Валентин Петрович названивал Тибайдуллину несколько раз на день – держал связь. Поэтому и э т о т звонок – на следующей неделе где-то около полудня –Тибайдуллин воспринял обыденно. Однако звонил не Валентин Петрович. Сначала донесся молодой, звонкий женский голос, потом… Его Тибайдуллин узнал сразу, хоть по телефону с ним никогда и не говорил, узнал, весь напрягся, вспотел до холодного смертного пота, и сердце остановилось.
- Что ж ты ко мне не заглянул, - сказал Горовой. – Для своих у меня другой процент.
- Мне достаточно, - сказал Тибайдуллин и сглотнул слюну.
- Не понял, - сказал Горовой.
- Мне достаточно, - повторил Тибайдуллин и почувствовал что-то похожее на гордость, словно те двадцать тысяч долларов, которые он положил на счет в Горовой-банк, принадлежали не Валентину Петровичу, а лично ему.
Горовой выдержал долгую паузу, а потом сказал, скорее, ласково:
- Костя, милый, ты хоть понимаешь, что происходит?
- Что? – спросил Тибайдуллин.
- Знаешь, какие у нас с тобой отношения?
- Какие? – спросил Тибайдуллин.
- У нас с тобой первобытные отношения. Ты всегда был особо непонятливый, Костик. Ты всегда был маменькин сынок. Ты даже в армии не служил. У тебя плоскостопие нашли, да? У таких, как ты, всегда плоскостопие. У маменькиных сынков! А я служил, в армии. Мне там голову проломили. А потом в общежитии пять лет подошвы грыз. На тебя, сытенького, посматривал. Так что, Костик, следи за мыслью, теперь я занял
твою пещеру и отнял у тебя женщину. Понял?
- Н-н-э-т! – закричал Тибайдуллин хрипло.
Теперь он мог говорить с Горовым даже не словами и тем более не фразами, а самое большее звукосочетаниями, с интонацией, напоминающей рычание животного.
- Ты даже непонятливее, чем я думал. Тупишь, парень! Между тем, такие отношения всегда были в основе человеческой жизни. И никакая культура, цивилизация и прочие происки ума здесь не при чем. Кто-то у кого-то всегда будет отнимать пещеры и женщин. Понял?
- Н-н-э-т! – закричал Тибайдуллин.
- Может, ты на дуэль меня вызовешь?
- Д-а-а-а! – прохрипел Тибайдуллин.
- На шпагах или пистолетах? – поинтересовался Горовой.
- Д-а-а-а! – кричал Тибайдуллин.
- Отлично. Там разберемся. В парке, у памятника Космонавтам. В пять утра. Встанешь?
- Д-а-а-а!
- Памперсы не забудь.
Горовой дал отбой и тут же опять раздался звонок.
- Придурок! – кричал Валентин Петрович не своим голосом. – Я что тебе говорил? Что говорил? – дальше шло нецензурно. - …………………………………………………….
…….. Я тебе говорил – поддерживай разговор! А ты… Да я тебе ……… отрежу!
- Да-а-а! – сказал Тибайдуллин и отключился.
Валентин Петрович перезвонил через полчаса и сказал совсем другим тоном:
- Ладно, Костя… Прости, погорячился. Меня тоже можно понять… Только прошу… В следующий раз, если он позвонит, конечно… Поддерживай разговор. И без эмоций.
Было поздно. По экрану телевизора неслась беззвучно мерцающая рябь, а Тибайдуллин все сидел в кресле напротив и не ложился спать. Да он и не собирался ложиться. Он выключил телевизор, оделся, опять сел в кресло… Потом тихо, крадучись, вышел из квартиры и даже не зашел в лифт, стоявший как раз на его этаже, а отправился вниз пешком, с шестого этажа, стараясь ступать как можно бесшумнее.
Транспорт уже не ходил, но такси он поймал без труда. Валентин Петрович давал ему небольшие деньги на личные расходы, а на что ему было тратить? Короче, взял такси… В дальнем микрорайоне такси отпустил и уже пошел сам. На свалке было темно, тихо, только в стороне, на большом расстоянии тускло мерцал костер. Тибайдуллин долго, наощупь пробирался к своей зимней берлоге, стараясь быть аккуратным и не испачкать одежду, но все равно весь перепачкался и пару раз, провалившись в лужу, зачерпнул воды. Наконец, добрался. Потянул за хлипкую фанерную дверцу… но к его удивлению та была заперта изнутри.
- Кто там? – послышался недовольный, незнакомый мужской голос.
- У нас свои, - поддержал насмешливый, язвительный, женский.
Тибайдуллин замер, постоял в нерешительности… Из его бывшего жилища послышалась двусмысленная возня и недвусмысленное женское воркованье. Тогда он побежал прочь, споткнулся, упал, по локоть провалившись в холодную жижу.
- Ты что ли, Константин?.. – донесся сонный голос Ивана Федоровича Вагина из соседнего картонно-фанерного скворечника.
- Ну…
- Сдал я твою кватэрку… Думал, помер.
- Не помер.
- Василия помнишь?
- Ну…
- Помер. Я думал, и ты помер.
- Я не помер.
Часов у Тибайдуллина не было, но он предполагал, что времени у него в обрез, что времени у него может и не хватить, чтобы добраться к пяти утра к памятнику Космонавтов в парке. Выбираясь со свалки, он еще несколько раз подскользнулся в темноте, но уже не переживал по этому поводу – в грязи, так в грязи…
Цыплакову позвонили около двенадцати. Он уже собирался ложиться спать и курил последнюю сигарету, уткнувшись носом в открытую кухонную форточку.
- Г-н Цыплаков? – спросил деловитый женский голос.
- Так точно! – весело отозвался Цыплаков, собираясь шутить. Но его тон не был поддержан.
- Сейчас с вами будет говорить г-н Горовой.
И в трубке раздался мужской голос:
- Привет, Саша!
- Привет, -сказал Цыплаков. Он очень удивился. Сам он с Горовым до сих пор не только не виделся, но даже и по телефону не говорил. Все взяла на себя жена.
- Надо бы встретиться. Пора, - сказал Горовой.
- Конечно, конечно! Командуй, - засуетился Цыплаков.
Цыплаков старался говорить непринужденно, но был напряжен и даже в каком-то ступоре. Он стоял в майке и трусах у открытой форточки, из которой сильно дуло, в руке тлела сигарета.
-Может, завтра? В пять?
- Нет проблем.
- Я имею в виду, - утра.
- Это еще зачем? – вырвалось у Цыплакова.
- Утра, утра! Люблю встречаться утром. Голова лучше работает. Знаешь, Саша… -как-то уж совсем ласково продолжил Горовой. – Ты же знаешь, я для друзей готов на многое. Ведь я банкир, да? Опора капитализма. Но хоть я и банкир, и опора капитализма, дружба для меня – святое. Как в Древней Греции – дружба, героизм, отечество…
Цыплаков напряженно слушал.
-Но ведь и я – человек. И я, в свою очередь, могу попросить друга проявить дружеские чувства. Разве не так?
- Естественно, - пробормотал Цыплаков.
- Дружеские чувства… Даже если речь идет о том, чтобы встретиться в пять часов утра.
-Н-да, - сказал Цыплаков.
-Тогда минут без двадцати пять выходи к подъезду. Разбудить?
-Не надо, - сказал Цыплаков. – Будильник поставлю.
Цыплаков вернулся в спальню все еще в ступоре, только после озноба ему вдруг сделалось очень жарко, одежда прямо впивалась в тело и хотелось стащить с себя не только майку, но даже трусы.
- Кто звонил? – спросила жена, высовываясь из-под одеяла.
- Горовой…
- С чего бы это?
- Откуда я знаю.
- Меня не спрашивал?
- Нет, меня… - Цыплаков помолчал, а потом не-то выдохнул, не-то сказал что-то наподобие «П-ф-ф…» и уже после паузы уточнил: - Представь себе… Встретиться хочет… в пять утра…
- Странно… - сказала Цыплакова.
- Конечно, странно…
Цыплаков все-таки стянул душащую майку, лег, повернулся к жене спиной. Какое-то время Цыплакова лежала молча, только дышала тяжело, прерывисто и этим выдавала свое волнение.
- Ладно, - сказала, наконец. – Не человека же убить…
- А если человека убить? – еле слышно прошептал Цыплаков.
- За такие деньги людей не убивают.
- А за какие убивают?
- Слушай, надоел! – взорвалась Цыплакова. – Там разберешься! Любишь кататься, люби и саночки возить! Скорее всего, выслушаешь какую-нибудь душевную исповедь… Только не надирайся с утра.
В парке было сыро, серо, туманно, но уже чуть светлело и вообще начинало пахнуть весной. У памятника Космонавтам стояли двое. Одного Цыплаков узнал уже издали – нескладный, похожий на циркуль, в куцем плаще, Носик. И даже мысленно сплюнул. Подошел.
- Ну, здравствуй, здравствуй, -сказал Горовой, протягивая руку.
Встреча с Горовым произвела на Цыплакова самое странное впечатление. С одной стороны перед ним был вполне узнаваемый старый знакомый, вхожий когда-то в их компанию, с которым он учился в одном институте на параллельных курсах. Который даже жил у него еще в старой квартире неделю или две и действительно разбрасывал по всей комнате свои носки. Но в то же время почему-то казалось, что этот человек ему совершенно не знаком и он его видит чуть ли не впервые. Цыплаков был устроен просто, без особых выкрутас. От всей этой раздвоенности своих собственных чувств ему стало вовсе не по себе. Он уставился на Носика, как бы ища поддержки. Лицо Носика было непроницаемым. И опять Цыплаков мысленно сплюнул. Между тем Горовой посмотрел в глубину парка, а потом на часы. Кого-то ждали. Пошли тягостные, мучительные для Цыплакова минуты… Вроде бы он, Цыплаков, должен был что-то сказать, пошутить, вспомнить смешное из их общего прошлого, но в голове заклинило и язык не слушался…
Наконец, из-за деревьев показался человек. Удивительно узнаваемый даже издали. Ти-бай-дул-лин?! Человек подошел. Тибайдуллин. В невероятно грязной одежде, волосы всклокочены, от расширенных зрачков глаза кажутся огромными и блестящими, безумными кажутся глаза, щеки ввалились.
- Господа! – сказал Горовой по контрасту с происходящим весело и легкомысленно. – Друзья! Мы тут затеяли дуэль. Вы знаете и одного, и другого, так что, думаю, все будет справедливо.
- Какая дуэль! – вскричал Цыплаков, к которому вернулся дар речи. – В двадцать первом веке!
- Вот именно. В двадцать первом веке и пришло время дуэлей.
- Костя, ты будешь с ним драться? – бросился Цыплаков к Тибайдуллину.
- Д-а-а! – рявкнул Тибайдуллин.
- Для паники нет повода, - заметил Горовой. – Он взрослый человек. Или его кто-то насилует в подъезде?
- Д-а-а! – ревел Тибайдуллин.