упоминание о человеке с именем Евпатий, которое употребляется только в Северном Причерноморье, то есть на землях, принадлежавших в то время Трапезундской империи. Можно предположить, что появление в Рязани Евпатия связано с историей перенесения иконы Николы Заразского и женитьбой князя Федора. В пользу греческого происхождения Евпатия говорит и сохранившееся в одном из списков «Повести» упоминание его отчества — Львович. Имя Лев, весьма популярное среди византийской знати (одних императоров с таким именем было шесть), на Руси встречалось довольно редко. Конечно, возможно, что отчество возникло в списке (к тому же довольно позднем) под влиянием фантазии переписчика, но даже если и так, то он чем-то руководствовался, выбирая именно это имя. Не сведениями ли о византийском происхождении героя?
Обратим внимание на то, что автор «Повести» титулует Евпатия как «вельможу рязанского». Слово «вельможа» в древнерусском языке имело примерно то же значение, что и сейчас, и обозначало знатного, приближенного к власти человека. Однако и тогда оно являлось не титулом, не званием, а скорее определением. Почему автор именно так назвал своего героя? Кстати, историки, говоря о подвиге Евпатия, часто именуют его или боярином, или воеводой. Но первый из этих титулов имеет весьма конкретное содержание, а у нас нет информации о том, что Евпатий был боярином рязанских князей. Воеводой его, безусловно, можно назвать, так как это слово может употребляться в значении «полководец», но в Древней Руси оно имело и более конкретное значение — название должности, и опять у нас нет никаких сведений о том, что Евпатий эту должность занимал.
Надо также отметить, что для средневекового человека титулы и звания не были пустым звуком, а имели огромное значение, определяя место человека и его потомков в социальной структуре общества. Как раз во время создания «Повести» в XVI веке вопрос о титулах и званиях приобрел огромное значение ввиду утверждения системы местничества. Почему же автор произведения назвал Евпатия предельно неконкретным титулом — «вельможа рязанский»?
Возможно, что автор счел слово «вельможа» наиболее подходящим с фонетической или литературной точки зрения. Этот аспект имел большое значение при написании «Повести», недаром исследователи отмечают ее высокие литературные достоинства, особенно сюжета, посвященного Евпатию. В пользу этой версии говорит другой пример этого слова в тексте — в эпизоде переговоров князя Федора Юрьевича с Батыем о его супруге рассказывает «по зависти» «некто из вельмож рязанских».
С другой стороны, употребление термина «вельможа» может быть объяснено тем, что автор сам оставался в неведении относительно реального звания своего героя. Ведь он писал через триста лет после событий, и сведения до него дошли самые отрывочные. Свойственная XVI веку строгость в терминологии не позволили ему фантазировать, а потому он и использовал слово, не имеющее конкретного наполнения.
И наконец, возможен и следующий вариант, именно так — «вельможа рязанский» — был поименован Евпатий в первоисточнике автора (например, в синодике), а произошло это потому, что Евпатий не имел какого-то русского титула или звания, но занимал при этом высокое положение при рязанских князьях[46]. Это, в свою очередь, может быть объяснено его родственными связями с княгиней Евпраксией. Можно допустить, что он приходился ей отцом или братом. Можно также предположить, что, пребывая в Рязани, Евпатий использовал свой титул, полученный в Трапезундской империи. Как известно, номенклатура византийских титулов и званий весьма обширна, и подобрать точный аналог на Руси не смогли, вот и обозначили общим термином «вельможа».
Обратимся к прозвищу Евпатия. Слово «коловрат» является столь же редким в древнерусском языке, как и имя Евпатий. Оно, безусловно, славянского происхождения и встречается в западных славянских языках (но об этом позже). В современной исторической и националистической публицистике получило широкое распространение мнение, что словом «коловрат» в Древней Руси называли гамматический крест — свастику. Действительно, свастика в самых разных формах довольно широко использовалась в древнерусском прикладном искусстве. Но у филологов и историков языка нет никаких сведений, что ее называли коловратом. Более того, свастика в орнаментах — это статичный символ, схожий со многими солярными. Слово же «коловрат» подразумевает вращение, чего от свастики требовать сложно.
В русском языке зафиксировано два значения слова «коловрат». Наиболее старое из них подразумевает употребление слова в виде прилагательного — «коловратный» — и говорит о сложности, переменчивости и трагичности. Например, коловратная судьба.
Второе значение зафиксировано в словаре Даля как форма слова «коловорот» — инструмент для сверления дыр.
В нашем случае, скорее всего, имеет место первое значение. В самом деле, если Евпатий был вельможей при дворе византийских императоров в Константинополе, после разгрома этого города нашел пристанище в Трапезунде, а оттуда перебрался на Русь, судьба и впрямь получается коловратная.
Еще раз напомню, что все приведенные выше построения относительно судьбы Евпатия Коловрата — не более чем предположения, имеющие под собой весьма шаткие основания или не имеющие их вовсе.
Итак, Евпатий и Евпраксия, подобно многим своим соотечественникам, прибыли на Русь в надежде обрести здесь новую родину, прочное и надежное убежище. И действительно, на фоне захваченного крестоносцами Константинополя, балансирующих на грани выживания Трапезундской и Никейской империй княжества Северо-Восточной Руси казались оплотом стабильности и православной веры. Так казалось до рокового 1237 года.
Но прежде чем рассмотреть события, принесшие нашему герою бессмертие, бросим взгляд на его новое отечество.
Глава 3РУССКАЯ ТРОЯ
Примерно в трехстах верстах от Москвы на высоком берегу Оки уже почти восемь веков находится место, где когда-то был город. Город, полный тайн и загадок, от времени возникновения до происхождения названия. Известно, например, что здесь правили князья, но место княжеского терема по сию пору не найдено. Археологи нашли остатки трех каменных соборов, но кто и когда их построил — точно неизвестно. Город был взят и сожжен войском злочестивого Батыя, как и многие другие русские города, но, в отличие от других княжеских столиц, не был восстановлен, а был почти сразу же заброшен. В этом городе были найдены сокровища, не уступающие по красоте и ценности найденным в Трое великим Шлиманом, но мы даже не можем представить себе, кому они принадлежали.
В наши дни место, где был когда-то город, обозначено на картах как городище Старая Рязань. Старой ее стали называть относительно недавно, в XVIII веке, когда имя Рязань окончательно закрепилось за городом Переславлем-Рязанским, что начиная с XIV века стал стольным градом рязанских земель.
Валы Старого города сохранились и поныне. Белоснежные зимой и поросшие густой травой летом, они по-прежнему обозначают его границы. Никаких других строений на территории городища нет — путник видит лишь руины храма, построенного в начале XX века на месте древнего Борисоглебского собора и разрушенного большевиками, да будку охраны, что присматривает за соблюдением порядка. Городище официально является национальным археологическим памятником, по которому запрещено ездить на машинах, разводить костры, вести самостоятельные раскопки и т. п. Но просто посещать территорию древнего города не возбраняется. Самая древняя часть городища — узкий высокий холм, обозначенный на схемах как кром, — занята кладбищем. Последнее обстоятельство не позволяет вести там археологические раскопки, к большому разочарованию ученых.
Когда стоишь на валу городища, или смотришь с высокого берега Оки, или подходишь к раскрытому археологами фундаменту Спасского собора, испытываешь острое чувство сопричастности к истории. Много таких мест в России — и Бородинское поле, и Троице-Сергиева лавра, и Соловецкий монастырь, и Дворцовая площадь в Санкт-Петербурге, и невысокий холм рядом с селом Радонеж. Несть им числа. Но все-таки Старая Рязань — место особенное. Это символ нашей национальной трагедии, нашей вечной боли и скорби. Только одно такое еще есть в России — Ганина Яма под Екатеринбургом, место второй русской катастрофы. В Ганиной Яме ежегодно бывают тысячи паломников со всех концов России, в Старой Рязани — редкие любители истории и путешественники. Летом каждый год работает археологический лагерь…
Впервые археологи пришли сюда в 1822 году. Незадолго до этого крестьяне Ефимовы при обычной пахоте неожиданно наткнулись на золотые бляхи, бусы, медальоны — всего более 50 золотых вещей, получивших название Рязанского клада.
В его состав входили и знаменитые бармы, которые ныне можно видеть в экспозиции Оружейной палаты Московского Кремля. Крестьяне сдали находку «по начальству» и были вознаграждены денежной суммой и освобождением от крепостной зависимости. Находка оказалась весьма своевременной: первая четверть XIX века была временем пробуждения интереса русского общества к истории Отечества, а особенно — к истории Древней Руси. Можно предположить, что клады на рязанском городище находили и ранее, но они остались неизвестными.
Подробно историю археологических работ в Старой Рязани в дореволюционное время описал советский историк Александр Львович Монгайт в своем фундаментальном труде «Старая Рязань», вышедшим в 1955 году[47].
Уровень раскопок в городище возрастал вместе с развитием русской археологии. Если первоначально копали в основном любители и кладоискатели, то в 1884 году была создана Рязанская ученая архивная комиссия (РАУК), действовавшая при поддержке Императорского археологического общества.
Она наладила систематизацию работ и хранение материалов раскопок. Профессиональные и любительские раскопки продолжались на городище вплоть до Первой мировой войны.