У Небека бледное лицо — и не только потому, что он, подобно мне, в свободное от службы время проводит целые ночи перед луминаром. Он избегает солнца, глаза его имеют оттенок самой блеклой голубизны. Лицо у него беспокойное, с грозовыми проблесками, в какие-то мгновения контуры скул приобретают сарматскую резкость. Когда Луна стоит в созвездии Стрельца, движения Небека обретают сомнамбулическую уверенность.
Он ответил:
— Вы мне не можете давать никаких указаний и знаете это не хуже, чем я.
— Однако так будет лучше.
Он вскинул подбородок, изображая оскорбленное достоинство. Потом собрал на поднос грязную посуду и вышел из комнаты. На следующее утро Небек появился в полосатом кителе, с пилоткой на голове. Шпоры он снял.
Modus in rebus[331] — — — следует знать правила игры, независимо от того, обретаешься ли ты в тирании, в демократии или в публичном доме. Это касается прежде всего анарха — — — это его вторая заповедь, не менее важная, чем первая: «Познай самого себя».
Небек, будучи не анархом, а сторонником грубой силы, нарушил правила. Он был слишком умен, чтобы не признать этого, и сразу исправил свой промах.
За всем, что касается церемониала приветствий и одежды, Домо следит очень пристально, и правильно делает, ибо с погрешностей в этой сфере начинается всякое непокорство. Стоит позволить кому-то не застегнуть верхнюю пуговицу, и вскоре он явится голый.
Кроме того, внизу, в институте, я, как правая рука Виго, был по своему положению выше Небека. И наконец, Небек все еще надеялся получить доступ к моему луминару. Так что вскоре мы вернулись к хорошим отношениям.
У читателя может сложиться впечатление, что причиной его промаха была невежливость; но это не так. Небек, напротив, отличался наилучшими манерами, какие только можно себе представить. Что, видимо, было как-то связано со свойственной ему обостренной чувствительностью кожи, вообще с его исключительной сенситивностью, из-за которой он всегда держался на некотором отдалении от других. Потому-то он и двигался, как танцмейстер.
С другой стороны — — — если бы танец выманил его в сад, возможно, маска с него спала бы.
Однажды ночью, когда я долго работал в баре, а потом, у себя, сидел за бокалом вина, он без предупреждения вошел ко мне в комнату. Было полнолуние; лицо Небека ежесекундно менялось. Очевидно, он уже успел выпить; я налил ему еще. На нем была шнурованная литевка[332], расстегнутая наполовину, — фантастический наряд. Под ним — молочно-белая кожа. Видимо, в эту ночь он тоже кого-то обслуживал.
Мы долго пили, потом я придвинулся к нему ближе и положил руку ему на плечо:
— Небек, — — — какая беда с тобой приключилась?
Лучше бы я не спрашивал. Сцена мгновенно преобразилась. Я сидел теперь рядом с опустившимся сыном русского попа — в кабаке, где по полу бегают тараканы, а на стене висят замызганные иконы. Кто-то играл на цитре La paloma[333]. Под струны инструмента был подложен листок с нотами, и рука музыканта лишь следовала напечатанному клише…
Небек сказал, что потерял белую голубку, которую почитал как святыню, — и притом потерял в результате чужой подлости. В ней самой он не сомневался: она, дескать, выдержала испытание, которому он ее подверг. Он рассказал ей свой сон:
«Я изнемогаю в нижнем кругу ада, куда попал по своей вине, а ты покоишься на плече Господа. Ты взираешь сверху на мои муки. Всего одна капля воды облегчила бы их, пусть лишь на мгновение; я взываю к тебе о помощи. Ты не колеблешься — ты выклевываешь око Господне, и оно падает мне на язык… Для меня это было спасением — скажи, ты могла бы так поступить?»
Он откинул со лба прядь волос:
— Представляешь, Мануэль, она пообещала — твердо пообещала. Я облобызал ей ноги.
Эта история мне не понравилась; она создала в моей комнате неприятную атмосферу. Можно потерять самообладание, но нельзя забывать о приличиях. А Небек к такой забывчивости предрасположен, отсюда и его чрезмерная чистоплотность, превратившаяся чуть ли не в навязчивую идею.
Было жарко; я распахнул окно и услышал шаги караульных по гранитной вымостке. Бывают шумы, которые остужают. Такая вот вариация на тему притчи о богаче и Лазаре[334]. Эта притча — с ранних лет — относилась к тем текстам Писания, которые мне особенно не по нутру: отец Авраам в своем высокомерии, опирающемся на знание Закона, запрещает Лазарю даже «концом перста» освежить язык богачу, который уже превратился в бедняка и мучается в адском пламени. Легионы самоуверенных литаврщиков руководствовались этим безобразным примером.
Я снова уселся напротив Небека:
— А теперь давай ближе к делу. Что все-таки случилось?
Бейрут — знойный город, где вперемешку живут мусульмане, христиане и иудеи, к тому же еще расколотые на секты. Как бывают земли с залежами урана, которые, вероятно, повлияли на человеческую эволюцию больше, чем мы можем себе представить даже во сне, так есть и ландшафты, являющиеся очагами непрестанного религиозного брожения. Время там действенно по-иному, чем в профанной истории: там оно производится.
К упомянутым сектам относятся друзы и марониты[335]; первые ведут свое происхождение от божественного Дарази, вторые — от святого Марона. Обе секты столетиями нападают друг на друга.
Небек, поступив в Бейрутский университет, снял комнату в одной маронитской семье, у вдовы с двумя детьми: дочерью — она и стала потом его Голубкой — и маленьким сыном. Семья эта жила в двухэтажном доме недалеко от морского берега, у выезда к отелю «Маамельтейн».
Голубка обворожила студента с первого же дня — — — своей застенчивостью, бледностью, почтительным отношением к матери, тем, как она заботилась о братишке, украшала образа и молилась перед ними.
Потом произошло то, что и должно было произойти, — в такую же лунную ночь, как эта; я пропускаю классические подробности — — — «дитя, столь ангельски чиста…»[336].
Вдова, само собой, тотчас все заприметила; и, казалось, взирала на влюбленных не без благосклонности. Понятно и то, что она, еще прежде, чем обнаружились последствия, стала торопить молодого человека с женитьбой. Небек же под покровом ночи покинул гостеприимный дом и отправился в Эвмесвиль. Он хотел продолжить учебу; я познакомился с ним, когда он представлялся Виго. Мы были очарованы его первым визитом. К тому, что он мог рассказать даже о самых малоизвестных фактах, добавлялись свойственная ему пассивная сила внушения, улыбчивое молчание, к которому невозможно было не отнестись с симпатией. Молодой человек, без сомнения, заслуживал стипендии. Нашлись и такие, что за него походатайствовали.
Вскоре, однако, Небек заметил, что ему трудно выносить разлуку с Голубкой; она преследовала его. И в воспоминаниях чувство стало сильнее, чем было, когда они находились рядом. Однажды он явился к Виго:
— Я хотел бы жениться. Мы ждем ребенка.
Виго сказал:
— Поздравляю. Ребенок — великое дело, мне остается лишь одобрить ваше решение.
Небек полетел в Бейрут и обвенчался там по обряду маронитской церкви, потом вернулся с Голубкой обратно. Хотя мы почти не общаемся между собой за пределами факультета, однажды я таки побывал у него в гостях. Трудно понять, чтó мужчина находит в женщине и что прибавляет к найденному его фантазия — особенно если он сидит перед тобой с таким видом, словно хочет сказать: «Ну, что вы теперь скажете?»
Я, во всяком случае, помню Голубку не лучше, чем какой-нибудь рисунок пастелью, который вежливо отложил в сторону, рассмотрев его среди дюжины прочих. Она разливала чай и внимательно прислушивалась к разговору, время от времени сопровождая его улыбкой. «Тоже лунное создание — возможно, ей следовало бы немного нарумяниться».
Вскоре после этого родился ребенок. Он умер, едва начав дышать, — мальчик с открытым сверху головным мозгом. Небек получил от Домо отпуск; на касбу он вернулся еще бледнее обычного. Из всех часов, которые он просчитывал загодя, час смерти ребенка был наихудшим: Марс восходил, Юпитер закатывался — — — и все-таки лучшего выхода для них бы не нашлось.
Конечно, так было лучше — — — вскоре я нашел этому простое объяснение. При всем, что угнетало жену Небека, выносить здоровый плод она не могла.
Два обстоятельства показались мне совершенно невероятными — — — во-первых, что Голубка так долго берегла свою тайну, и, во-вторых, что Небек, прирожденный полицейский и чуткий следопыт, так поздно эту тайну раскрыл. Понятно, в ту лунную ночь он находился в трансе, однако ни до, ни после их первого соития недостатка в косвенных уликах не было. Очевидно, у него в глазу образовалось дополнительное слепое пятно — феномен, знакомый каждому из нас по личному опыту.
В какой-то момент он все же почувствовал пальцами конец подозрительной ниточки; и, как паук, вскарабкался по ней вверх. Остальное было обыкновенной рутиной, дознанием с пристрастием. Уже по натуре Небек относился к тем, кого занимает прошлая жизнь близких ему людей; на листьях мирта не должно быть ни пылинки. «Проклятье, кто-то всегда опережает супруга: либо кузен в садовой беседке, либо дядя, сажавший девочку на колени».
В данном случае господином, опередившим супруга, оказался один студент, до появления Небека снимавший комнату у той самой вдовы. И он тоже, подобно Небеку, под покровом ночи покинул дом, когда дал о себе знать маленький Бенджамин — — — ребенок Голубки, а вовсе не ее младший брат.