Дети знали, что происходит. Мы не обсуждали при них свалившиеся на нас проблемы, но что-то мне пришлось им объяснить. Не знаю, помогали ли разговоры или делали только хуже. У меня было такое чувство, что дети немного ошарашены, особенно мой сын. Он чувствительный ребенок. Однажды, укладывая его ночью спать, я заметил в его глазах то, чего никогда не видел прежде, – не испуг, а понимание того, через что я прохожу, и еще – сожаление. Это почти невозможно было выдержать. «Иди сюда, дружище!» – восклицаю я, обнимая его и пытаясь сделать так, чтобы он рассмеялся, и у меня это получается, я смеюсь вместе с ним, но в то же время пытаюсь не заплакать. Я понимаю, что то, каким он видит меня теперь, отличается от того, каким он видел меня до этого. До конца своих дней я буду помнить ту искру сожаления в его глазах. Этот взгляд будет преследовать меня. Мне нужна работа. Любая работа.
Достаточно скоро я ее получил. Это произошло в сентябре 2012 года. Работа эта не была отменной. Даже не была хорошей. Новая работа почти сплошь состояла из недостатков, главным из которых было то, что находилась она далеко от дома, но я ни секунды не колебался. Схватился за первую подвернувшуюся возможность. Таким образом я стал главным редактором испытывающего трудности сайта, посвященного новостям технологий, под названием ReadWrite, небольшого блога с тремя сотрудниками на полной ставке и полдюжиной крайне низкооплачиваемых фрилансеров. ReadWrite располагался в Сан-Франциско, что означало для меня вылет туда в понедельник и ночной вылет обратно в Бостон в четверг или пятницу. Те недели, что я не был занят в Сан-Франциско, я проводил или в Нью-Йорке, где расположена компания-учредитель ReadWrite, или в каком-нибудь другом городе, занимаясь телефонными звонками, в надежде продать информационно-технологическим компаниям рекламное время. Это не доставляло много радости, но я зарабатывал деньги и приглядывал себе что-нибудь получше.
Офисы ReadWrite находятся на Таунсенд-стрит и в районе Саут-оф-Маркет, где расположено множество стартапов в области информационных технологий – Twitter, Uber, Dropbox, Airbnb. В то время как страна все еще зализывала раны от худшей за последние сто лет рецессии, здесь кипела работа. Стартапы были повсюду, и все они получали финансирование.
На протяжении нескольких лет после биржевого краха 2008 года многие компании не могли осуществить первичное публичное размещение своих бумаг на бирже. Без этого фирмы с предпринимательским капиталом, вложенным в стартапы, не могли получать прибыль от капитало-вложений, так что венчурное финансирование обвалилось. Но теперь все налаживалось. В мае 2011 года LinkedIn, социальная сеть, стала открытым акционерным обществом и с удовольствием наблюдала, как ее акции в первый же день торгов увеличились в цене более чем вдвое. Позже, в том же году, у Groupon и Zynga были самые большие первичные публичные размещения на бирже со времен Google в 2004 году. В мае 2012 года на биржу вышел Facebook с наивысшими показателями за всю историю ИТ-индустрии, оценив в 100 миллиардов долларов социальную сеть, которую Марк Цукерберг начал создавать в своей комнате в общежитии Гарварда за восемь лет до этого.
Теперь все пытались разглядеть следующий Facebook, а новая технолихорадка обретала свою форму. На восточном побережье, где я проводил свои выходные, вас посещает неоднозначное чувство, что вне района Залива жизнь лишена истинного драйва. Здесь, в Сан-Франциско, сомнения в этом отпадают. Здесь повсюду деньги. Любой вылетевший из колледжа обладатель толстовки с капюшоном и сырой идеи может рассчитывать здесь на венчурное финансирование. Аренда скутеров, горячие сэндвичи с сыром, компания, которая каждый месяц рассылает своим подписчикам коробки с необычными аксессуарами для любителей собак, – все они получают прибыль. Blue Bottle Coffee, компания, популярная среди продвинутых ребят Сан-Франциско, заработала 20 миллионов долларов (а за следующие два года еще 100 миллионов долларов), варя кофе на японском оборудовании, одна установка которого стоит 20 тысяч долларов. Чашка кофе стоит семь баксов. И к ним всегда выстраивается очередь.
Благодаря такому бизнес-климату Сан-Франциско кишит всевозможными маленькими радостями вроде элегантных маленьких магазинчиков, торгующих мороженым из жидкого азота, и модных пекарен, готовящих выпечку ручной работы. Каждое утро по дороге на работу я пересекаю реку хипстеров в зауженных джинсах и массивных очках, на скейтбордах – взрослых людей! на скейтбордах! – со стаканами кофе за пять долларов, направляющихся на работу в компании, названия которых похожи на имена персонажей из детского ТВ-шоу: Kaggle и Clinkle, Vungle и Gangaroo.
Здесь все напоминает конец 1990-х, может быть, даже слишком, время первого бума интернет-компаний. У меня было жуткое чувство, что вскоре нам придется пережить этот кошмар по новой. В то время я был репортером, специализирующимся на технологиях, и работал в Forbes. Многие годы я писал о бизнесе и изучал традиционные методы оценки стоимости компаний. Во время бума я чувствовал себя вменяемым человеком, которого поместили в психбольницу. Экономика таких компаний не имела смысла. Оценка их стоимости была напрочь нелогичной. Не я один бил кулаком по столу. Но все же рынок продолжал расти. Жулики богатели, а я нет. Тяжелая это штука – быть технологическим журналистом во время технологического бума. Ты дни напролет разговариваешь с людьми, которые, кажется, ничуть не умнее тебя самого – а ты совсем не блещешь умом, – и все же они мультимиллионеры, в то время как ты – низкооплачиваемая сошка, с трудом платящая по счетам. Я не знал, возмущаться ли их поведением или завидовать. В итоге я ощущал и то и другое.
Конечно же, пузырь наконец лопнул, и я почувствовал себя реабилитированным и даже немного успокоился. Теперь все могло снова стать с головы на ноги. Я подумал, что бум интернет-компаний был исторической аномалией, схожей с тюльпаноманией в Нидерландах XVII века, что-то, что на своем веку мы никогда больше не увидим.
И вот – нате вам, формируется еще один пузырь. Люди моего возраста, помнящие первый бум, идут по улицам Сан-Франциско, ощущая себя персонажем Билла Мюррея в «Дне сурка». Мы через это уже проходили. Мы придерживаемся мнения, что это все закончится слезами, как в первый раз. Однако молодых людей, управляющих этими новыми компаниями, не терзают воспоминания о первом крахе. Он произошел, когда они учились в средней школе. Однажды Аарон Леви, двадцатишестилетний генеральный директор новой, хорошо финансируемой ИТ-компании Box, сказал мне, что очень важно извлечь урок из того, что произошло в 1990-х, – именно поэтому он прочел кучу книг о той эпохе.
Вне всякого сомнения, этот бум отличается от первого. Первый был детищем маньяков, очарованных возможностями новых технологий, которые захватывали воображение непрофессиональных инвесторов. Нынешний бум питается теми же надеждами и чаяниями, но с новым неожиданным поворотом. Спасибо Федеральному резерву. В этот раз проблема не только в том, что инвесторы немного сошли с ума, но и в том, что деньги ничего не стоят.
По крайней мере, это то, что мне говорит эксперт по венчурному капиталу. Он выдвинул теорию, что политика «количественного смягчения», проводимая Федеральным резервом и другими центральными банками после кризиса 2007 и 2008 годов, способствует биржевому буму. Печатая большее количество денег, центральные банки взвинчивают котировки акций. Это, в свою очередь, повышает стоимость больших пенсионных фондов и эндаументов колледжей. Таким образом, эти организации обладают большим количеством денег для вложения в венчурные фонды. Чем больше денег поступает в венчурные капиталы, тем проще стартапам привлекать средства. Рост денежной массы также является причиной повышения стоимости некоторых частных технологических компаний. Если сильно упростить, то получается, что Федеральный резерв печатает деньги, и большое их количество направляется в венчурные фонды, а оттуда в карманы группы детишек, которые открывают стартапы в Сан-Франциско. Пока Резерв будет печатать деньги, а фондовая биржа развиваться, вечеринка будет продолжаться.
Денег больше, чем мест для их вложения, так много, что вместо борьбы за финансирование среди предпринимателей венчурные капиталы соревнуются друг с другом за возможность отдать кому-нибудь свои деньги. Здесь конкуренция больше, чем когда-либо, не только со стороны венчурных фондов, но и со стороны «инкубаторов» стартапов и «бизнес-ангелов», появляющихся повсеместно.
Вскоре еще большее количество денег хлынет в Долину от непрофессиональных инвесторов, людей, которым ранее было запрещено инвестировать в стартапы, поскольку такие капиталовложения квалифицировали как рискованные. В 2012 году Конгресс принял акт JOBS (Jumpstart Our Business Startups), который упрощает правила инвестирования частных компаний и позволяет обычным людям инвестировать деньги в стартапы, обычно при помощи вложения своих средств в синдикаты на сайтах, подобных AngelList. Компании Кремниевой долины пролоббировали этот акт, говоря о том, что это даст шанс обычным людям – врачам, юристам, пенсионерам – поймать следующий Facebook или Google. Но некоторые старожилы с Уолл-стрит обеспокоены: «Мы говорим о компаниях, которые, по всей вероятности, не станут успешными, если в них будут инвестировать люди, которые очевидно не очень разбираются в финансовых уловках венчурных капиталистов». Такое мнение в интервью Bloomberg высказал бывший главный бухгалтер Комиссии по ценным бумагам и биржам Линн Тернер, добавив к этому, что смена правил создает «реальные возможности для мошенников, вымогателей и значительных потерь». Обитатели Кремниевой долины не желают замечать эту проблему. «Люди играют в азартные игры в Вегасе и просаживают свои деньги. Они должны иметь свободу выбора и иметь возможность делать ангельские инвестиции» – так говорит Джейсон Калаканис, предприниматель из Долины и инвестор, руководящий синдикатом по инвестициям в стартапы.