав племени группами; единство племени проявлялось главным образом в войне, да и там все племя никогда не составляло цельную военную организацию. Если А. Хауитт, исходя из общего названия, делал акцент на единство племени курнаи[671], то Дж. Уилер показал, что фактически об единстве здесь не могло быть и речи, так как входившие в него «кланы» сильно различались по диалектам и враждовали друг с другом[672]. Многочисленные собранные в книге Дж. Уилера данные о взаимоотношениях между локальными группами и между племенами свидетельствовали о довольно разнообразной картине контактов, далеко не столь однозначной, как представлялось У. Самнеру.
В конце 30-х годов Д. Дэвидсон, и в особенности А. Элкин, основываясь на несравненно более полных данных, собранных профессиональными этнографами, внесли дальнейшие уточнения в концепцию племени. По Д. Дэвидсону, австралийское племя представляло собой «группу орд, которая признавалась самими аборигенами как культурная, диалектная и территориальная единица со своим собственным названием»[673]. А. Элкин выделял следующие признаки племени: территория, язык или диалект, название (хотя иногда оно отсутствовало), обычаи и правовые нормы, ритуалы и верования, фактическое или фиктивное родство членов[674]. Впрочем, по мнению этого автора, полный набор указанных характеристик был свойствен далеко не всем племенам. Рассматривая каждую из характеристик в отдельности, он отмечал многочисленные отклонения от идеала. Например, с одной стороны, внутри одного племени порой встречалось несколько диалектов, а с другой стороны, языковые различия между двумя племенами иногда не превышали различий между входящими в каждое из них локальными группами[675]. Вместе с Дж. Уилером и Дэвидсоном А. Элкин отрицал наличие в австралийском племени какого бы то ни было централизованного управления и отмечал, что племя никогда или почти никогда не выступало в войне или в хозяйственной деятельности как единое целое[676]. Если Б. Спенсер и Ф. Гиллен в свое время настаивали на незыблемости племенных территорий и значительной стабильности племенных границ[677], то последующие поколения австраловедов относились к этому вопросу менее категорично. Выяснилось, что при всей привязанности австралийцев к своей территории и почти полном отсутствии у них стремления к территориальным захватам границы племенных территорий на протяжении длительных отрезков времени все же менялись, правда, не столько в результате каких-либо крупных миграций, которых не было, сколько в ходе медленного продвижения отдельных мелких групп, вынужденных в силу тех или иных причин оставить прежнюю территорию[678]. А. Элкин, как и Дж. Уилер, указывал на примеры самых разнообразных контактов между племенами, в ходе которых племена обменивались культурными достижениями, знакомились с образом жизни и обычаями друг друга и даже вырабатывали общий стиль поведения[679]. Эти наблюдения сделали тезис о резком отличии племен по культуре весьма проблематичным.
Таким образом, австралийские материалы показали, что критерии племенной принадлежности, выдвинутые эволюционистами, не являются достаточно строгими. Видимо, поэтому некоторые из австраловедов постепенно стали уделять все большее внимание проблеме этнического самосознания. Интерес к ней проявился уже в вышеприведенном определении племени, данном Д. Дэвидсоном. Особое внимание уделил ей А. Элкин. По его словам, несмотря на межплеменные контакты и заимствования, у австралийцев имелось племенное чувство, направленное на племенную территорию, язык и обычаи; оно усиливалось различиями в языках и обычаях соседних племен, а также страхом перед неизвестностью. А. Элкин отмечал у австралийцев элементы этноцентризма: даже в условиях мирных дружественных отношений с соседними племенами и межплеменных браков члены племени гордились своими отличиями от них и приписывали им неэтичные поступки[680]. Впрочем, еще А. Хауитт обратил внимание на обидные уничижительные клички, которые австралийцы давали соседним племенам[681]. Самосознание членов племени обычно выражалось в общеплеменном самоназвании, однако и А. Элкин, и некоторые другие австраловеды отмечали, что в ряде случаев такое название отсутствовало[682].
Австраловеды первой половины XX в. пытались выяснить, какого рода общность представляли собой группы близких по культуре племен. Дж. Уилер признавал наличие таких групп, однако считал неудачным название «нации», данное им А. Хауиттом, и призывал сменить его на «конфедерации». По его мнению, члены такой группы отличали себя от других, называя их «дикими черными»[683]. Однако развитие полевых исследований и накопление новых данных заставило пересмотреть его точку зрения. Выяснилось, что вычленение подобных групп делалось в значительной мере искусственно, так как сами аборигены не сознавали наличия таких общностей. По словам Д. Дэвидсона, аборигены признавали в качестве «политической» (потестарной. — В.Ш.) единицы только орду, в качестве лингвистической — диалектную группу, в качестве культурной — группу с общими институтами[684]. На примере диери А. Элкин показал, что отдельные племена могли по одним культурным особенностям быть схожими, а по другим сильно различаться. Впрочем, он допускал искусственную группировку племен по тем или иным культурным характеристикам, необходимую для удобства исследования, однако считал, что такие группы следует называть не «нациями», а «общностями племен»[685]. Впоследствии было установлено, что крупные лингвистические и культурные блоки реально существуют в Австралии. Однако, по мнению супругов Берндт, их нельзя называть «нациями», так как это название подразумевает определенную степень социально-потестарного единства и сознание общих интересов, чего в аборигенной Австралии не было. Так, например, аранда являлись гораздо менее компактным лингвистическим и культурным единством, чем принято считать[686].
Развернувшиеся в начале XX в. широкие этнографические исследования в Калифорнии показали, что и там далеко не везде можно было обнаружить племена в том смысле, который им придавали теоретики конца XIX в. По словам А. Кребера, в Калифорнии не было таких племен, как у большинства североамериканских индейцев, и здесь этим термином следовало обозначать скорее «этническую, а не политическую единицу»[687]. Лишь у йокутсов и некоторых шошонов удалось обнаружить «настоящие» племена с особым названием, диалектом, территорией и централизованным управлением. Несколько менее развитая племенная организация была зафиксирована у мохавов и юма. Зато у многих других групп населения (юки, помо, майду и др.) выявилась иная картина: крупнейшие признаваемые самими индейцами общности были здесь представлены группами поселков, руководимыми единым вождем. Эти группы не имели какого-либо названия, особого диалекта или обычаев. Лингвистическая и культурная общность включала несколько таких групп, однако она не осознавалась самими индейцами и не имела никакого самоназвания[688]. Первоначально А. Кребер считал, что термин «племя» в данном случае неприменим. Для обозначения описанных групп поселков он ввел термин «племечко» («tribelet») и определил его как «мелкую группу, обладающую четко ограниченной территорией, не имеющую названия, кроме как по данной местности или какой-либо ее достопримечательности, говорящую обычно на тождественном соседним группам диалекте, но полностью автономную»