Время «стартапов»
Изучение гуманитарных наук обязано мощным просвещением этой новой форме книжников, которые как троянский конь вышли из Германии, чтобы распространиться повсюду в цивилизованном мире. Почти везде рассказывают, что именно вблизи Майнца жил тот самый Жан, прозванный Гутенбергом, который первым изобрел искусство печати, благодаря которому без тростника или пера, но посредством металлических литер книги изготавливаются быстро, правильно и элегантно […]. Изобретение Гутенберга […] дало нам шрифты, при помощи которых все то, что говорят или о чем думают, может быть тут же записано, переписано и передано потомкам…
Глава 4. Пути и принципы инновации
Нища я, дряхла, старостью согбенна,
Неграмотна и, лишь когда идет
Обедня в церкви с росписью настенной,
Смотрю на рай, что свет струит с высот,
И ад, где сонмы грешных пламя жжет.
Рай созерцать мне сладко,
ад – постыло.
В ОТВЕТ на конъюнктуру экспансии, которая особенно отчетливо ощущается в XI–XIII веках, и на растущий спрос на интеллектуальное образование и книги, эволюция техники даст западному обществу те средства, которые позволят ответить на эти новые потребности. Середина XV века – время первой книжной революции, произошедшей благодаря изобретению Гутенберга, при этом изменения, произошедшие ранее, стоят у источников гипотезы о «Ренессансе писцов», отмеченном растущим производством и все увеличивающимся распространением книг, новыми объектами интеллектуальных интересов, сдвигом в художественных формах и первым феноменом технической инновации. Это изменение сочетается с фазой экономического и демографического роста, которые особенно ощутимы в отдельных регионах: впервые в истории Европы на протяженной территории плотность населения составляет 60 жителей на квадратный километр (так обстоят дела в землях, некогда принадлежавших Голландии), при этом укрепляются сети городов, идет развитие крупной торговли, исследовательские экспедиции отправляются в самые отдаленные «Индии». Эти явления сопровождаются развитием капитализма: он предоставит в распоряжение технических специалистов и изобретателей средства, необходимые для продолжения работы и внедрения ее результатов в жизнь.
Технические инновации, согласно исторической науке, не являются завершением какого-то одного единственного пути развития. Появляется все больше самых разнонаправленных попыток решить какую-то проблему (в нашем случае это тиражирование изображений, а затем и текстов). Постепенно определяются наиболее эффективные способы ее решения, по принципу специализации: на каждом этапе открываются разные возможности, более или менее эффективные в техническом отношении и более или менее осуществимые в экономическом плане, и каждый сделанный выбор смещает все поле возможностей. С другой стороны, инновации предполагают не просто изолированные изобретения, а целые системы. «Система Гутенберга», конечно же, касается печатного станка, нормализации шрифтов и их серийного изготовления, но также и бумаги, технологии изготовления в книгопечатне (отладка всех элементов, образующих единое целое, чернил, оборудования), практик изготовления и, наконец, всей новой глобальной «экономики», экономики печати.
В техническом отношении всякая инновация воплощается в жизнь очень малочисленными группами изобретателей и технических специалистов, но помимо них также и финансистами. Исследования, зачастую очень продолжительные во времени и всегда рискованные, будут финансироваться по сути дела капиталистами, работающими в области венчурного капитала, подобно стартапам 2000-х годов. Порой мы будем наблюдать, как те же самые капиталисты будут эксплуатировать созданные таким образом предприятия, а некоторые даже будут специализироваться на новом «книжном» секторе. Отсюда важность феноменов, которые априори принято недооценивать, таких как семейные связи, путешествия, индивидуальные или небольшими группами, и т. д. История инноваций предполагает микросоциологию сред, являющихся их инициаторами и носителями, которая применительно к XV веку остается нам по большей части недоступной. Наконец, успех инноваций измеряется в первую очередь отношениями с рынком: необходимо, чтобы продукт расходился и его хорошо принимал «потребитель» того времени. С одной стороны, новый продукт должен удовлетворять потребность, с другой – изобретатели работают над тем, что им кажется полезным и прибыльным, что объясняет, почему аналогичные технические задачи одновременно ставятся в разных местах и разными людьми. В конечном счете существует тенденция к нормализации: технологии изготовления приближаются к определенному стандарту, который отвечает некоторой форме экономического и технического равновесия и облегчает рационализацию рынка.
Бумага и ее изготовление
Первая крупная инновация затрагивает носитель информации, бумагу, и феномен перехода к этому средству передачи играет главную роль в его распространении на Западе. Изобретение и особенно распространение бумаги – один из самых важных индикаторов общего изменения ситуации начиная с XII века.
Китайская бумага
Бумага – китайское изобретение, восходящее ко II веку до нашей эры[168]. Сырье, из которого она делается, может быть разным: пенька, шелковица (особенно в Японии), ротанг, рисовая солома и бамбук. Для изготовления бумажной массы, бамбук нарезают, очищают, связывают в охапки, затем осуществляют последовательные фазы замачивания, очистки и размалывания сырья. Образованная таким образом пульпа проходит процесс ферментации, затем очищается, потом пропускается через «форму» в виде сита, в котором задерживается масса будущего листа бумаги, который после этого должен быть высушен на свежем воздухе. В качестве формы поначалу используется кусок ткани, натянутый на раму, на который пульпу накладывают с помощью черпака. В случае жесткой формы, решетки делают из тонких побегов бамбука, и операция происходит иным образом: решетку замачивают в чане, чтобы затем «поднять» лист. Постепенно состав массы улучшается: добавка крахмала делает листы непромокаемыми для чернил, а иногда листы подвергаются тонировке.
Необходимо различать использование и изготовление бумаги: в таком городе, как Самарканд, бумага известна уже в V веке, задолго до того, как она стала там изготавливаться, в Корее бумагу использовали около 600 года, в Японии – начиная с 610-х годов, а в Индии – в VII веке. До нас дошли документы на бумаге, касающиеся Средиземноморья и создававшиеся еще до арабского нашествия, но эпизодическим образом. По традиции считается, что технологию изготовления бумаги передали китайские пленные после Таласской битвы в 751 году[169]. Ближе к Западу бумага начала производиться в Самарканде (751), затем в Багдаде (793), Йемене, Сирии и Египте (начало X века). Халиф Харун ар-Рашид (ум. 809) отдает распоряжение об использовании бумаги в канцелярии Багдада, потому что ее труднее подделать, чем пергамен. В IX веке она уже применяется повсюду в арабо-мусульманском мире, хотя при этом также используется пергамен, в особенности для текстов не на арабском языке, и даже папирус. Еще ближе к Западу новый носитель появляется сначала в пограничных зонах, которые выступают в качестве пространства обмена товарами и культурного трансфера, благоприятного для возникновения инноваций: из Египта бумага попадает в Северную Африку, на Сицилию и в арабо-мусульманскую Испанию (Хатива, XI век). Первые документы на бумаге, имеющиеся на Западе, – акты нормандской канцелярии на Сицилии XII века. В арабском мире бумага изготавливалась по технологиям, которые до сих пор остаются малоизвестны: чаще всего готовилась масса на основе пеньки или перемолотого и утрамбованного тряпья. Арабская бумага более белая и гладкая, чем западная, и на ней не бывает водяных знаков.
Бумага и ее изготовление в христианской Европе (XIII–XV века)
На Западе первый регион, в котором бумага получает распространение, – это Италия, занимающая полуостров, открытый как влияниям Византии, так и арабо-мусульманского мира. Бумажные мельницы вращаются в Фолиньо, около Амалфи, в 1256 году, затем в Фабриано, возле Анконы. Фабриано – место главных технических инноваций, в котором есть не только мельницы для производства бумаги, но также и латунная проволока в формах для отливки, получает распространение водяной знак и налажено проклеивание листов желатином[170]. Два других важных региона бумажного производства расположены в Лигурии и возле озера Гарда. Среди прочих регионов – Испания, а также юг Франции (Тулуза и Лангедок), в том числе Авиньон, затем к ним присоединяются Шампань (1340), Иль-де-Франс, Конте (ныне Франш-Конте) и т. д. Наконец, в 1400-е годы, бумажные мельницы запускаются в Нюрнберге (1390), Равенсбурге (1393) и Базеле (1430), в Эльзасе (Страсбург, 1431), Хемнице и в области Нижнего Рейна.
Быстрое распространение этого нововведения со всей очевидностью указывает на активный спрос, который один пергамен удовлетворить не может и для которого важно резко снизить производственные затраты. Технологии, отработанные на Западе, начиная с Фабриано и французских центров бумажного производства, а позднее Нюрнберга, позволяют рационализировать производство и сократить расходы. Принцип работы – деструктурировать волокно целлюлозы, чтобы восстановить его в форме листов. Сырье, целлюлозу, получают из некрашеных тряпок, льняного полотна или пеньки. После промывания идут процессы замачивания и ферментации. Гидравлическое колесо, приводящее в действие пилоны, превращает все в единую массу: дробление, осуществляемое в специальных ступах, дает в результате своего рода пульпу, которую разводят водой и нагревают. Затем за дело одновременно принимаются двое рабочих. Один («черпальщик») окунает форму в массу: это деревянная рама с сеткой из латунной проволоки, которая пропускает воду, а на нее смонтирована еще одна подвижная рамка, регулирующаяся в зависимости от желаемой толщины листа. Происходит операция подъема бумажной массы в форме. Сетка рамы оставляет след, заметный на просвет: линии – вержеры и понтюзо, а затем и филигрань, первое появление которой зафиксировано в 1282 году[171]. В Средние века форма, а следовательно, и лист, имеет размеры в среднем 30 см на 42 см. Второй рабочий кладет лист на войлок. Наконец, груда листов, разделенных войлоком, помещается под пресс для того, чтобы вышла лишняя вода. Каждый лист затем укладывают на стеллаж и высушивают в ходе нескольких последовательных операций, затем проклеивают (чтобы он стал непромокаемым), полируют и разглаживают. Груда листов делится на «кипы» и «стопы» и готовится к отправке. Следует подчеркнуть техническое родство между изготовлением бумаги и металлургией, поскольку необходимо вытягивать проволоку (волочить) для того, чтобы сделать решетку формы: эти техники были существенно усовершенствованы в Нюрнберге в первой трети XV века[172].
Благодаря изучению филиграней и истории бытования экземпляров можно констатировать, что бумага быстро становится предметом крупной торговли на дальние расстояния. Например, в большом числе рукописей и инкунабул выявлены филиграни с изображением горшка, характерные для Шампани. Более того, западный капитализм, всегда ищущий возможности для увеличения производительности, сработал на улучшение процесса изготовления бумаги (инновации в технологии), этим объясняется тот факт, что с XIV века в арабо-мусульманский мир начинают экспортировать западную бумагу. Бумага является более дешевым носителем, она может быть произведена быстрее и в гораздо большем количестве, чем пергамен: и хотя в самом начале цена довольна высока, все равно существует тенденция к ее постоянному снижению. Кроме того, новый носитель окажется гораздо более подходящим, чем пергамен, для применения новых типографических техник. На Западе в XIV веке бумага доминирует во всех текущих работах, связанных с письмом, и в растущей доле производства манускриптов: административные или нотариальные реестры, бухгалтерская документация, обиходные или мало ценные рукописи и т. д.
Это массовое внедрение привело к появлению того, что Маклюен с его талантом к емким формулировкам назвал «Бумажными империями». В силу дешевизны бумага способствует быстрому тиражированию письменной продукции, все более ощутимому охвату общества средствами письма и письменной фиксации и т. д., и одновременному развитию современной политической структуры – иначе говоря, структуры, которая опирается на письменность и на «графический разум» (Джек Гуди). Возьмем типичный пример самого древнего документа на бумаге, хранящегося в Германии, счетовой бухгалтерской книги из Тироля, датированной 1299–1304 годами. Это характерный для современности объект с самых разных точек зрения: его содержание отсылает к формирующемуся административному управлению, поскольку речь идет о фрагменте отчетности герцогского двора. Но это еще и архивная единица, которых становится все больше, что объясняет, почему она была выполнена на носителе, не имеющем особой ценности – здесь нам следовало бы заняться своеобразной археологией административного управления и его практик. Наконец, документ иллюстрирует процесс политического изменения всей структуры в целом, поскольку в тот момент Тирольское герцогство эволюционирует в сторону принципата, управляемого на современный лад[173]. Задержимся еще в Центральной Европе, между Рейном, Альпами и Эльбой, в этой географической зоне, которая вскоре сыграет главную роль в открытии Гутенберга и первоначальном развитии книгопечатного дела. Первая известная нам фабрика по производству бумаги – «Хадермюле», была открыта Ульманом Штромером (ум. 1407) на притоке реки Пегниц в Нюрнберге (1390): бумага, которую он производит, имеет посредственное качество и вплоть до 1452 года идет на упаковку. Из этой бумаги, склеенной в несколько слоев, получается картон, который вскоре начнет использоваться для изготовления игральных карт, производящихся в массовом порядке благодаря технике ксилографии…
Ксилография
Мир образов
В традиции Дальнего Востока различаются эстампаж и ксилография[174]. Эпиграфика, первый способ распространения текстов в императорском Китае, способствует развитию эстампажа: на камень накладывается тонкая увлажненная бумага, а краска наносится тампоном[175]. Таким образом, исходный текст, вырезанный в камне, проявляется «в негативе» и белым. Эта техника факсимиле может получить развитие только тогда, когда использование бумаги становится повсеместным. Первый известный пример – «Надпись горячих источников», открытая в Лишане и созданная до 653 года, но сама техника использовалась уже за несколько веков до этого. Некоторые эстампажи содержат более длинные тексты и представляют собой несколько последовательных листов.
Ксилография в свою очередь происходит от гравированных печатей, позволявших получить оттиск религиозных изображений и заклинаний в Индии VII века: спрос на эту технику создается буддизмом, в особенности тантрическим. Сохранились посвятительные, или вотивные, надписи и магические заклинания, а позднее в IX веке – нерелигиозные тексты. Когда эта техника распространятся в Китае, по своему применению она напоминает эстампаж, поскольку тираж, произведенный без пресса, при желании мог достигать нескольких тысяч, даже десятков тысяч экземпляров (отсутствие станка позволяет сохранять и использовать заново доски без износа). Кроме того ксилография хорошо подходит для воспроизведения многочисленных китайских иероглифов, хотя известна технология, которая использовала для этого маленькие кубики, комбинировавшиеся друг с другом, например, в свитках «Тысячи Будд» (VIII век). Из Китая этот метод попадает в Корею, затем в Японию: подавив восстание буддийских монахов (764–770), императрица Сётоку повелела напечатать миллион рулонов бумаги с короткими буддийскими молитвами (дхарани) и поместить их в десяти храмах столицы Нары[176].
Ксилография появляется на Западе в последней трети XIV века: рисунок переносится на деревянную доску, затем производится сама гравировка резцом. Две треугольных насечки выявляют штрих, который будет прокрашен. Гравер следует за направлением волокон дерева – отсюда название «продольная (обрезная) гравюра на дереве». Затем убираются все части, на которые не будет нанесена краска: поэтому такая печать называется «высокой»». Изображение переносится на носитель (это уже бумага, а не пергамен) путем давления на оборотную часть листа, который предварительно смачивается. Давление осуществляется при помощи щетки, притирки (шара, состоящего из щетины, пропитанной сильным клеем) или любого другого инструмента. При этом используется краска с водяной основой, дающая коричневатые оттенки, так что оттиск можно делать только с одной стороны листа. Пресс начнут использовать лишь позднее (ок. 1470), что предполагает более густые чернила, но создает неудобство – можно раздавить доску, а это вредит ее сохранности. С начала XV века известна также техника гравюры на меди или «глубокой печати», сначала в Германии, а затем в Италии и Голландии: «Берлинские страсти», выполненные на меди и датированные 1446 годом, – самый ранний из известных примеров изображений на тему Страстей. Это гораздо менее распространенная техника, ее использование в книгопечатании затрудняется тем, что два метода, типографский и глубокой печати, не сочетаются друг с другом. В некоторых случаях, как для флорентийского издания Данте 1481 года, чтобы обойти это затруднение, гравюры на меди наклеиваются на страницы отпечатанного текста.
Начало ксилографии на Западе описано у Ченнино Ченнини около 1400 года и относится, прежде всего, к набивным тканям[177]. «Доска Протата», самый древний фрагмент, известный во Франции, восходит к 1380-м годам и представляет собой фрагмент Распятия, который, по всей вероятности, служил для украшения алтарной завесы. В Германии первые оттиски ксилографии датируются первыми десятилетиями XV века: созданный около 1410–1420-х годов «Христос на кресте» из Мюнхена свидетельствует об особом частном характере благочестия и специфическом отношении к смерти. «Святой Христофор» (в монастыре Буксхайма) – изображение, оттиснутое на нюрнбергской бумаге, которое продавалось паломникам (1423). В Италии библиотека Равенны располагает коллекцией из 49 ксилографических изображений, почти исключительно фигур святых или сцен Страстей. Гравюры, самые старые из которых также относятся к XIV веку, изготавливались в мастерских Венеции и в регионе Венето (Падуя, Верона), в Северной и Центральной Италии (Прато), иногда также во Франции, Голландии и Германии (Швабия, Кёльн). Их производством порой занимаются ремесленники с Севера, немцы или фламандцы: граверы (называемые очень по-разному) упоминаются в Кёльне и Майнце, начиная с 1400-х годов, тогда как в Венеции сеньория принимает решение запретить импорт изображений, чтобы защитить местных ремесленников от слишком активной конкуренции со стороны других центров производства.
Изучение типологии сюжетов позволяет установить, кто был заказчиками этих изображений и какие практики были с ними связаны. Шрайбер выстраивает текст своего «Пособия любителя гравюры на дереве и на металле в XV веке» на основе классификации по жанрам, в которых преимущественно преобладает религиозная сфера[178]. Между тем можно отметить некоторые более специфические мотивы: например, тема смерти сравнительно лучше представлена в Германии[179], в образах скелетов, вылезающих из могил и танцующих под звуки флейты, на которой играет мертвец. Содержание сопрягается с некоторой формой социальной критики – смерть забирает все, независимо от качеств тех или иных людей[180]. Религиозные изображения это еще не все, и необходимо подчеркнуть важность производства игральных карт, появившихся в Китае при династии Тан (618–907) и, возможно, попавших на Запад по Шелковому пути. Примерно через два десятка лет после смерти Мариньолли, персоны, которая нам еще встретится, сеньория Флоренции запрещает карточные игры (1377), ее примеру следуют Париж (1378), Регенсбург и Констанц (1379), затем Нюрнберг (1380): рост возмущения указывает на то, как быстро и широко распространилась эта практика. Но с 1381 года Нюрнберг занимает более тонкую позицию, поскольку констатируется неэффективность запрета, а также потому, что открывается значительный рынок для производства игральных карт. Мы видели, что с 1390 года Ульман Штромер производит картон на своей мельнице в Хандермюле: он использует этот материал, чтобы начать массовый выпуск игральных карт, которыми вскоре наводнит всю Европу. Игральные карты также печатаются в Лиможе в конце XIV века и в особенности в Лионе в XV веке, где около 1481 года упоминается некий Жан Дю Буа, «резчик карт» и «изготовитель карт»; около 1493 года – Пьер де Лан, также «изготовитель карт», а позднее и Жан де Даль[181]. Другие изображения со светскими сюжетами встречаются гораздо реже: к ним можно отнести изображение «корабля», хранящееся в Равенне и имеющее явно венецианское происхождение, или гравюру «Девять доблестных мужей» из Меца[182].
Массовое производство
Очень широкое распространение изображений фундаментальным образом связано с переориентацией религиозных чувств в сторону индивидуальной набожности и мистицизма в духе течения devotio moderna, и разные феномены географически пересекаются друг с другом. Если фигуративные изображения, с сопровождающим их текстом или без него, принадлежат к публичной сфере, в особенности иконография (витражи и скульптуры) церквей, то печатные изображения теперь принадлежат также и к сфере частного потребления. Изображения используются как элемент декора, их вешают на стену, но их также можно встретить и на форзацах некоторых переплетов, и даже внутри рукописной или печатной книги[183]. Обыденность этого предмета объясняет, почему он так плохо сохранился до наших дней, поскольку речь идет просто о листке бумаги, иногда о нескольких листках, в случае ксилографической книги, не имевших никакой коммерческой ценности.
Изображения и ксилографические книги часто выпускаются по случаю паломничеств, таких например, как паломничество Сен-Сервэ в Маастрихт, Ахен и Корнелимюнстер. Эти события могли привлекать огромные толпы (146 000 паломников в Ахен в 1496 году!) и давали образец по-настоящему массового движения. Паломникам, помимо картинок, предлагаются также зеркала и литые металлические эмблемы, создаются специальные коммерческие общества, пытающиеся воспользоваться открывшимися возможностями. Пример этого нам даст история Гутенберга[184], но самый богатый из имеющихся у нас примеров ксилографии, касается религиозных изображений, произведенных в Падуе в 1440–1441 годах[185]. Согласно контракту на их изготовление, датированному 21 октября 1440 года, Якобус, немец, обосновавшийся в городе в качестве художника по пергамену, обязуется произвести раскрашенные оттиски на белой бумаге для некоего Корнелио из Фландрии, по цене 20 венецианских дукатов. На изготовление отведен очень короткий срок, до середины января 1441 года, а в случае задержки предусмотрены штрафные санкции. В приложении от 23 октября уточняется необходимое количество бумаги, цены (в зависимости от формата) и условия оплаты: можно подсчитать, что речь шла о выпуске 3000 изображений, а также 250 экземпляров «Страстей» по 8 или 10 листов и «Символ веры» в очень большом количестве (возможно, 10 000 экземпляров), и на все это отводилось едва ли не двенадцать недель…
Короткие сроки указывают на наличие серьезной производственной структуры и квалифицированного персонала, в особенности если учесть, что изображения после оттиска раскрашивались вручную. Сюжеты исключительно религиозные: Троица, жизнь Пресвятой Девы (для которой могли послужить образцом фрески Джотто в Падуе), сцены из жизни Христа (Рождество, Тайная вечеря, Распятие…) и фигуры святых (свв. Анна, Христофор, Петр, Августин, Мартин и т. д.). Что касается «Страстей», контракт предусматривает производство 2500 листов: из этого можно сделать вывод об объеме тиража, если учесть, что в Берлине хранится экземпляр «Страстей», состоящий из 18 изображений на девяти листах, оттиск которых требовал применения пресса[186]. Возможно, этот экземпляр относится к контракту 1440 года, деревянные доски от которого использовались заново много лет спустя. Кроме того, некоторые доски попадаются в издании Псевдо-Бонавентуры на итальянском, выполненном в Венеции в 1487 году, на прессах «Иеронимуса де Санктиса и Корнелио», возможно, «Корнелео из Фландрии» 1440 года. Множество ксилографий, хранящихся в Равенне (Biblioteca Classense), может быть приписано «Мастеру Страстей» из Берлина, чьи характерные мотивы включают в себя некоторые сюжеты, упомянутые в падуанском контракте[187]. Последние примеры иллюстрируют массовое производство ксилографических изображений: «Плат св. Вероники» – распространенный мотив как в живописи, так и в книжных миниатюрах, включая часословы, он также становится и темой гравюр. Известно, например, что в 1493 году Станислаус Полонус и Майнард Унгут выпустили 50 000 экземпляров «Вероники» в Севилье…
На основе этих наблюдений и черпая вдохновение из иконологии Панофского, Рудольф Шенда в своей статье, открывающей новые перспективы, попытался не противопоставить письмо и изображение, как было заведено традицией, рассматривая последнее как «книгу для бедных», но сблизить их, поскольку они оба образуются из комбинации знаков. Массовое распространение изображений с этого момента становится очень эффективным фактором привития культуры большому числу людей – жителям городов или же паломникам – при помощи той или иной формы печатания и воспроизведения. Изображение и умение его читать («iconisation») становятся, таким образом, первым вектором аккультурации при помощи письменности[188].
Изображение и текст
Соединение изображения и текста, чаще всего очень краткого, конечно, не новость, его можно было наблюдать уже в Китае, да и на Западе тоже – с его «говорящими произведениями», настенными росписями, миниатюрами, даже скульптурами, в которых фигуративная репрезентация сопровождается пояснением. Как и литературное произведение, произведение изобразительного искусства ценно не само по себе, но благодаря тому поучению или примеру, который оно предлагает и которое требует пояснения. Рудольф Шенда подчеркивает тот факт, что изображение не может считаться «книгой для бедных» или для тех, кто не умеет читать. С одной стороны, когда Григорий Великий (ум. 604) утверждал, что изображения – это «книги для мирян», он говорил не о чем ином, как о факте, наблюдавшемся в ту эпоху, в VI веке, когда книга была почти исключительно вещью мира Церкви и духовенства. С другой стороны, чтение изображений, позволяющее идентифицировать персонажей и понимать их отношения, а также саму представленную сцену, подразумевает наличие у зрителя вполне продвинутого образования. Когда делают «говорящие изображения», добавляя к ним подписи, это облегчает операцию по идентификации и расшифровке. Например, около 1200 года ворота Пармского баптистерия были украшены мотивами Древа жизни и родословной Христа, различные персонажи которых идентифицируются при помощи характерных лент с надписями. Та же самая процедура встречается на заалтарных картинах или полотнах, в которых текст порой приводится не в свитках, но внизу изображения – как, например, в «Благовещении» Джованни ди Паоло 1445 года[189]. Тот же принцип наблюдается в ряде иконографических циклов, иллюстрирующих определенную тему. Прекрасный пример, хотя и относящийся к более позднему времени, – заалтарный образ работы Генриха Фуллмауэра в Готе содержит 144 панно, в которых представлены библейские сцены, сосредоточенные вокруг Распятия, в раме над каждым панно приведен комментарий.
В 1420-е годы святой Христофор из Буксхайма представляет короткий текст[190]. Наряду с религиозными изображениями (Семь смертных грехов и дьявол, скелет из Memento mori и т. д.), которые порой имели мнемоническую функцию (Десять заповедей), сохранились также календари и фрагменты листков, на которых представлен алфавит и которые служили для обучения, сохранились и сами гравировальные доски, – но это все относительно более поздние примеры. Между тем, если техника обрезной гравюры позволяет без труда сочетать изображения и небольшой текст, алфавитная система, в отличие от китайских иероглифов, нуждается в умножении знаков для воспроизводства, и потому гравюра не годится для более длинных текстов.
Ксилографические книги, появляющиеся в XV веке, состоят из нескольких соединенных вместе листов с ксилографиями (до 20 или 25), с картинками и текстом, образующими цикл. Самые распространенные такие издания связаны с практикой частной религиозной жизни: «Зерцало спасения» (Speculum humanae salvationis), «Апокалипсис в картинах» или же «Библия бедных» (Biblia pauperum). Текст «Искусства умирать» (Ars moriendi), написанный, скорее всего, по случаю проведения Констанцского собора, должен помочь представленному на картинке умирающему противостоять искушениям, обрушивающимся на него в момент агонии: сомнение в божественных истинах (неверие), тревога за свои грехи (отчаяние), сожаление о земных благах (алчность), страх страданий (нетерпение) и гордость за свои добродетели (тщеславие). Тексты даны либо на латыни, либо на народном языке, что говорит о существовании двух разных рынков, которые лишь частично связаны с противопоставлением категорий «грамотный клирик»/«неграмотный мирянин». Это произведение исчезнет в первые десятилетия XVI века, уступая место трактатам Клихтове (De Doctrina moriendi opusculum) и Эразма (De Preparatione ad mortem), а затем некоторым эмблемам и сборникам эмблем.
Другие небольшие книги с ксилографиями происходят от учебных пособий и воспроизводят алфавит, учебник латыни (Ars minor), приписываемый Донату, или небольшие книги для обучения счету. «Аугсбургский букварь» – фрагмент деревянной доски, датированный 1481 годом и происходящий из бенедектинского аббатства святых Ульриха и Афры: на ней буквы алфавита с короткой фразой по-немецки «Большой труд и большая печаль, искусство не сладко, потому будь готов учиться». В экземпляре книги Фредерикуса Герхарта (1455–1464), датируемом 1471–1482 годами, который ныне хранится в Бамберге, приведена таблица умножения, затем таблица обменного курса денег и таблица перевода мер: речь идет о практическом документе, предназначавшемся прежде всего для купцов и ремесленников, но который мог также использоваться в небольших городских школах. Наконец, календари порой тоже выпускаются в форме ксилографических книг, и этот жанр иллюстрирует появление своего рода бестселлера: Иоганн фон Гмунден, каноник собора святого Стефана в Вене, профессор астрономии и будущий канцлер университета, составляет в 1439 году календарь, который будет воспроизведен в технике ксилографии около 1470 года[191]. На каждый день указано имя святого, указания упорядочены (A…g), что позволяет отметить воскресные дни или определить, на какой день приходится Пасха. Иоганн Мюллер (Иоганн Региомонтан) в Нюрнберге около 1472 года становится автором календаря, который получает широкое распространение в форме ксилографической книги или книги, отпечатанной типографским способом[192].
Гравюры на дереве и ксилографические книги печатаются на бумаге, обычно с помощью притирки и только с одной стороны листа, иногда при помощи пресса и с двух сторон (опистографический оттиск). Формат обычно ин-фолио, при этом чаще всего используется такое же расположение, что и в рукописях: по две колонки на странице, верхняя часть предназначена для иллюстраций[193]. В ксилографических книгах на страницах даны фигуры, отделяемые друг от друга при помощи архитектурных мотивов (колоннами или арками). Имена персонажей указаны в виде текста на лентах, а тексты, состоящие из нескольких строк, приводятся перед изображением и после него.
Распространение и восприятие гравюр на дереве и ксилографических книг очень плохо отражено в документах. Первое место их производства локализовано в Германии и на территории «старых Нидерландов», и продаются по случаю паломничеств, в монастырях, перед церквями или же в городах на рынках и ярмарках. В «Кёльнской хронике» 1499 года уточняется, что «у книгопечатания были предшественники, Донаты […], отпечатанные в Голландии» до Гутенберга. Это утверждение подтверждается, как мы увидим, и другими текстами. Связанные с возникновением этого явления практики могут быть классифицированы сообразно четырем моделям: помощь в проповедовании, поддержка в индивидуальной религиозной жизни и молитве, педагогическая помощь (например в школах «Братства общей жизни») или же справки и памятки (в случае календарей и вообще всевозможных практических ксилографических книг). Опять-таки подчеркнем, что с появлением этих новых документов все более значительная часть населения приобщается к миру графических символов, тогда как зритель (тот, что смотрит на изображения и иногда читает сопровождающий их текст) с появлением гравюр и ксилографических книг переходит из сферы общественной в сферу частную. С того момента, как изображение принимает форму объекта, который можно материальным образом присвоить, мы покидаем сферу действия принципа «чтения для бедных», даже если это расширение носит ограниченный характер. Поскольку награвированные или переписанные тексты нацелены на обученную грамоте клиентуру, имеющую определенное знакомство с латынью, это происходит, даже если практики комментированного чтения не исчезают. Таким образом, клиентуру поначалу составляют клирики и монахи, люди, связанные с дворами знати, и, частично, «буржуазия» и мелкий люд из городов. Наконец, необходимо учитывать, что в том, что касается «потребления», нет жесткой границы между ксилографией и печатью подвижными литерами: дело не только в том, что некоторые технические инновации появляются до нее, но и в том, что ксилографическая книга исчезает только через значительное время после появления книгопечатания.
Пуансоны и формы
Последняя ключевая техника, существовавшая до изобретения Гутенберга, которая будет занимать важное место в «системе книги», – это техника оттиска, и она сохранилась с незапамятных времен: вспомним печати, которыми древнеримские горшечники помечали свою продукцию (гончарные изделия с печатью), или различные методы формовки, которые, например, позволяли производить масляные лампы, даже чеканить монету. В Китае техника оттиска была основной для воспроизведения текстов как путем эстампажа, так и путем использования гравированных печатей, с именем владельца или с магическими заклинаниями. На Западе, естественно, прежде всего эта технология применялась в ксилографии.
В сторону Европы: монгольский след
В Китае воспроизведение текстов практикуется с VIII века как при помощи гравюры на дереве, так и при помощи подвижных литер, вырезанных из обожженной глины или из дерева (XI век). В связи с этим возникла гипотеза, что изобретение книгопечатания было привнесено на Запад или, скорее, инспирировано на Западе китайскими или унгурскими изобретениями[194]. Однако начиная с XIII века Запад вошел в фазу решительной географической экспансии. Германское движение на восток привело к захвату Пруссии тевтонами (1283), и оттуда колонизация перешла на Балтию и Восточную Европу, при этом открылись степные пути. Но главные события разворачиваются на Юге: Константинополь взят во время Крестового похода 1204 года, и латинские императоры будут править в нем до 1261 года. Дядя Марко Поло, Марко-«старший», обосновался в Константинополе, а его торговый дом имел филиал в Крыму (в Судаке). В то же самое время монголы под предводительством Чингисхана берут Пекин (1215), Бухару и Самарканд (1220), Москву (1238) и Киев (1240), в 1241 году добираются до Германии и Венгрии. Но самое главное, «монгольский мир», установленный в XIV веке на всем континенте, позволяет интенсифицировать обмены через Шелковый путь и оазис Турфана:
Полная свобода в циркуляции людей и товаров объясняет необыкновенный экономический и культурный рост во всех странах, через которые проходят великие караванные пути […]. Впервые в истории Китай, Иран и Запад вступили в серьезный контакт […]. Уникальный момент […], когда колонии итальянских купцов можно встретить в Тебризе, Астрахани, Каракоруме и Пекине, китайские джонки – в Персидском заливе, новгородских купцов – в Александрии и Ширазе, а армян – во всех караванных городах от Дуная до Тихого океана…[195]
На этих путях много людей путешествуют анонимно – купцы, ремесленники, монахи, официальные посланцы… Францисканец Джованни Плано Карпине в 1245 году отправлен папой в Монголию и встречает франков в Каракоруме: некоего Пакетта из Меца и парижского ювелира Гийома Буше. Через восемь лет в 1253 году Гийом де Рёйсбрук, францисканец из Сент-Омер, уезжает из Константинополя в Каракорум как посланник святого Людовика при дворе Чингисхана: он описывает китайские деньги, отпечатанные на хлопке, а также различные письмена и «подвешенные письма» в храмах – иначе говоря, выгравированные вотивные надписи. Иоанн Монтекорвинский тоже миссионер. Живя в Пекине с 1294 по 1328 год, он заказал печать религиозных ксилографий для раздачи народу (1305).
Внимание историков привлекал не столько рассказ Марко Поло, чересчур пространный, сколько другие тексты: например, принадлежащие перу немецкого францисканца Одорико Порденоне (ум. 1331), который ездил в Китай, вернулся через внешний Тибет и, видимо, привез на Запад китайские бумажные деньги. Мариньолли, еще один францисканец, профессор права в Болонье, также был послан с группой монахов в Китай папой Бенедиктом XII (1338). Через Константинополь и Тану (Азов) в 1342 году они добираются до Ханбалыка (Пекин), а возвращаются в 1345 году через Цейлон, Ормуз, Багдад, Иерусалим и Кипр. Мариньолли, оказавшийся в 1353 году в Авиньоне, в 1355 году знакомится с Карлом IV во время его коронации в Риме. В Риме он также встречается с Ульрихом Штромером-младшим, финансистом, направленным его родным городом Нюрнбергом для представления его на коронации. Затем Мариньолли следует за императором в Прагу: он станет ключевым звеном в передаче технологии, которая позволит внедрить в Праге и в Нюрнберге использование пуансонов, а также освоить производство игральных карт[196]. Позднее, в 1437 году, в Константинополе оказывается еще одна прославленная персона, Николай Кузанский (1401–1464), которому, по мнению Альберта Капра, могли быть знакомы некоторые дальневосточные технологии. Таким образом, можно представить себе большую группу посредников или исторических деятелей, через которых могла произойти передача технологии на Запад. Но, хотя гипотеза о трансфере всесторонне исследовалась, нужно признать, что до сих пор у нас нет никаких веских доказательств, которые бы позволили ее подтвердить. Более того, западная технология печати подвижными металлическими литерами в корне отличается от китайской техники, а финансовый капитал, равно как и рынок, сыграли на Западе роль, аналога которой на Дальнем Востоке найти нельзя.
Металлургия черных и цветных металлов
И снова капитализм лежит у истоков инноваций, под действием мощных открытий, которые затрагивают металлургические технологии на Западе начиная с XII–XIII веков. Необходимо добывать и очищать минералы, усовершенствовать технологии обработки, но кроме этого требуется также привлекать новые капиталы, необходимые для того, чтобы вести все более сложную деятельность и отвечать на растущий спрос. Традиционно горная промышленность находилась в руках цеховых работников, добывавших полезные ископаемые с поверхности земли, но с того момента, как добывать их приходится со все большей глубины, возникает потребность в привлечении более крупных капиталов и освоении технологий добычи, а также применении насосов, аэрации и транспорта. Инновации локализуются в Гарце и Тюрингии, в Тироле, Богемии и на северо-западе Венгрии, в Силезии, какое-то время также в Швеции как в добыче железной руды, серебра, меди и золота, так и в добыче соли. Капиталисты постепенно берут под свой контроль месторождения полезных ископаемых в Центральной Европе, занимаются их реорганизацией и разработкой[197]: шахтами в Богемии, Венгрии и Тироле владеют купцы из Аугсбурга, особенно Фуггеры, и бывшие вольные рудокопы становятся их наемными работниками. В игру вступает и политическая власть: товарищества по добыче полезных ископаемых как правило разделены на доли (Kuxen), и местные правители становятся их участниками как собственники недр. Успех и современное управление такими государствами, как Брунсвик, графство Мэнсфилд или государства Тюрингии и Богемии, объясняются этими открывшимися богатствами. В XVI веке, однако, уровень выработки падает, появляется американская конкуренция, и капиталисты выходят из игры, хотя они и сохраняют иногда определенный контроль над производством и распространением.
Технология получения чугуна и различных металлов значительно улучшилась благодаря использованию гидравлической энергии и трансформированию печей. Гидравлические стойки, приводящие в действие воздуходувные меха и молоты, начиная с XI–XII веков получают распространение в Германии, на территориях, ранее принадлежавших Голландии (Льеж), и на востоке Франции[198]. В XIII веке каменная, а в конце XIV века доменная печь обеспечивают производство жидкого чугуна. Чугун представляет собой сплав железа и углерода, который можно формовать или очищать, чтобы получать железо. Другие усовершенствования касаются технологий отделения и плавки металлов: в металлургии серебра процедура ликвации, разработанная в середине XV века, позволяет с большей легкостью отделить свинец от серебра и меди. Кузнечный молот становится гораздо тяжелее, тогда как выпуск формованных изделий улучшается благодаря усовершенствованию процедур легирования: состав сплава должен быть таким, чтобы могло произойти сплавление, но в то же время затвердевание должно происходить достаточно быстро. Все вместе, эти технологии позволяют получать самые разные изделия (трубы, пластины, пушки, якоря и т. д.), тогда как в Германии возникают другие важные технологии, например, гидравлическое волочение, используемое в бумажном производстве.
Металл используется для изготовления артиллерийских стволов, в часовом производстве, равно как в текстильной промышленности и, наконец, в гравюре и типографии. Во всех отношениях эта отрасль оказывается одной из ключевых не только с точки зрения инноваций, но и капиталистических структур, изменение также коснется и мира потребителей. В Нюрнберге, как и в окрестностях Лиона, а также в Брешии, производятся бытовые изделия из металла для расширяющегося рынка: скобяные изделия, сундуки, замки и ключи, булавки, бритвы, гвозди, подковы, тиски и различные инструменты. Таким образом, изменения в системе средств коммуникации происходят в обстановке, которая сама претерпевает глубокие изменения, идет ли речь о новых достижениях капитализма, технических инновациях или трансформации моделей потребления.
Литеры со штифтами и пуансоны
Согасно Вольфгангу фон Штромеру, Прага и Богемия находятся в центре процессов трансфера и инноваций, которые и сделают возможным изобретение Гутенберга. К югу от столицы расположен замок Карлштейн – центр власти императора Карла IV Люксембургского. Его оформление выполняется по схеме «Богемских хроник», составленных Мариньолли: генеалогия императорской семьи создается художником Николасом Вурмсером из Страсбурга, чья семья близка к семье Хайлманов, будущих финансистов Гутенберга. В 1360 году его сменяет уроженец Нюрнберга Зебальд Вайншрётер, и вместе с ним мы снова оказываемся в кругу Штромеров. Потолок в капелле Карлштейна «украшен тысячами мелких выпуклых зеркал, а стены инкрустированы отшлифованными полудрагоценными камнями» на фоне с печатным рисунком. В оформлении рам и общего фона стен используется печать с пуансонов – имперский орел, богемский лев и буква «К» (Karolus). Забежим вперед: зеркала, драгоценные камни и пуансоны – три элемента, которые попадутся нам снова в изысканиях, проводившихся Гутенбергом в Страсбурге. Карлштейн посещает множество посланцев и послов, среди которых Штромеры: Фридрих Штромер, который через сестру находится в родстве с Шацами из Праги и состоит на службе у Карла Люксембургского, даже назначен светским управляющим замка.
Еще один элемент инновации демонстрирует сфагистика: печать для создания оттиска, как правило, на воске, изготавливается при помощи матрицы с полой отливкой и в зеркальном отражении, – эта технология имеет много точек пересечения с типографским искусством. Так, печать Родольфа IV в 1362 году представляет собой надпись archydux готическими буквами, которые имеют накладные штифты, иначе говоря, изображение, составленное из мелких деталей, «выступающих из массивной основы и предназначенных для того, чтобы служить упорами, засечками и т. д.» (Ларусс). Внимательное изучение показывает, что буквы с более сложным рисунком опираются на буквы с более простым, к которому добавляется штифт, позволяющий перейти, если взять очевидный пример, от «ſ» к «f». Благодаря этой практике количество пуансонов быстро растет и тем самым развивается гравировальное дело. Оно предполагает как прекрасное владение техникой гравировки, настолько точной, что напоминает работу ювелира, так и литья сплавов:
Эстетика «букв со штифтами» возымела большой успех, их использование наблюдается не только в каллиграфии, но и в качестве декоративных элементов подчас во внушительного размера зданиях (Цистерианский монастырь Алкобаса, Португалия).
Тщательное изучение литер со штифтами […] убедительно показывает, что эта практика родилась из потребности рационализировать очень непростую работу гравера литер и пуансонов. По сути дела граверу достаточно воспроизвести буквы относительно простой формы […], затем добавить в оригинал или в копию штифты, чтобы получить [более сложную букву] (Вольганг фон Штромер).
Центром распространения букв со штифтами, по всей видимости, были Карлштейн, Прага (с ее Монетным двором) и Нюрнберг (первый известный случай использования относится к 1395 году). Эти буквы имеют огромный успех: использовавшиеся поначалу в ювелирных изделиях, реликвариях, на отлитых из бронзы могильных плитах, в пряжках поясов, даже при литье пушек и колоколов, они также встречаются в рукописном письме и эпиграфике.
Техника пуансонов получает дальнейшее развитие, когда два поколения спустя (1433) доминиканец Конрад Форстер тиснит в Нюрнберге короткие тексты на переплетах при помощи металлического пуансона и пользуется при этом алфавитом, состоящим из букв со штифтами, выгравированных Гензелем Зигершторфером. Было идентифицировано 85 манускриптов, переплеты которых были украшены Форстером декором в виде тиснения или рельефа. Можно проследить постоянные связи между богатыми и могущественными городами Богемии, Южной Германии и Рейнского края: в том же самом 1433 году Гутенберг работает в Страсбурге над тремя техническими проблемами: над шлифовкой драгоценных камней, изготовлением зеркал для паломников и над третьей областью, не уточненной в источниках, но которая связана с воспроизводством текстов. Известен переплет, украшенный текстами, оттиснутыми при помощи пуансона, в Страсбурге в 1439 году: вероятно, его изготовил Ханс Росс, гравер переплетных пуансонов и, возможно, помощник Гутенберга. Последнему не только наверняка знакомы техники, позволяющие делать оттиски текста при помощи пуансона, отметим, что две из пяти 42-строчных Библий, у которых сохранился первоначальный переплет, были украшены в Майнце пуансонами, аналогичными пуансонам Форстера, несущими на себе те же самые отметки: так что вполне возможно, граверы пуансонов, работавшие на Гутенберга, опирались на работы Форстера[199].
В конечном счете не так уж и важно, является ли технологическая преемственность между Прагой, Нюрнбергом, Страсбургом и Майнцем, постулированная Вольфгангом фон Штромером, реальной или нет. Важно, что инновация уже повсюду присутствует, что металлургическая отрасль занимает в этой структуре центральное место и что в передовых регионах Центральной Европы ведется работа над одними и теми же проблемами и в одних и тех же технических областях. У купцов и инвесторов в данном случае фундаментальная роль: они финансируют изыскания и порой пользуются их результатами. Их могущество позволяет им, как в случае Фуггера, оказывать решающее влияние на политическом уровне: Якоб Фуггер по прозвищу «Богатый» будет вести дела не только в Аугсбурге, но также в Венеции, Риме и Антверпене; он будет участвовать в разработке рудников в Тироле и в самых обширных банковских операциях, а также даст Карлу V Габсбургу 540 000 флоринов, чтобы тот мог получить корону Священной Римской империи (1519). Наконец, немного забегая вперед, необходимо напомнить о возможной связи между техническими специалистами, занятых книгопечатанием, и великими первооткрывателями. По всей видимости, один из первых печатников и книготорговцев Фландрии Тьерри (Дирк) Мартенс из Алосты и Антверпена и есть тот самый Теодорико-немец, который в 1477 году получает королевскую привилегию на ввоз книг в Испанию. Христофор Колумб будет принят при испанском дворе в тот же самый день, когда он определен как mercader de libros de estampa (продавец печатных книг), возможно, как один из представителей Мартенса на полуострове…[200]
Из Праги в Авиньон, Харлем и Страсбург
В первой половине XV века решающее открытие «витает в воздухе», говоря словами Анри-Жана Мартэна. В Богемии, на юге Германии (Нюрнберг, Констанц), в долине Рейна, в Голландии (Харлем) и в Авиньоне группы изобретателей и предпринимателей работают над всевозможными технологическими проблемами: производство бумаги, изготовление зеркал, шлифовка драгоценных камней, огнестрельное оружие, совершенствование тиснения на переплетах и поиски новых методов массового воспроизведения текстов[201].
Прокоп Вальдфогель (Pragensis, «Пражанин») происходит из семьи металлургов, обосновавшейся в Праге с 1360-х годов. Из-за проблем в Богемии он посещает Нюрнберг, затем Люцерн (1439), возможно, Констанц[202] и Авиньон (1444–1446)[203]. Мы мало что о нем знаем: женатый на некой Анне, технический специалист высокого полета, приученный к работе в литейном цеху, в Авиньоне он живет у своего соотечественника, уроженца Кобленца, Жерара Ферросса (Yzsenrosse = Eisenroß, Железный конь). Ферросс тоже специализированный мастер, изготовитель замков, часов и огнестрельного оружия (его называют magister bombardarum et colobrinarum, мастером бомбард и пищалей). Их первое известное предприятие относится к 1444 году, когда Вальдфогель и Ферросс обращаются к заимодавцу-еврею Давиду Кадруссу, их заказчику. 4 июля они продают студенту Манальдусу Виталису родом из Дакса набор инструментов для «механического письма»: два стальных алфавита, две железные формы, металлический поршень, 48 оловянных форм и другие разнообразные формы, «относящиеся к искусству письма». Второй контракт, подписанный 26 августа того же года, свидетельствует о трудностях, с которыми сталкиваются изобретатели: они не могут расплатиться с Кадруссом, и товарищество распадается. Вальдфогель вносит 30 флоринов Ферроссу для окончательного расчета, а тот обязуется не заниматься своим искусством и не распространять продукты его производства в самом Авиньоне и в радиусе двенадцати лье от города.
Тогда Вальдфогель обращается к богатому горожанину Жоржу де Ла Жардина, который желает приобрести материалы для письма и обучаться соответствующей технологии в течение одного месяца, что Вальдфогель берется ему обеспечить. Предусматривается, что Ла Жардина будет сохранять конфиденциальность. В 1445 году Вальдфогель снимает помещение, но его финансовые трудности продолжаются. Между тем другие начинают использовать технологии, которым он их обучил: Виталис с этой целью взял себе в компаньоны двух выходцев с юго-запада. Когда первый из них, Козельяк, уезжает из Авиньона, он продает Виталису материалы, которые были у него в собственности, на сумму 12 флоринов: инструменты и приспособления из железа, меди, свинца, олова, а также из дерева, – все они служат для «механического письма». Еще одна сделка заключена 10 марта 1446 года: Вальдфогель поставит Кадруссу 27 еврейских литер из железа, а также деревянные, оловянные и железные инструменты, все вместе опять-таки для практики «механического письма» (ad scribendum artificialiter). Материалы будут поставлены в очень короткие сроки, а в обмен Кадрусс поделится со своим компаньоном некоторыми техниками окраски тканей. Несколько месяцев спустя, скорее всего в начале лета 1446 года, Вальдфогель уезжает из Авиньона, и его следы окончательно теряются.
В чем состоит технология, разработанная Вальдфогелем? В отсутствие какой бы то ни было системы юридической защиты компаньоны заинтересованы в том, чтобы держать процедуру в тайне, и крайне уклончивый характер архивных документов позволяет нам только строить догадки. К тому же эта техника еще слишком новая, чтобы могла сложиться специализированная терминология, и значения многих используемых терминов неизвестны. По мнению Одэна, первый контракт 1444 года касается набора пуансонов (два «стальных алфавита»), системы пресса со штангой и, возможно, набора матриц-блоков, позволявших печатать короткие тексты путем соединения следов пуансонов, предварительно покрытых краской[204]. Если, согласно этой гипотезе, воспроизводство текстов возможно, то набор при помощи подвижных литер, главный момент открытия Гутенберга, тем не менее пока еще не появился. Однако ни в одном из сохранившихся контрактов не упоминается покупка пергамена, бумаги или изготовление краски, поэтому даже вопрос о воспроизводстве остается открытым: если гипотеза о матрицах-блоках не работает и нет воспроизведения одного и того же текста в нескольких экземплярах, перед нами техника, аналогичная технике Форстера и основанная на использовании одних только пуансонов.
Кроме того, наблюдается появление зачаточных книгопечатных технологий на территории «старых Нидерландов». По традиции это изобретение связывается с Лауренсом Янсзоном Костером из Харлема[205], но необходимо прежде всего упомянуть книги, «отлитые в форме», о которых говорится в «Мемуарах» Жана Ле Робера, аббата монастыря Сен-Обер в Камбре в 1446 и 1451 годах[206].
Выражение «отлитый в форме» в документах из Камбре пока еще не обозначает печатание при помощи подвижных литер. Мы снова с ним столкнемся в других латинских или французских формулировках, в описях, составлявшихся после кончины каноников Камбре. Здесь тоже терминология остается неточной, что логично при появлении новой технологии, и по мере чтения текстов можно выделить три различные формулировки: во-первых, есть книги, написанные от руки, ad manum; затем книги в формах (mole), книги, сделанные в формах, in mola, cum formis; наконец, есть собственно напечатанные книги, impressus, in impressura. Лотар Вольф, Леман-От и Одэн считают, что слово mole обозначало технику ксилографии или печати при помощи металлических брусков: в этом значении термин употребляется с XIV века. Проспер Маршан уже в середине XVIII века применял эту классическую схему происхождения технологии:
Его первые оттиски […], изготовленные всего лишь при помощи деревянных досок, которые я описал, были много хуже настоящих оттисков, а именно простых гравюр, достаточно похожих на наши изображения, вырезанные на дереве, тем более знаменитого тиснения из Китая и Японии […]. Пригодные только для нового оттиска того же самого произведения и без пользы заполняющий целые склады, они должны были вскоре стать мертвым грузом в силу их большого числа; а поскольку печатать можно было только с одной стороны бумаги и приходилось склеивать вместе две белые стороны, чтобы скрыть этот недостаток, они неизбежно должны были вести к двойной работе и двойным затратам, притом что в результате издание получалось довольно-таки несовершенным…[207]
Элен Серван добавляет к этим свидетельствам текст приведения в исполнение завещания каноника Сервэ Ле Роя в Валансьене в 1473 году. Особенность этого текста в том, что он был частично переведен на латынь: «в форме» соответствует in mola и «сделанный с формами» передается как factum cum formis. Таким образом, существовало соответствие между maulle и forme, что может обозначать как технику ксилографии, так и технику металлографии с использованием страниц-блоков. Кроме того, у нас сохранился ряд образцов зачаточных продуктов первых типографий, изготовленных на территории «старых Нидерландов» при помощи технологии, детали которой нам неизвестны, но хронология ее использования частично совпадает с хронологией печатания подвижными литерами[208]. Таким образом, Одэн предлагает следующую схему технологического развития, которая могла соответствовать технике, использовавшейся Вальдфогелем в Авиньоне:
Пуансоны букв в рельефном и зеркальном отражении выбивали на конце небольшого стального бруска. Эти пуансоны затем по порядку, так, чтобы образовывать слова и фразы, вставляли в формовочную пластину из глины или меди. Так постепенно складывались строки и страницы с глубоким оттиском. В эту свинцовую матрицу наливали сплав из свинца, олова и сурьмы. При извлечении из формы получался металлический блок, который в принципе должен был иметь те же самые характеристики, что и ксилографический блок. Выигрыш по времени при этом был значительным, но результат получался посредственным: отлитый блок имел дефекты, вызванные главным образом неровным расположением букв… (Морис Одэн).
Другая процедура заключалась в том, чтобы печатать непосредственно при помощи пуансонов (как на переплетах с тиснением), но в этом случае быстро достигается технологический предел и невозможно вырезать из металла то количество пуансонов, которое необходимо для печати более или менее значимых текстов.
Итак, печать подвижными литерами представляет собой совершенно оригинальное изобретение из-за особого сочетания работы по металлу, набора текста при помощи подвижных литер и использования печатного станка. Реконструкции преемственности отдельных технологий, а именно преемственности между ксилографией и печатью подвижными литерами, не смогли бы отразить сам процесс изобретения. Это не означает, что ксилография не сыграла своей роли наряду с другими прототипографскими технологиями, которые могли существовать. «Некоторые граверы из регионов, ранее относившихся к Голландии, вырезали из бука как буквы, так и группы букв рельефно, чтобы их можно было собирать вместе, образуя небольшие тексты, – это была ксилотипия», – предполагает Одэн, а мы уже видели, что такая процедура была известна китайцам. Спеклин пишет в своей «Всемирной хронике» касательно зарождения печати в Страсбурге[209]:
Я видел первый пресс [Ментелин], а также литеры: они были вырезаны в дереве вместе со слогами и словами; в них были отверстия, они нанизывались на шнурок при помощи иглы, а потом их расставляли в строки. Как жаль, что это устройство, первое в своем роде во всем мире, было утеряно…
Гутенберг мог встречать в Страсбурге будущего прототипографа Иоганна Ментелина (около 1410–1478), уроженца Шлеттштадта, который приобрел гражданство в 1447 году, но скорее всего и раньше регулярно жил в городе. Однако по методу ксилотипии невозможно печатать сколько бы то ни было крупные произведения, каким в частности является первая книга, напечатанная Ментелином в 1460 году, 49-строчная Библия. Решающее изобретение еще ждет своей доработки.