Рисунок Ф. М. Достоевского на черновой рукописи романа «Преступление и наказание»
Впрочем, Раскольников не вполне искренен, когда отвечает на вопросы следователя. Свидригайлову он прямо говорит: «Я не верю в будущую жизнь». А Соне Мармеладовой он сказал со злым смехом: «Да, может, и Бога-то совсем нет». Когда она это услышала, ее лицо «вдруг страшно изменилось: по нем пробежали судороги. С невыразимым укором взглянула она на него, хотела было что-то сказать, но ничего не могла выговорить и только вдруг горько-горько зарыдала, закрыв руками лицо». Вопрос о бытии Божием был главным вопросом Достоевского: над ответом на него он бился всю жизнь. Даже после того, как он вновь стал глубоко верующим и воцерковленным человеком, сомнения и колебания посещали его. Вспомним слова из письма Фонвизиной: «Я – дитя века, дитя неверия и сомнения до сих пор и даже… до гробовой крышки». В его романах герои постоянно спорят о том, есть ли Бог или нет. «Так ты очень молишься Богу-то, Соня?» – спрашивает Раскольников. «Что ж бы я без Бога-то была?» – энергично отвечает она вопросом на вопрос. «А тебе Бог что за это делает?» – не унимается Раскольников. Она молчит. Он начинает ходить взад и вперед по комнате и видит лежащую на комоде книгу. «Это был Новый Завет в русском переводе. Книга была старая, подержанная, в кожаном переплете». Та самая книга, которую Достоевский получил в подарок от Фонвизиной.
Раскольников просит Соню прочитать о воскресении Лазаря. Только что Порфирий спрашивал его, верит ли он в воскресение Лазаря. И теперь Соня по его просьбе открывает книгу и начинает читать:
«Иисус говорит ей: воскреснет брат твой. Марфа сказала Ему: знаю, что воскреснет в воскресение, в последний день. Иисус сказал ей: Я есмь воскресение и жизнь; верующий в Меня, если и умрет, оживет. И всякий живущий и верующий в Меня не умрет вовек. Веришь ли сему? Она говорит Ему (и как бы с болью переведя дух, Соня раздельно и с силою прочла, точно сама во всеуслышание исповедовала): Так, Господи! Я верую, что Ты Христос, Сын Божий, грядущий в мир». Она было остановилась, быстро подняла было на него глаза, но поскорей пересилила себя и стала читать далее… Она приближалась к слову о величайшем и неслыханном чуде, и чувство великого торжества охватило ее. Голос ее стал звонок, как металл; торжество и радость звучали в нем и крепили его. Строчки мешались перед ней, потому что в глазах темнело, но она знала наизусть, что читала. При последнем стихе: «не мог ли Сей, отверзший очи слепому…» – она, понизив голос, горячо и страстно передала сомнение, укор и хулу неверующих, слепых иудеев, которые сейчас, через минуту, как громом пораженные, падут, зарыдают и уверуют… «И он, он – тоже ослепленный и неверующий, – он тоже сейчас услышит, он тоже уверует, да, да! сейчас же, теперь же», – мечталось ей, и она дрожала от радостного ожидания… «Итак, отняли камень от пещеры, где лежал умерший. Иисус же возвел очи к небу и сказал: Отче, благодарю Тебя, что Ты услышал Меня. Я и знал, что Ты всегда услышишь Меня; но сказал сие для народа, здесь стоящего, чтобы поверили, что Ты послал Меня. Сказав сие, воззвал громким голосом: Лазарь! иди вон. И вышел умерший, (громко и восторженно прочла она, дрожа и холодея, как бы воочию сама видела): обвитый по рукам и ногам погребальными пеленами; и лицо его обвязано было платком. Иисус говорит им: развяжите его; пусть идет».
И. Глазунов. Соня Мармеладова читает Раскольникову Евангелие
Чтение отрывка из Евангелия от Иоанна – переломный момент во всем романе, его духовно-нравственная кульминация. С этого момента начинается постепенное осознание Раскольниковым тяжести совершённого преступления, путь к покаянию и духовному перерождению. Не сразу и не быстро соглашается он сознаться в двойном убийстве. Сначала сознается Соне.
Соня Мармеладова – один из тех противоречивых характеров, которыми наполнены романы Достоевского. Внешне она принадлежит к категории «униженных и оскорбленных», внутренне сияет красотой. Узнав от Раскольникова о совершённом им преступлении, она не только не бросает его, но, наоборот, изъявляет готовность разделить его судьбу. Но требует от него, чтобы он во всем сознался следственным органам.
Долго и мучительно идет он к этому «чистосердечному признанию». Он мечется и колеблется: мечется между все более крепнущим желанием повиниться и страхом перед последствиями признания, колеблется между верой и неверием. Соня заставляет его перекреститься, он несколько раз поспешно крестится.
И даже после того, как он во всем признается и оказывается на каторге, его внутренние терзания продолжаются. Освобождение от теории, которая привела его к преступлению, совершается с огромным трудом. Соня помогает ему в этом, но не словами, а своим молчаливым присутствием, своей безусловной и безграничной верностью.
П. Боклевский. Соня Мармеладова. Из серии «Иллюстрация к роману “Преступление и наказание”». XIX в.
Роман завершается эпилогом, в котором вновь фигурирует Евангелие. Достоевский его не цитирует, просто обозначает его присутствие в жизни героя: «Под подушкой его лежало Евангелие. Он взял его машинально. Эта книга принадлежала ей, была та самая, из которой она читала ему о воскресении Лазаря. В начале каторги он думал, что она замучит его религией, будет заговаривать о Евангелии и навязывать ему книги. Но, к величайшему его удивлению, она ни разу не заговаривала об этом, ни разу даже не предложила ему Евангелия. Он сам попросил его у ней незадолго до своей болезни, и она молча принесла ему книгу. До сих пор он ее и не раскрывал. Он не раскрыл ее и теперь, но одна мысль промелькнула в нем: “Разве могут ее убеждения не быть теперь и моими убеждениями? Ее чувства, ее стремления, по крайней мере”… Но тут уж начинается новая история, история постепенного обновления человека, история постепенного перерождения его, постепенного перехода из одного мира в другой, знакомства с новою, доселе совершенно неведомою действительностью».
Он все время писал об одном и том же. О чем же именно? Многие затрудняются ответить на этот вопрос… Та объединяющая все его произведения идея, которую многие тщетно ищут, была не патриотизм, не славянофильство, даже не религия, понимаемая как собрание догматов… Возрождение – вот о чем писал Достоевский во всех своих повестях: покаяние и возрождение, грехопадение и исправление, а если нет, то ожесточенное самоубийство; только около этих настроений вращается вся жизнь всех его героев… Да, это – то священное трепетание в человеческом сердце зачатков новой жизни, жизни любви и добродетели, которое так дорого, так усладительно для всякого, что побуждает и самого читателя вместе с героями повестей переживать почти реально волнующие их чувства; эта подготовляющаяся постепенно, но иногда мгновенно восстающая пред сознанием решимость отбросить служение себялюбию и страстям, те мучительные страдания души, коими оно предваряется и сопровождается; этот крест благоразумного разбойника или, напротив, разбойника-хулителя – вот что описывал Достоевский, а читатель уже сам выводит отсюда, если не желает противиться разуму и совести, что между двумя различными крестами непременно должен быть третий, на который один разбойник уповает и спасается, а другой изрыгает хулы и погибает. «Бедные люди», «Подросток», герой «Мертвого Дома», герои «Бесов», Раскольников и Соня, супруги Мармеладовы, Нелли и Алеша со своим безобразным отцом, семья Карамазова и их знакомые женщины и девушки, монахи и многочисленные типы детей – вся эта масса людей добрых, злых и колеблющихся, но равно дорогих сердцу автора, разрывающемуся от любви, поставлены им пред вопросом о жизни и разрешают его в том или ином виде, а если уже разрешили, то помогают разрешать другим.
Эта концовка романа глубоко символична. Раскольников даже еще не раскрыл Евангелие, но именно оно задает главный вектор того процесса, который Достоевский обозначает как обновление и перерождение. Этот процесс в романе не описан: он остается за кадром, и читателю только остается гадать, что произойдет с Раскольниковым дальше, как повлияет на него Евангелие. Разгадку придется искать в других произведениях Достоевского, написанных после «Преступления и наказания».
Все романы Достоевского в большей или меньшей мере автобиографичны. Свой опыт, эпизоды из собственной жизни, свои воззрения, взгляды своих идейных противников – все это распределяет он между персонажами своих романов. И история с Евангелием под подушкой, безусловно, автобиографична. Достоевский, в отличие от Раскольникова, не совершал убийства. Но и он в молодости увлекался теориями, подобными той, которой увлекся Раскольников. В этом заключалось его преступление, и свое наказание он нес как заслуженное, видел в нем возможность переродиться и очиститься. На этом пути Евангелие было его путеводителем, а сияющий образ Христа – путеводной звездой.
А. Г. Сниткина
Была в жизни Достоевского и своя Соня Мармеладова. Ее звали Анна Григорьевна Сниткина, она была стенографисткой, и он познакомился с ней во время работы над романом «Игрок». Анна Григорьевна обладала кротким и смиренным нравом, а главное – безграничной верностью ему. Глубокая религиозность сочеталась в ней с деловитостью и практичностью. В 1867 году Достоевский женился на ней и был счастлив в этом браке, подарившем ему четверых детей.
«Преступление и наказание» стало первым романом «великого пятикнижия», принесшего Достоевскому мировую славу и признание. В следующих четырех романах он будет развивать и углублять темы, намеченные в «Преступлении и наказании». И каждый из них станет одной из глав его собственного Евангелия, в котором он будет раскрывать перед читателем образ Христа и великие христианские истины.