"Этот странный антимир". Михаил Эпштейн о самоуничтожении России
"Русский антимир. Политика на грани апокалипсиса " – так называется новая книга философа Михаила Эпштейна, вышедшая в Нью-Йорке, в издательстве Franc Tireur USA . Это, гласит подзаголовок, "первая философская книга о первом годе войны". Корреспондент Север.Реалии поговорил с заслуженным профессором теории культуры и русской литературы американского университета Эмори Михаилом Эпштейном о том, почему, по его мнению, слово "Россия" сейчас "стало звучать неловко" и может ли в обозримом будущем оно зазвучать иначе.
Михаил Эпштейн – философ, культуролог, литературовед, лингвист, эссеист, автор более 40 книг и 800 статей, переведенных на десятки языков мира. Он пишет на русском и английском языках, его работы публиковались в ведущих научных журналах России и США. Не исключено, что популярность Михаила Эпштейна связана не только с глубокими идеями, которые он высказывает в своих книгах и статьях, но с необыкновенно живым и образным языком, которым они написаны и который выделяет его труды из потока сухих научных текстов, нередко слишком сложных для восприятия широкой публики. Михаил Эпштейн выступил инициатором конкурсов "Слово года" и "Неологизм год", которые проводятся в России с 2007 года. Среди книг Эпштейна – "Релятивистские модели в тоталитарном мышлении" (1991), "Великая Совь" (1994) – o тотемических основах тоталитарного общества, "Транскультурные эксперименты: Российская и американская модели творческой коммуникации" (1999), "Новое сектантство" (1993), "Религия после атеизма. Новые возможности теологии" (2013), "Проективный философский словарь" (2003, 2020). Книга 2016 года "От совка к бобку. Политика на грани гротеска" пытается ответить на вопрос о корнях противостояния России с Западом.
В своей новой книге Эпштейн утверждает:
"В результате всех тысячелетних метаморфоз возникло пространство для "идеального шторма", пустая воронка размером с самую большую страну мира, которая пытается втянуть в себя все, что ее окружает, и определяется не сама из себя, а лишь тем, чему она противостоит".
Объясняя название книги, Эпштейн приводит цитату из известного труда Дмитрия Лихачева, Александра Панченко и Наталии Понырко "Смех в Древней Руси" (1984): "…Антимир – это также и несамостоятельный мир. Он не может создать сам по себе замкнутую, внутренне уравновешенную систему. Это только теневой мир".
Концепция России как антимира начала формироваться у Михаила Эпштейна после грузинских событий 2008 года.
– Тогда началось саморазрушение России: тот антимир, который складывался в ней столетиями, вдруг резко проявился и, в конечном счете, возобладал. После августа 2008 года само слово "Россия" впервые на моей памяти стало звучать неловко, осудительно – даже в советские годы такого не было, тем более в два первых послесоветских десятилетия, когда с Россией связывали надежды на укрепление демократии во всем мире. Но в 2010-е годы все изменилось: время в России стало не только замедляться, но и поворачивать вспять, это было десятилетие исторических реконструкций. Еще в 2021 году я собирался озаглавить сборник своих текстов о современности "Двуликий Хронос", предполагая, что время, как маятник, раскачивается в обе стороны. А 24 февраля 2022-го стало понятно, что время уже превратилось в антивремя – один из параметров антимира . У меня были, конечно, мрачные предчувствия, но что Россия так откровенно выйдет из подполья, переступит все границы, начнет навязывать миру "глупую волю" подпольного человека, – это было потрясением.
– То есть вас подтолкнуло к написанию этой книги именно "исполнение времен" – последние зловещие события?
– Многие понятия и термины, которые я стал использовать с 2014 года, например, "шизофашизм", тогда еще не определились в полную меру. А 2022 год наполнил реальностью и такие кошмарные, как некрократия (власть смерти) и онтоцид (убийство бытия). В конце книги есть словарь антимира, около 30 понятий. Все они с безумной скоростью вдруг обрели конкретный и страшный смысл.
– Но как все-таки получилось, что Россия превратилась в антимир? Не оставляет мысль: почему это случилось именно с нами?
– Так повернулась историческая судьба России: она возвращается на круги своя. Московское княжество было частью Орды, не имевшей определенной государственной религии, допускавшей разные вероисповедания, включая язычество, православие, ислам, даже католицизм. Ее призванием была не догматика, а экспансия. Чистая и голая, безо всяких идей и вероучений. Когда впоследствии идеи Третьего Рима, панславизма, марксизма-ленинизма обанкротились как мотивы для противостояния России Западу, тогда страна, как прежде Орда, просто вышла на большую дорогу экспансии, уже безо всяких сложных идеологий: просто захватывать, присваивать, похищать, уничтожать. Криминальные повадки лидеров оказались более чем востребованными. Ключевое слово преступать . Преступание всех правовых, моральных, географических границ – одно большое преступление.
– Нас всегда учили, что мы были под тяжким игом Орды, но все-таки его преодолели. А как же отдельная христианская Русь с домонгольским периодом, вполне европейским, кстати. Это иллюзия? По-вашему, Орда полностью поглотила Россию?
– Наоборот, Россия поглотила Орду. Евразийство, которое господствует в ментальности нынешней власти, порвало с традицией российской евроцентристской (постпетровской) историографии, изображавшей Орду как зло и иго. Для евразийцев 1920–30-х годов, а потом и для Гумилева, Дугина Орда – это и есть их духовная родина. Те, кто ныне правит бал в России, считают Орду в большей степени, чем даже Византию, той исторической матрицей, с которой Россия отпечатана. Петр Савицкий (1895–1968), один из главных географов и геополитиков евразийства, называл Россию наследницей Великих ханов, утверждал, что "без "татарщины" не было бы России". И даже сравнивал Суворова с Аттилой, предводителем гуннов, поскольку в их лице Евразия завоевывала и покоряла Европу.
– А как же Куликовская битва?..
– Кстати, о Куликовской битве. В цикле А. Блока "На поле Куликовом" меня всегда поражало: "Наш путь – стрелой татарской древней воли /Пронзил нам грудь". Значит, мы не сражаемся с татарами, а следуем их путем, исполняем завет древней степной воли. Это не столько о битве с Ордой, сколько о слиянии с ней. Существенно, что Дмитрий Донской сражался не вообще с Ордой, а с ее отщепенцем, темником Мамаем, на стороне которого выступал рязанский князь Олег. А законным ханом Золотой Орды тогда при поддержке Тимура уже стал Тохтамыш, который передал Дмитрию благодарность за победу над предателем Мамаем. Иными словами, одни русоордынцы, "тохтамышские", сражались против других, "мамайских". И вообще – было ли иго? Или была одна многоэтническая, многоконфессиональная кочевая держава с русскими княжествами в своем составе. Конечно, князья платили дань хану – как и в наше время Кремль взимает дань со всех подвластных земель. А то, что Киевская Русь была истоком и родиной Северо-Восточной Руси, – это уже забылось за века ордынства. Только сейчас заново проявилась полная противоположность этих двух начал. Киевская Русь и Орда столкнулись напрямую. Одна стала Украиной, другая – Россией.
– Вы считаете, что Киевская, домонгольская Русь осталась в Украине?
– И сейчас сражается с Ордой, только Орда приходит со стороны России.
– Был еще русский Север, куда не дошла Орда, но он был подавлен Грозным.
– И еще одним героем, Александром Невским, который всенародным голосованием был избран главным лицом России за всю ее историю (по проекту "Имя России" телеканала "Россия" и телекомпании ВИД, 2008. – СР). Именно он больше всего способствовал установлению ордынского ига на Руси, в частности, подчинил ему Новгород, приведя туда татарское войско и истребив значительную часть населения.
– Вы пишете не только об антимире, но об антисоциуме, об обществе навыворот, о тех законах, которые являются соглашением по совместному преступанию законов. У нас последние 20 лет часто повторяли, что коррупция – это составная часть, ось государства. Для вас это не просто ось, это его тело. В какой момент в России коррупция стала телом страны?
– Еще Екатерина II говорила, что в России все воруют – и слава богу, значит, есть что воровать. Карамзин так ответил на вопрос: "Что делается в России?", если одним словом – "крадут". За несколько месяцев до смерти Николай I, разгневанный кражей инвалидных сумм, сказал, что знает лишь одного человека, который не крадет, и это он сам. Когда Петр I приказал генерал-прокурору вешать каждого вора, если стоимость украденного больше стоимости веревки для его повешения, тот в ответ сказал: "Разве вы хотите остаться императором без подданных?"
Из книги "Русский антимир. Политика на грани апокалипсиса":
"… дело не в марксизме, не в социализме и коммунизме, хотя вроде бы с них и начался обвал России в антимир. То, что однопартийное государство всецело подчиняет себе жизнь общества, экспроприирует частную собственность, устанавливает правящую идеологию и цензуру и карает малейшие отступления от нее, – все это вторичные признаки более глубокого феномена: "общества навыворот", структурной реверсии социума, который формируется не соблюдением законов, а согласованным отступлением от них. Большевистская революция дала новый, сильнейший импульс "антисоциуму", который в результате обрел официальное, идейное основание. Беззаконие под названием "революционной законности" вошло в плоть и кровь этого общества… Когда советская система потерпела крах, антисоциум выжил, и его структура, основанная на системном беззаконии, осталась прежней".