Злой колдун опрокинул елку, принялся топтать ее ногами, затем попробовал сломать. Исколов руки и перемазавшись в смоле, капельку успокоился и сказал сам себе:
— Зато я теперь точно знаю, что противные дети забрались в мой дом и, значит, попались в ловушку.
И Омбудсмен начал готовиться к страшному новогоднему колдовству. А что делать? Новый год приходит для всех, в том числе и для злых волшебников.
Омбудсмен вынес елку на лестницу, затолкал в мусоропровод, подмел пол, проветрил комнату и напрыскал всюду вонючим одеколоном, чтобы запаха не осталось от выброшенной елки. Потом он принялся таскать из кухни банки со всякой дрянью, колдовские амулеты и еще что-то, о чем и рассказывать не хочется. А когда закончил приготовления, то подошел к черной дыре и сказал:
— Попались, воришки? Теперь сидите в дыре. Можете плакать, я разрешаю. Вас никто не услышит. А я сейчас позову ужасного демона Ювенала. Он очень любит кушать таких детишек, как вы. А когда он съест вас, то поможет мне добиться власти над миром!
Омбудсмен заглянул в черную дыру.
— Жаль я не вижу, как вы там плачете и просите пощады. Пощады не будет. Отвратительные дети, вы не здороваетесь со старшими и лазаете по чужим квартирам. За это вас надо скормить Ювеналу. Плачьте сколько угодно, я все равно не вижу ваших слез. Зато я вижу там императорскую корону и удостоверение президента всего на свете. Мне эти вещи очень пригодятся. С Новым годом, скверные дети, сейчас явится голодный Ювенал!
Омбудсмен начал читать заклинания. Черная дыра заколыхалась, раздулась, и с первым звоном курантов из нее вылез демон.
— Жрать хочу! — заревел он. — Где дети?!
— Там! — гавкнул Омбудсмен. — В дырке сидят!
— Там никого нет! — Ювенал запустил лапу в дыру и вытащил кусок черствого пряника и один сломанный роликовый конек. Именно эти подобранные на свалке вещи казались при взгляде в черную дыру чудесными новогодними подарками.
— Обманули! — закричал Омбудсмен. — Жалкие воришки не полезли воровать!
— Я сам найду этих детей! — завыл Ювенал. — Но сначала я сожру тебя!
— Меня нельзя есть! — завопил Омбудсмен. — Я же тебя вызвал!
— А мальчиков и девочек на обед не приготовил! За это я и сожру тебя!
Так бы, наверное, и вышло, но с первым ударом часов в пустой комнате появились три зеленых воина с копьями в руках. Копья были похожи на еловые иголки, да и сами воины были иголками, опавшими с принесенной елочки и не замеченными колдуном, когда он подметал пол.
Три копья вонзились в бока демона. Ювенал завыл, начал метаться, но не тут-то было. От еловых иголок спасения нет! В три секунды демона загнали обратно в дыру. Черная дыра раздулась и превратилась в старое помойное ведро, которое покатилось по полу, бряцая жестяными боками.
— Моя дыра! — заголосил волшебник Омбудсмен. — Вы ее поломали!
— Что с этим делать будем? — спросил один воин.
— Пусть его. Он уже ничего не может, а нам пора в лес, на елку.
С двенадцатым ударом часов зеленые воины исчезли.
Омбудсмен выполз из угла и схватил ведро. Ничего волшебного в нем не осталось, — обычное помойное ведро.
Во дворе грохотал и вспыхивал салют, играла музыка, звучали голоса. За стеной кричали «Ура!» Кай и Гретель.
Омбудсмен уселся на перевернутое ведро.
— Не надо отчаиваться, — сказал он. — Это не последний Новый год. Все неприятности в жизни временные. Сегодня их нет, а завтра — будут.
Омбудсмен поднял с пола грязный кусок пряника и начал мрачно жевать.
ИНА ГОЛДИН
ЦУП ГОСПОДА БОГА
Называлось это «освоенной планетой». На деле Фар была не больше заправочного астероида и так же пустынна. Астероид-свалка из нее бы вышел хороший. Время тут шло непонятно, скакало, как на земном паруснике, идущем через экватор.
Свалка и есть. Для тех, кто свое отслужил. И для тех, кого лучше запереть на краю Вселенной, куда даже гагаринские корабли ходят раз в пять местных лет.
Здешнее солнце грело достаточно, чтоб планету назвали пригодной для жизни. Но почва здесь лежала замерзшими складками, дни, как и ночи, были безнадежно выстывшими. Почти вся жизнь проходила в белоснежных коридорах базы зимовщиков. Кроме базы, на планете имелась только заброшенная станция связи с торчащим старинным радаром и маленькая шахта, где суетились геологи — больше суетились, чем и впрямь что-то добывали.
Шивон сюда послали вместе с маленькой группой инженеров, помогать в обустройстве Центра информации и связи. На деле же — просто отправили с глаз подальше. Восстанавливаться, выздоравливать.
Странное место для работы ЦИСа, даже вспомогательного. Но Шивон не спорила. Слишком много сил надо на спор. Нужно было наладить связь с тремя ближними планетами и плавучей базой — а те станут передавать сигналы дальше. Корреспонденция все равно неказистая: доклады от геологов, письма домой, просьбы о медоборудовании в Двадцатый галактический. Инженеры-связисты возились с настройками речевых и прочих каналов. Шивон в основном заполняла базы данных, настраивала традукторы. Работали по нескольку здешних суток подряд, как раз укладываясь в привычный корабельный день. На четвертую ночь все оказывались в пабе. Паб обустроили в рекреационной зоне еще первые прилетевшие — как и из чего могли. Висел над стойкой бертийский символ всеобщего равенства, рядом — постоянно мигающая голография Гагарина, потрепанный флаг Галасоюза и картина, изображающая заросший яблонями Марс. На стену прикрепили плакат, призывающий население Леи вежливо относиться к инопланетянам. Стойка — видно, по местной традиции — была исписана на четырех языках. «Астероид Депрессия», «Привет, неудачники», «Аты записался в гагаринцы?», «Я люблю ксено» (и рядом, тем же почерком: «С хх'д, выходи за меня!» и неумело нарисованные три теодорских сердца). И еще странное: «Иди на маяк». Кто тут вспомнил Вирджинию Вульф?
Шивон знала, что если задержится здесь, то рано или поздно тоже напишет что-нибудь на стойке. Но пока лингвисты здесь чужие, а на маленьких планет-ках, как и в маленьких городах, чужих не любят.
В свободные часы Шивон пристраивалась на стуле в углу, тянула местную настойку, которую бармен гнал сам из подземных растений, и почти все время молчала. Говорить было трудно.
Планета была для списанных — и Шивон не удивилась, когда увидела здесь старого знакомого. Лю-бен Корда, бывший Старший брат Ордена Гагарина, стоял в углу паба и хмуро прикладывался к баллончику с кислородом. Когда они возвращались с Сельве, Корду собирались списать на берег. Далекий же берег ему достался…
— Д-доктор Ливингстон! — Восклицание вышло натужным, оттого что не сразу вспомнилось имя, и вся фраза едва не застряла в горле. Но гагаринец все равно не понял намека.
— Господи, — сказал он. — Ни Леоч. Вас-то как сюда занесло?
— Я… А вы? Вас?
— Так я тут… при здешнем медпункте служу. Хотя службу несу в основном у стойки.
Он постарел: черные волосы поредели, нос стал будто уже, острее. Глаза — те же выцветше-голубые.
— По… почему я вас раньше не видела?
— Дежурил, — сказал Корда.
Про дежурство она слышала не один раз. Обязательно кто-то поднимется — бывало, что и двое сразу, — и уходят, вроде бы дежурить пора. Должно быть, местный код: мало ли кому и зачем нужно пойти за паб.
Как-то раз и Корда отставил стопку и поднялся:
— Ну, пора мне заступать. Увидимся.
Но ведь в медпункте — никого, сломавший два дня назад руку геолог сидел тут же. А если будет экстренный случай, «электронная сестра» тут же подаст тревогу; совершенно необязательно там торчать.
— Куда в-вы… — она замолчала, вспоминая слово, — куда вы заступать собрались?
Любен уставился на нее, недоуменно поморгал.
— Ну да. Вы же не знаете.
Он обвел паб глазами, будто спрашивая разрешения. Потом велел:
— Пойдемте.
Им пришлось надеть защитные костюмы и выйти из «города». Занимался хрупкий голубоватый день, почва поблескивала — будто пол во дворце Снежной королевы. Шивон хотела услышать, скрипит ли она под ногами, как снег. Но костюмы, хорошо компенсирующие здешнее притяжение, перекрывали все звуки. Совсем близко висели еще не растаявшие звезды. Она шла за Кордой, глядя ему в спину. Широкие плечи, не погнувшиеся еще от возраста. Он шагал широко, как по хорошо знакомой дороге. Шивон не понимала сперва, куда ее ведут. Потом поняла — на станцию. Идти пришлось в гору — огромный радар, кажется, тех еще времен, когда не знали лазеров, блестел на вершине холма, и саму станцию строили в пещере.
Внутри оказалось надышано. Станция была… живой. Горели экраны, оставшиеся тут, видимо, еще со времен ЦУПа. Уютные огоньки бегали по пульту, мигали на исчерканной созвездиями карте, развернутой прямо посреди залы. У пульта сидело двое: человек и вентиец; Шивон с ними еще толком не познакомилась. При виде их с Любеном вентиец подкатил кресло ближе, оказавшись прямо посреди карты. Лицо рассекли линии созвездий, альфа Центавра пульсировала там, где у человека было бы сердце.
«Все спокойно, — отрапортовал он шестью конечностями. — У вас скоро праздник Рождества, с земного корабля попросили, чтоб их пожелания передали святому Николаю».
— И что ты?
«Зарегистрировал пожелания, запросил координаты святого Николая у вашего космического агентства и оттранслировал».
— Молодец, — хрипло сказал Корда. — Скоро они нас как магазин на диване будут пользовать. Пиццу заказывать.
«А что я мог сделать?» — выкрутил чуть обиженный вентиец.
Он встал и прижал одну из верхних конечностей к висящему на двери расписанию — такому же, как в ЦИСе. Расписание пошло волнами: вентиец сдал вахту.
Шивон даже не заметила, как он ушел.
«С земного корабля попросили…»
«Запросил координаты у вашего агентства…»
Связаться с Землей отсюда невозможно — напрямую и так быстро. Если вентиец и получит координаты Сайты, пожелания тому придут только через несколько лет. Даже с помощью изобретенного на Лее передатчика это невозможно.