[114]. Среди советских учёных линейные схемы были открыто поддержаны только Г.М. Даниловой[115]. В отечественной историографии классификация, предложенная Экхардтом и многократно превосходящая по уровню обобщения и эмпирическому потенциалу все прочие (в т. ч. классификацию Гессельса), с подачи А.И. Неусыхина в середине XX в. получила наибольшее признание[116].
Рипуарская правда не располагает таким же богатством рукописной традиции, как Lex Salica; сама её стемма может быть представлена посредством разделения исходного массива рукописей на 4 группы (А, В — сохранившиеся, С, D — гипотетически реконструируемые или упомянутые в средневековых каталогах). Со времени первого издания Рипуарской правды в серии MGH, осуществлённого в конце XIX в., в список рукописей групп А и В были внесены лишь незначительные исправления[117]. Р. Бухнер составил в 50-х гг. прошлого века на основе дошедших до нас рукописей свою стемму, которая исходит из нескольких опорных положений: 1) Обе дошедшие до нас редакции восходят не к архетипу L. Rib., а к промежуточным вариантам — «ответвлениям» (Textast), обозначенным им как Y и Z (отдельные связи между рукописями семьи А и протографом на основе контаминаций невозможно установить со стопроцентной уверенностью); 2) Напрямую к Z восходит только рукопись А-4; рукописи А-1 — А-3, А-5 — А-7, A-9 и архетип рукописей семьи B (Vorlage des “reinen” B-Textes) восходят к Y; 3) Рукописи А-1 — А-3, А-5 — А-7, A-9 произошли от Y не напрямую, а через протограф «первой группы» (как её называл Бухнер), восходящий к Y, и таким образом представляют собой подгруппу «ответвления» Y (Untergruppe des Textastes Y); группа рукописей А8, А10-А13 произошла, скорее всего, напрямую от A (однозначно — от более раннего архетипа, чем протограф «первой группы»)[118].
Различия в происхождении и развитии двух семей Рипуарской правды принято объяснять несколькими обстоятельствами. Языковая ситуация, сложившаяся на восточной границе проживания франков, привела к тому, что семья А сохранила в своём составе искажённые латинские слова и древнейшие германские глоссы (а следовательно, и самые древние правовые установления рипуаров), тогда как рукописи семьи В характеризуются «пурификацией» содержания большинства титулов и адаптацией текста к латинской грамматике, «насколько это было возможно»[119].
Имеются также текстологические свидетельства, позволяющие произвести датировку двух редакций относительно друг друга. К примеру, на основе титула 40 (36),5[120] исследователи отмечают изменение роли духовенства и падение римского влияния в восточной части Франкского государства: в рукописях А-1 — А-8 вергельд за убийство клирика составлял «дважды по 50 солидов» и равнялся вергельду римлянина. Р. Зом утверждал, что это установление могло возникнуть только в VI в., когда основная масса духовенства была римского происхождения. В процессе эволюции франкского общества текст семьи В стал учитывать также увеличение доли варварского населения в составе клириков («Если кто-то убьёт клирика, смотря по тому, какого происхождения он будет, пусть искупают [свою вину]»)[121]. Соответственно, вариант текста, содержащийся в семье В, мог возникнуть только в более позднее время (возможно, не ранее середины VII ― начала VIII в.).
При анализе отдельных титулов L. Rib. Р. Зом выделял четыре хронологических слоя. Древнейший слой он относил ко времени существования на Среднем Рейне этнополитического центра, концентрировавшего вокруг себя рипуарских франков и в известной мере противостоявшего собиранию Хлодвигом земель вокруг салиев. К середине VI в. (т. е. предполагаемому времени окончания кодификации редакций A и В закона салических франков) этот этап должен был быть завершён: размеры штрафов в L. Rib. отличаются от штрафов за соответствующие правонарушения L. Sal[122].
Вторая часть законов рипуаров, напротив, сходна с Салической правдой не только по содержанию титулов, но и по штрафным санкциям[123].
Кроме того, в древнейшей её редакции достаточно часто можно встретить обозначение штрафных санкций с помощью полного написания суммы (а не просто её цифрового обозначения, как в первой, третьей и четвёртой частях), а также удвоения и утроения первоначальной суммы штрафа. В этом особенность этой части по сравнению с другими слоями L. Rib[124]. Этот слой памятника, содержащий титулы 36 (31) — 67 (64), Зом датировал второй половиной VI в., специально выделяя из него особую группу законодательных установлений — constitutio regia (титулы 60 (57) — 65 (62)), возникшую позднее[125].
Третий хронологический и тематический слой Lex Ribuaria Р. Зом ограничивал титулами 66 (63) — 82 (79), касающимися публичного права и порядка наследования. Они не являются результатом заимствования из L. Sal. и не повторяют её правовые нормы. Зом предположительно датировал их VII в.[126]
Четвёртая же часть, охватывающая собой титулы 83 (80) — 92 (89), частично содержит сходные с Салической правдой установления, а частично — нет. По мнению Зома, она возникла позднее всех, вероятно, в начале VIII в.[127]
Отличия от прочих частей титулов constitutio regia («королевского установления», предположительно идентифицируемого с законодательством королей Австразии) Зом видел в том, что они по форме резко отличаются от всех прочих титулов второй части. Он полагал, что этот фрагмент был добавлен в готовую вторую часть Рипуарской правды неким писцом, который не идентифицируется с автором этой самой второй части[128]. В отличие от «основного» писца второй части, автор этой вставки чаще пользовался порядковыми числительными при обозначении размера штрафов (кроме титула 61 (58), 6).
Сами титулы рассматривают достаточно широкий круг казусов, связанный с отпуском на волю зависимых людей и их последующим правовым статусом, брачными отношениями между различными категориями зависимых и свободных, а также отношениями купли — продажи, дарения, владения и использования имущества[129]. Р. Зом особо подчёркивал тот факт, что в этом фрагменте гораздо чаще, чем в основном тексте, встречаются обороты и выражения, выражающие более активное участие короля в процессе кодификации отдельных правовых норм[130].
Ряд установлений позволяет произвести относительную датировку этих нескольких титулов. Значительное количество вольноотпущенников может говорить о том, что в регионе уже был начат процесс развития крупного землевладения; по всем признакам, он не мог начаться на Среднем Рейне раньше, чем во второй половине VI в. Подчёркнутое родство Декрета Хильдеберта 596 г. и того фрагмента текста L. Rib., которые касались проблемы участия либертинов в суде, и несходство текста законов рипуаров с Эдиктом Хильперика II 614 г. в этом вопросе[131] даёт основания предполагать то, что эти правовые установления с высокой долей вероятности могли возникнуть до правления Хильперика, т. е. при австразийской правителе Хильдеберте II (575–596).
Однако на фоне общепринятой периодизации и разделения титулов на хронологические слои вопрос о том, когда и в каком объёме были зафиксированы соответствующие титулы, касавшиеся социально-правового положения той или иной категории лично зависимого населения, сохраняет свою актуальность до наших дней. Дело в том, что распределение данных о рабах (и шире — лично зависимых людях в целом) в массе текста Lex Ribvaria было крайне неравномерным и вряд ли может напрямую коррелировать с периодизацией Р. Зома. Так, в древнейшей части количество титулов, касавшихся рабской зависимости, составляло 18[132], во второй части — 6[133], в третьей — 1[134], тогда как в четвёртой (самой поздней) части такие титулы отсутствовали полностью. Приблизительно такое же неравномерное распределение будет наблюдаться, если рассматривать титулы о других категориях зависимого населения в тех же самых четырёх частях Рипуарской правды.
Означает ли это, что различные стороны статуса рабов и других категорий зависимого населения были также зафиксированы постепенно, на протяжении 150–200 лет? Схема Р. Зома предполагает именно такой ход событий. С другой стороны, нам неизвестны подобные примеры из других варварских правд V–IX вв. Законодатели каждого из германских племён раннего Средневековья, несмотря на стремление зафиксировать наиболее актуальные для данного общества казусы, в социальной сфере стремились к максимально широкому охвату юридического материала и возможно более полному отражению всех социальных статусов (знатности, свободы и полусвободы, несвободы) в варварских правдах.
Случаи, когда составитель или редактор свода законов совмещал разновременные правовые обычаи и установления, принятые разными королями независимо друг от друга и отличавшиеся по составу или положению социальных категорий, были единичны. К таким исключениям относится, например, судебник Альфреда, где подавл