рабочий день начался чудесно — чуть более бурно, чем всегда.
В автобусе Макаров с Витькой вспомнили про компас. Им стало интересно, как именно петляет маршрут. Они совместили синий кончик стрелки с буквой «N» и стали отслеживать все повороты с истинно младенческим восторгом.
Дорога занимала больше часа, и развлечение пришлось кстати, вот только в одном месте компас закапризничал — синее острие вдруг задергалось и показало куда-то не туда. Но потом все выправилось и вплоть до склада вело себя примерно.
— Хренотень какая-то, — сказал Гайдук. — Можно подумать, где-то там были залежи железной руды.
Макарова очень насмешила мысль, что такие залежи вдруг обнаружатся под кинотеатром «Экран», и на работу он прибыл в удивительно хорошем настроении.
Смена формально заканчивалась в десять вечера, а фактически — ближе к полуночи, потому что желающих выходить в ночную смену обычно было мало и начальство давало второй смене возможность малость подработать. Это бы еще было хорошо, а плохо другое: Витька и Макаров, едучи домой последним автобусом, очень старались не заснуть, но часто засыпали по уважительной причине и проезжали свою остановку. Причина была элементарная — при погрузке ящиков со спиртным они ухитрялись стянуть бутылку, а то и две, подсовывая вместо них заранее приготовленное битое стекло — треснули, мол, бутылочки при корявой разгрузке.
На сей раз они утащили свою, можно сказать, законную бутылку водки, а закуской их снабдили тетки-фасовщицы: они все очень любили Гайдука. Вовремя успев к последнему автобусу, Витька и Макаров уселись и опять стали баловаться с компасом — только для того, чтобы не заснуть. И опять поблизости от «Экрана» стрелка засбоила.
— Месторождение, хрен! — развеселились они. И обсуждали эту безумную идею до самого дома.
Ночью Макарову снились какие-то шахты, вагонетки, чумазые люди (подсознание перепутало железную руду с углем). Витьке Гайдуку же снилась плюющаяся огнем домна, силуэтом — точь-в-точь египетская пирамида. Из нее текли реки расплавленного металла, а Витька стоял на островке посреди огненного озера и пытался определить его объем в кубометрах и гектолитрах.
Встретившись перед отъездом на работу, они обсудили свою аномалию уже более серьезно. Руда — это вряд ли, но какой-то засекреченный склад металлолома — вполне… А почему бы нет?
Через два дня у обоих был выходной, и вопроса, на что бы его убить, больше не стояло: они оделись поприличнее, взяли с собой Витькиного сыночка и поехали к «Экрану». По дороге сами себя убеждали, что просто валяют дурака. Опять же, нужно научить ребенка обращению с компасом. Пусть видит, что родной батя малость получше и поумнее того урода, которого живописует ребенку теща в отсутствие зятя.
Компас повесили на шею пятилетнему Гришке и отправились исследовать окрестности «Экрана». Отыскали немало: бар под названием «Матильда», фирменный магазин армянских вин и коньяков «Хайастан», еще какой-то «Винариум» — тоже явно алкогольное заведение. Заодно определили, где выход из «Экрана»: в проходном дворе чуть ли не посреди квартала. Никаких залежей железа не обнаружили — то есть ничего похожего на склад, цех или просто гору трамвайных рельсов. Оставалось предположить безумное — руду, причем сравнительно неглубоко.
— Или бункер, набитый техникой. Мало ли что там, под киношкой? — предположил Гайдук.
— Так это какая-то оборонная хрень…
— Хрен ее знает…
— Склад оружия?
— Гришка! Гришка!!! Сань, Гришка сбежал!
Действительно — проворонили парня, причем в чужом проходном дворе.
Бегали, кричали, опрашивали местных жителей. Наконец обнаружили Гришку на улице. Он шел по тротуару, уставившись на компас, и вот-вот оказался бы на проезжей части. Гайдук поймал его в прыжке и изругал всякими хреновыми словами.
— Да ладно тебе! — призвал его к порядку Макаров. — Обошлось ведь… Ты разберись, какого хрена он убежал.
— Стрелка, — сказал Гришка. — Я по стрелке пошел.
Прикинули, откуда и куда он шел, очень удивились — парня учили следить за синим концом стрелки, а Гришка пошел туда, куда показывал красный.
— А он делал вот так, — объяснил Гришка, сжимая и разжимая кулачок. — Как полицейская мигалка, вот…
— Кто?
— Он…
— Точно… — прошептал Макаров. Красный кончик стрелки едва заметно пульсировал.
— Дай-ка его! — велел Гайдук, забрал у сына компас и размахнулся, чтобы бросить под колеса троллейбуса. Макаров перехватил руку.
— Сань, ты чего? — изумился Витька. — На хрена тебе такая холера?! Откуда ты знаешь, что это за ерунда? Может, он вообще радиоактивный!
— Отдай!
— Забирай!
Макаров схватил компас и ссутулился над ним. Витька и Гришка смотрели, ожидая, наверно, чудес и турусов на колесах.
— Что за хрень? — растерянно спросил сам себя Макаров. — Стрелка как стрелка, никакой мигалки…
— Покажь!
Гайдук тоже уставился на компас — и с тем же результатом. Но зрение у него было чуть острее.
— Есть, есть, самую малость… Гришак, а ну — ты!
Гришка забрал компас, и красная стрелка запульсировала вполне отчетливо.
— А че? Рискнем? — вдруг спросил Витька, более склонный к авантюрам, чем сосед. — Сын, ты у нас Сусанин, веди. Но недалеко! Хрен его знает, что там внутри. Пройдем пару кварталов…
Этот район города Гайдук с Макаровым знали плохо. Автобус, что отвозил их на склад и привозил со склада, шел не через центр, где оба более или менее ориентировались, а задворками и закоулками. «Экран» с примыкающим к нему гипермаркетом был географическим и культурным центром микрорайона. В трех сотнях метров от него шла объездная дорога, а за дорогой был частный сектор: окруженные садами домики разной величины и с разной биографией. Одни, маленькие, уцелели с сороковых годов, а другие — помпезные, за чугунными оградами — архитектурные маразмы девяностых.
Возле дороги Макаров с Гайдуком заспорили — переходить или ну ее на фиг. Гайдук опять вспомнил, что он в ответе за сына, а Макаров — что он хозяин компаса. Пока ругались, Гришка улизнул, и пришлось бежать за ним с криками через дорогу. Пацаненок проскочил между машинами без проблем, а старшие чуть навеки на том шоссе не остались.
— Ну и что? — философски спросил Гайдук. — Ну и куда нас эта хреновина завела?
Стрелка, из тускло-красной ставшая почти огненной, трепетала и указывала на тропинку между двумя земельными владениями, каждое из которых имело свой забор. Пространство между заборами было не шире метра, заросло крапивой и полынью, тропинка имела в ширину сантиметров пятнадцать — как раз для ребенка.
— Столько прошли — еще немного пройдем, — решил Макаров.
Они оказались на лужайке. И вот ведь чудо — пока шли, было тихо, ступили на лужайку — сразу услышали голоса и музыку.
Там собралось маленькое общество. Сидели за столом люди, негромко пели хором песню из тех, что по телевизору не показывают. В сторонке стояла у куста девушка в длинном голубом платье и кружевной косынке. И та же девушка была на картине — эту картину, стоявшую на мольберте, писала женщина. Гайдук с Макаровым видели ее спину, завязки длинного холщового фартука, каштановые волосы, собранные на затылке в узел и заколотые жасминовой веточкой, руку с палитрой. Тут же играли дети, строили из больших разноцветных кубиков замок, прилаживали к стене флажки. Малыш на трехколесном велосипеде нарезал круги по краю лужайки и визжал от неземного восторга.
Художница повернулась и посмотрела на нежданных гостей со спокойным любопытством.
Макаров уставился на девушку, Гайдук — на художницу. И обоим казалось, будто они попали в сон, и то не свой, а сон какого-то чужого человека, знать не знающего про окраину и окраинные нравы. Лица женщин были чисты и правильны настолько, что даже непонятно — как с ними, с такими, разговаривать, на каком языке?
Нужно было сказать что-то хорошее, приветливое, соответствующее миру лужайки, лицам этих людей, песне и картине. Макаров с Витькой вздохнули и дружно прошептали:
— Блин…
Гришка обернулся и взглянул на них озадаченно. Естественно, во дворе и дома он всяких слов наслушался, как же иначе, не должен был бы удивляться. Но во взгляде пацаненка была тревога. Как если бы взрослый, глядя на детей, забеспокоился: не натворят ли чего дурацкого в приличном обществе?
— Тебе интересно? — спросила Гришку художница, и он побежал к мольберту, раскинув руки, почти полетел.
— Гришак! — крикнул Витька. Но сын его явно не услышал, да и люди на лужайке — тоже. Сын уже стоял у мольберта, уже хватался за толстые и тонкие кисти, уже задавал свой миллион вопросов, и художница отвечала, причем использовала слова, которых Гайдук с Макаровым отродясь не слыхали. Но Гришка откуда-то эти слова знал — не переспрашивал, сам их выговаривал очень четко.
Один из мужчин, сидевших за столом, поднялся, подошел к мольберту, опустился на корточки. И он тоже заговорил с Гришкой, негромко и спокойно, улыбаясь, как родному.
— Что за хрень?.. — бормотал Макаров. — Нет, ты мне скажи, что за хрень?!
— Суки, отдайте ребенка! — заорал Гайдук.
Видимо, голос все же пробился к тем, что на лужайке. Мужчина выпрямился и посмотрел Гайдуку прямо в глаза.
Взгляд был говорящий.
— Чудак ты, право, зачем так вопить, я же все понимаю, — сказал этот взгляд. — А вот кулаки сжимать и на драку настраиваться не надо. У меня кулаки не хуже.
— Отдайте ребенка! — повторил Гайдук уже чуть потише.
— Его никто не держит. Приходи и забирай.
Витька сделал шаг и другой. Вдруг ему стало сильно не по себе — как будто он, вывалявшись в грязной луже, приперся домой, где жена Настя с тещей только что совершили ежеквартальную генеральную уборку.
— Вы это… можно к вам?.. — неуверенно спросил он.
— Конечно, можно, — ответила художница. — Если у вас компас…
— Это мой компас, блин! — вмешался Макаров. — Это я его купил!
— Эти компасы не продаются. Похоже, он к вам случайно попал, — сказала художница.