Первая революция медиа
Подобно апостолам Христовым, которые некогда бродили по свету, возвещая благую весть, в наши времена ученики святого искусства распространяются по всем странам, и книги их суть глашатаи Евангелия и проповедники истины и науки.
Глава 7. Книгопечатание завоевывает мир
Hoc est, quod semper gloriosa et coelo digna anima Nicolai Cusensis cardinalis Sti Petri ad Vincula peroptabat, ut haec sancta ars quae oriri tunc videbatur in Germania Romam deduceretur.
Artem pressurae quamquam Moguncia finxit / E limo traxit Basilea tamen[341].
Распространение инновации
Апостолы из Майнца
ГДЕ-ТО за пятьдесят лет Европа покрывается россыпью «печатающих городов», в которых «крутятся» эти новейшие машины, типографские станки, изобретенные в Страсбурге и Майнце около 1450 года. Современникам уроженца Савойского герцогства Гийома Фише кажется, что целая отрасль «вышла из Германии как троянский конь, чтобы распространиться повсюду» на земле (1473), в какой-то мере подобно апостолам, отправившимся во все концы, чтобы нести людям благую весть на следующий день после Пятидесятницы. Если оглянуться назад, явление кажется столь знаменательным, что встает в один ряд с такими событиями, как исчезновение Византийской империи и открытие Нового Света, которыми завершается каноническая хронология Средневековья. Сразу же устанавливается равнозначность: книгопечатание – это Новое время, и география книгопечатания – это география Нового времени, чье пространство отождествляется с пространством Западной Европы.
Нововведение печатания подвижными литерами распространяется во времени и пространстве в соответствии с особыми принципами и ритмами старого рабочего процесса, это можно оценить по доступным нам современным базам данных[342]. Первая география книгопечатания затрагивает сразу несколько проблем: структура производства отсылает к сетевой организации и, естественно, подчиняется требованиям культуры, но также экономики и политики. Вопрос распространения неизбежно вызывает к себе интерес церкви и политических властей. Постепенно передовые пространства будут отделяться от подчиненных пространств, и отношения одних с другими непрерывно эволюционируют. Главный вопрос – вопрос о ритмах и принципах, согласно которым совершается переход от создания изобретения к его распространению (инновации), или, говоря словами Анри-Жана Мартэна, согласно которым «книгопечатание завоевывает мир».
Paper valley
Книгопечатание зародилось в долине Среднего Рейна, в Майнце и Страсбурге: именно из этого места Западной Европы оно начинает свое распространение словно бы концентрическими кругами через весь континент, а затем и по всему миру. Лежащая у истоков этого процесса демографическая динамика, которой отмечена первая половина XV века и которая продолжится в XVI веке, особым образом помечает определенные регионы. По истечении полутора столетий после кризиса XIV века «полный мир» 1300-х годов восстановлен на Рейне, во Фландрии и в Северной Италии, где средняя плотность населения могла доходить до 60 человек на кв. км. По подсчетам, около 1500 года 30 из 35 европейских городов имели более 40 000 жителей, и городская сеть расширяется за счет россыпи агломераций средних размеров и больших деревень, которая отличается большей плотностью в наиболее густонаселенных регионах. В Нидерландах более 30 % населения живет в городах, 25 % – в Северной Италии, тогда как на большей части континента – менее 10–15 %[343]. Цифры, наблюдаемые в Северной и Центральной Италии и в Рейнском регионе, указывают, по мнению Пьера Шоню, на кривую разрыва[344]. Называя долину Рейна paper valley, бумажной долиной, мы подчеркиваем ее роль в первой большой перемене в системе медиа.
В Майнце порядок восстановлен в 1462 году, когда город, который отныне контролирует Адольф Нассаусский, фактически становится столицей территориального принципата. Однако его положение в области книгопечатания постепенно ухудшается. До 1462 года экономика коммерческой тайны делала свое дело, за исключением Страсбурга и Бамберга, но ситуация меняется по мере рассредоточения сотрудников Гутенберга. С этого момента Майнц уже не сможет в полную силу выстоять перед новыми и более могущественными конкурентами, каковыми стали Нюрнберг, Кёльн или Страсбург, а затем и крупные иностранные центры, такие как Венеция и Париж. Условия, в которых существует эта профессия, перестали быть такими уж безопасными: присутствие высших церковных властей ведет к усилению цензуры, начиная с 1485-х годов, равно как к некоторому недоверию в отношении издательских концепций, предназначавшихся для самой широкой публики, в особенности к изданиям на народном языке[345]. Как следствие, профессионалы сталкиваются со все более жестокой и порой тесной конкуренцией. Петер Драх, поселившийся в Шпейере в 1471 году, имеет представителя в Майнце, чтобы продавать там свою продукцию, и его деятельность очень быстро расширяется, в результате чего с 1470-х годов в Шпейере печатается больше сочинений, чем в Майнце… То же самое с профессионалами в Аугсбурге. Учреждение в Майнце университета в 1477 году ничего фундаментально не меняет.
ПРОИЗВОДСТВО ПЕЧАТНОЙ ПРОДУКЦИИ (КОЛИЧЕСТВО НАЗВАНИЙ) В МАЙНЦЕ И В ШПЕЙЕРЕ В XV ВЕКЕ
Первые книгопечатники за пределами Майнца – немцы, по большей части бывшие подмастерья Гутенберга, часто странствующие. Первые два города, в которых появляются печатные станки – Страсбург (ок. 1458) и Бамберг (ок. 1459). После осады 1462 года некоторая часть типографов отправляется попытать счастья вдалеке: из-за отсутствия архивных источников мы часто остаемся на уровне гипотез, тем не менее среди имен мастеров встречаются такие, как Ульрих Целль в Кёльне (1464–1465), Бертольд Руппель в Базеле (1468)[346], Филипп Кефер в Нюрнберге (ок. 1469), Иоганн Неймайстер в Фолиньо (1470), даже итальянские первопечатники, сопровождаемые Николя Жансоном и, возможно, Иоганном Шпейерским[347]. Внедряя свою технологию, немцы также распространяют свою эстетику печатного издания: Гутенберг печатает готическим шрифтом, и все его последователи подражают ему, вплоть до Адольфа Руша в Страсбурге в 1464 году. Именно Руш, кстати, впервые использовал шрифт, опиравшийся на гуманистический почерк, затем его примеру последовали Свейнхейм и Паннарц в Субиако (1465).
Ведутся споры о карьере Иоганна Ментелина, страсбургского первопечатника[348]. Он родился в Селесте около 1410 года и окончил, по всей видимости, приходскую школу, он работает в Страсбурге в качестве миниатюриста и переписчика в окружении епископа Рупрехта. Ментелин мог изучить печатное дело разными способами: лично встретившись с Гутенбергом, или приехав в Майнц, или же через какого-то майнцского рабочего, побывавшего проездом в Страсбурге. Его первое известное издание – 49-строчная латинская Библия (до 1461 года). Но что доподлинно известно, так это то, что благодаря Ментелину, Страсбург, крупнейший город в долине Среднего Рейна, очень быстро утвердился в качестве центра распространения печатной продукции по каналам, связанным с обучением. Ментелин, вероятно, нанимает в качестве миниатюриста Иоганна Бэмлера, который в дальнейшем в качестве печатника обоснуется в Аугсбурге. Братья Гюнтер и Иоганн Цайнер, родом из Рейтлингена, тоже работают у него: Гюнтер также осядет в Аугсбурге, тогда как Иоганн будет первопечатником в Ульме. Другие печатники бывают в Страсбурге проездом: двое зятьев Ментелина, Руш и Шотт, Сикстус Риссингер, позднее приезжавший в Рим и Неаполь, и Тибалдус Шенкбехер, родившийся в 1445 году в Нидернхайме, а с 1470-х устроившийся в Риме. Полагают, что Хайнрих Эггештейн, который тоже работал печатником в Страсбурге (1466), выучился ремеслу у Ментелина, но он также был знаком с Гутенбергом и мог жить в Майнце в 1455–1459 годах – как раз в то время, когда в этом городе работал Гутенберг.
Динамизм Страсбурга и его печатников постоянно привлекает новичков: среди них ювелир Георг Хузнер, возможно, выходец из Майнца, который женится в городе в 1470 году и открывает свою мастерскую (1473) в сотрудничестве с клериком из Майнца Иоганном Бекенхаубом, который в будущем сам будет печатником в Вурцбурге в 1479 году. Циркулируют не только люди и их навыки, но, как мы видели, и «железо», типографский шрифт и при случае гравированные доски: Леё, печатник в Гауде (1477), затем в Антверпене (1484), часть своих шрифтов раздобыл в Венеции и взял ксилографические доски Хайнриха Кноблохтцера в Страсбурге. Пример Страсбурга и Ментелина показывает также ключевую роль передачи знаний, к которой добавляется солидарность учеников: тот факт, что человек прошел через этот город, является своего рода удостоверением компетентности для ремесленников, которые порой сами себя обозначают формулой «de Argentina» (из Страсбурга), хотя и не являются уроженцами этого города, но только обучались там. Наконец, профессиональная солидарность часто накладывается и на семейные связи.
Дадим быстрый обзор четверти века: достигнут новый этап, и именно в центрах «второго уровня» принято проходить обучение, прежде чем ехать куда-то далеко. Первопечатник города Пльзеня приехал из Бамберга. Точно так же Андраш Хесс был рабочим у Лауера в Риме, прежде чем организовать в Буде первую венгерскую типографию[349]. Родом из Оломоуца писец Матиаш Моравус объединяется с Михаэлем из Мюнхена и обосновывается в качестве типографа в Генуе в 1474 году. Среди рабочих, которые прошли у него обучение, Иоганнес Бонус, который после нескольких месяцев работы переберется в Савону, город, в котором он станет первопечатником (1474). Но, по мнению Геблера, Михаэль из Мюнхена – это Михаэль Шопф (Микеле Скопо) из Мюнхена, который изучает книгопечатание у Цайнера в Ульме, – нам снова встретилась сеть контактов из Страсбурга[350]. Моравус в 1475 году поселился в Неаполе при поддержке Блэзуса Ромеро, каталонского монаха. Его деятельность развивается успешно до 1491 года, начиная с которого его типографские материалы появляются в изданиях Майнарда Унгута и Станислауса Полониуса в Севилье – двоих его бывших рабочих, один из которых, как мы видим, происходит из Восточной Европы[351]. Известны и другие персоны родом из Центральной или Восточной Европы, работающие в печатной отрасли: одна из самых заметных – Иоганн Зензеншмидт, уроженец Эгера, расположенного на границах Богемии, который, тоже пройдя через Бамберг, обосновался в качестве первопечатника в Нюрнберге, по всей вероятности в товариществе с Иоганном Кефером, бывшим жителем Майнца (1469). И еще один «поляк» работает в Неаполе во времена Моравуса, некий Иоганн Адам «из Польши» (1478). Наконец, Пьер Онгр приезжает из Бартфелда и становится одним из главных печатников-книготорговцев в Лионе начиная с 1482 года[352].
Круг инициативных людей
Попытаемся смоделировать процесс инновации: как во всех миграционных явлениях, перемещения мотивированы двумя факторами, а именно относительно близким географическим расположением и значимостью принимающих сообществ.
Исследования показывают, что первое время главную роль в распространении инновации играет большая или меньшая географическая близость, притом что исходным пространством был Рейнский регион и территории Средней и Южной Германии. После Майнца, Бамберга и Страсбурга первые мастерские открываются в Эльтвилле (1464), Кёльне, Базеле, Нюрнберге (около 1469) и Аугсбурге – мы не будем касаться вызывающего споры случая Вены. Кёльн с его примерно тридцатью заявленными мастерскими будет самым крупным типографским городом в Германии в XV веке. Но процесс уже коснулся Парижа и нескольких итальянских городов: Субиако (1465), Рима (ок. 1467), Венеции (ок. 1469), Фолиньо и Треви (1470), наконец Милана и Неаполя (ок. 1470). Первая книга, напечатанная в Париже Герингом, Кранцем и Фрибургером, датируется 1470 годом. Подсчет ранговой корреляции между датой появления книгопечатания и большей или меньшей удаленностью от Майнца дает положительный результат 0,71: иначе говоря, близостью объясняется около трех четвертей первого распространения печатных станков[353].
На этот первый фактор накладывается действие некоторого числа «посредников», первым из которых является Церковь. Мы говорили о роли прелатов в учреждении книгопечатания в Страсбурге и Бамберге. В Италии главными инициаторами оказываются прелаты-гуманисты, зачастую принадлежащие ко двору или к папской администрации. Два члена Священной коллегии сыграли решающую роль в трансфере технологии: связи Николая Кузанского с Майнцем и Рейнским регионом хорошо известны, но кардинал преждевременно ушел из жизни в Тоди в 1464 году. Второй важной фигурой становится Хуан де Торквемада (1388–1468), доминиканец, учившийся в Париже, и защитник папских прерогатив на соборах в Констанце, Базеле и Флоренции. Став кардиналом в 1439 году, Торквемада – апостольский протонотарий и аббат в Санта-Сколастика в Субиако (1455), куда принимается много иностранных монахов, в том числе немцев. Именно он пригласит в Субиако[354] двух клериков Конрада Свейнхейма и Арнольда Паннарца, первый из которых уроженец Франкфурта[355], второй – Кёльна (1465–1467). Свейнхейм и Паннарц, возможно, напечатали Донат не ранее 1464 года, но первой книгой, напечатанной за пределами Германии и сохранившейся до наших дней, является латинское издание Лактанция, завершенное в Субиако 30 октября 1465 года, за которым последует (или на несколько месяцев опередит) De Oratore Цицерона, выпущенное в 275 экземплярах, и De Civitate Dei[356]. В отличие от немецкой практики эти три издания напечатаны романским шрифтом (Antiqua), возможно, благодаря сотрудничеству с Жансоном. Заметим вскользь, что Субиако располагает библиотекой и специализированной инфраструктурой – там есть переписчики, что могло упростить процесс трансфера.
КАРТА № 1. Распространение книгопечатания в Европе в 1452–1470 годах
В Риме решающими стали 1464–1466 годы. Вечный город вернул себе свой статус столицы христианства только в 1420 году с окончательным возвращением папы, но с той поры весь период отмечен гигантской реконструкцией. Население вырастает с 20 000 человек (1450) до 55 000 (1526), бурный рост переживает недвижимость, быстро развиваются всевозможные виды торговли. Двор и папская администрация, Академия, университет, затем Греческий колледж (1513), библиотека[357], постоянное или временное пребывание в нем множества образованных прелатов делают из Рима культурный центр первого плана. Первая попытка ввести книгопечатание знакома нам только по архивным источникам: до осени 1465 года, возможно, в 1464 году, было образовано общество с участием апостольского нотария Доменико да Лукка (позднее Симоне ди Никколо де Люк, он же Симоне Карделла), Энрико ди Ульрико Галлуса Тейтоникуса (Хенри, сына Ульриха Хана) и Клементе Донати ди Урбино[358]. Карделла – свой человек в курии, с которой он связан как купец. Ульрих Хан происходит из Ингольштадта и одно время живет в Вене, где приобретает статус буржуа (и где, возможно, занимается типографским делом в 1462 году), до своего переезда в Италию. Он тоже имеет хорошие связи при папском дворе. Если это сообщество действительно сумело напечатать одно или несколько изданий, ни один их экземпляр не сохранился[359].
Однако кардинал Торквемада, вполне возможно, помог Хану обосноваться в Риме около 1464–1466 годов, чтобы он печатал там его «Meditationes» – комментарии к жизни Иисуса, проиллюстрированные 31 гравюрой, которые кардинал велел выполнить в Санта-Мария сопра Миневра[360]. Речь идет о первой иллюстрированной книге (1467) после тех, что делал Пфистер в Бамберге. До 1471 года Хану помогает Джованни Антонио Кампано (1429–1477), бывший учитель риторики в Перудже, а позднее епископ в Кротоне и Терамо, который вычитывает корректуру и пишет некоторое число предисловий для изданий классиков. В 1471–1474 годах он будет компаньоном Симоне Карделлы, затем будет работать в одиночку. Источники указывают, что в 1474 году он потребовал себе право продавать свои книги на «прилавке» перед мастерской. Несмотря на финансовые трудности, вызванные расставанием с Карделлой, Хан в частности публикует в 1475 году большой Римский миссал, переизданный в следующем году с включением печатной музыкальной нотации. Он умрет в Риме в 1479 году.
Но с конца 1467 года Свейнхейм и Паннарц также перевезли сначала свои типографские прессы, а постепенно и запасы книг в Рим, где они устроились в доме, принадлежавшем братьям Пьетро и Франческо деи Массими, между пьяцца Навона и Кампо деи Фьори (где они располагают прилавком займодавцев). В ноябре Леонардо Дати, епископ Массы, отмечает в своем экземпляре блаженного Августина, что
он купил его для себя и для Георгия, своего племянника, на свои собственные деньги у немцев, обосновавшихся в Риме, которые в большом количестве производят книги, не переписывая их, а печатая [non scribere sed formare solent][361].
Впрочем, возможно, что Санта Сколастика оставила себе часть прибыли от продажи этих экземпляров. Кроме того, можно отметить присутствие в Риме в 1465 году еще одного деятеля, сыгравшего роль в зарождении книгопечатания: Сикстуса Риссингера, которого мы уже встречали и который, вероятно, одно время работает у Хана. В том же 1465 году Адам Рот, клирик из диоцеза Меца, получает статус каноника: возможно, он работает у Свейнхейма и Паннарца, пока сам не становится независимым печатником в 1471 году.
Второй круг инициативных лиц, сыгравших решающую роль в учреждении всех первых книгопечатен, – это университетская среда, впрочем, самым тесным образом связанная с Церковью. Большое число первых типографов были выпускниками университетов, начиная с Гутенберга. Их роль особенно ясно видна в случае Парижа, главного «печатающего» города во Франции. Конечно, город накопил много заведомо благоприятных факторов: это самый крупный европейский город в демографическом отношении (225 000 жителей около 1500 года), одновременно и главный экономический центр, и центр политического руководства (хотя монархия и остается «передвижной»), и интеллектуальный центр королевства. Он очень рано принимает книгопечатание; король, вероятно, после 1458 года отправил Жансона собирать информацию об используемых в Майнце технологиях, а Фуст и Шеффер сбывают в нем часть своей продукции. Но в данном случае определяющую роль играют личные связи, и книгопечатание будет внедряться в столице через индивидуальные взаимоотношения мэтров и студентов.
Гийом Фише – главный ключевой персонаж периода 1460–1470-х годов. Родившийся в 1433 году в Фосини, учившийся в Авиньоне, а затем в Париже, socius Сорбонны в 1461 году, он становится ректором университета (1467) и доктором теологии (1468). Будучи посланным с поручением в Милан в 1469–1470 годах, он открывает для себя итальянский гуманизм, скорее всего, встречается с кардиналом Виссарионом и уезжает оттуда с глубокой убежденностью в важности книгопечатания. Рядом с ним Иоганн Гейнлин из Штейна[362] (Иоганн де Лапид), учившийся в Эрфурте, Лейпциге и Лувене, приехавший в Париж в 1453 году и поступивший в колледж Сорбонны[363]. Одно время он живет в Базеле (1464–1466), где в частности является деканом факультета искусств, но, возможно, бывает и в Майнце тоже. Именно в Базеле он знакомится с двумя молодыми студентами, Ульрихом Герингом из Констанца и Михаэлем Фрибургером из Кольмара. Он завербовал их в свой второй приезд (1469–1470), а кроме них, своего соотечественника родом из Штейна, Мартина Крантца. Первый печатный станок установлен Гейнлином в колледже, которым он руководит, в Сорбонне, Фише составляет издательскую программу, а Геринг, Крантц и Фрибургер обеспечивают работу мастерской. Печатное предприятие начинает свою деятельность с «Эпистол» Гаспарена де Бергамо, чья рукопись была передана Фише через Гейнлина:
Как солнце ты разносишь по миру свет науки /
О, Париж, королевский город, мать всех муз /
Так прими же воздаяние за твои заслуги
Это почти божественное искусство, придуманное в Германии…[364]
Здесь мы снова встречаем круги, близкие к картезианцам, потому что Гейнлин уйдет в монастырь и закончит свои дни в Шартрезе Базеля (1496). Среди его парижских студентов также присутствует… Иоганн Амербах, который провел несколько лет в Венеции и Нюрнберге, а затем поселился в Базеле и открыл там типографию (1477), которая вскоре станет одной из главных в городе[365]. Вполне вероятно, что студенческие связи лежат у истоков появления книгопечатни в Лионе, посредством молодого купца и «артиста» Бартелеми Бюйе.
Третья наиболее влиятельная среда, через которую началось распространение книгопечатания, – это деловые круги, примером чего может служить история Бюйе в Лионе[366]. Выходя из трудного периода, город переживает примечательный рост: с 15 000 жителей около 1444 года население увеличивается, возможно, до 45 000 в 1515-м и продолжает расти до середины XVI века. Три события делают из Лиона одну из торговых и художественных столиц Ренессанса, начиная с 1460-х, и прежде всего это учреждение Людовиком XI четырех больших ежегодных ярмарок (1463). Затем тот факт, что в Лионе обосновались флорентийские комиссионеры, работающие во Франции. Наконец, начало Итальянских войн естественным образом делает из Лиона базу для всех сил, участвующих в конфликте на полуострове, равно как влечет за собой многократные приезды двора и активную дипломатическую деятельность. Бюйе – одна из главных купеческих династий в городе, усиливающих свои позиции, отбирает пальму первенства у Авиньона или Парижа. Отец, Пьер Бюйе, имеет диплом по праву и обладает значительным состоянием, фактически он является главой консулата в Лионе. Старший сын, Жак, бакалавр in utroque, а младший, Бартелеми, бакалавр искусств, женится на дочери нотариуса Клода Дале и также станет консулом. Именно он будет финансировать первую лионскую типографию, устроенную в его доме под руководством уроженца Льежа Гийома Ле Руа (1473). Размах его деятельности позволит ему завещать 2000 турских ливров коллегиальной церкви Сен-Низье на строительство часовни…
Динамику этой деятельности иллюстрирует доля иммигрантов, в особенности немцев, среди лионских книжников: среди 47 человек, указываемых в просопографии в качестве лионских «людей книги» в XV веке, – 21 немец, только 19 французов и 7 выходцев из других регионов (Италии, Испании, Фландрии и Далмации)[367]. В конечном счете местный рынок стал для города только лишь второстепенным, но лионцы стали посредниками для немцев и венецианцев на юге Франции и на Иберийском полуострове, тогда как их собственное производство было сначала ориентировано на экспорт, в особенности книги на народном языке и издания с иллюстрациями. Сила Бюйе в его деловой сети, которая охватывает Авиньон (1481), Тулузу, Лангедок и Испанию (1477), а также Париж (где его представитель – Николя Гийбо) и Италию (Венеция и Жансон). Когда в 1482 году городу Лиону потребовалось заплатить в Париже крупную сумму денег, а у его представителя не оказалось достаточно наличных средств, консулы совершенно свободно обратились к своему коллеге:
Чтобы он через человека, который у него в Париже торгует книгами, передал сумму, которая необходима…
В Лионе при мастерской и магазине таких людей, как Бюйе или Хуз, работает целая группа деятелей культуры, авторов, переводчиков, популяризаторов и художников, которые поставляют материалы для печати. Именно в этом городе в 1476 году вышла первая печатная книга на французском языке, «Золотая легенда» Иакова Ворагинского, а также Библия (Ветхий завет) малого формата, с несколько сокращенным текстом на народном языке. Лионец Жюльен Машо переводит на французский язык «Зерцало воздаяния человеческому роду», из которого уроженец Вюртемберга Мартин Хуз, обосновавшийся в Лионе в 1478 году, сделает первую печатную иллюстрированную книгу на французском языке…
Еще один регион, в котором купцы играют определяющую роль, – это Англия и территория Старых Нидерландов, и их производство демонстрирует аналогию с лионским производством. Родившийся около 1420 года в Кенте, Уильям Кэкстон – купец-галантерейщик, образовывает свое дело в 1441 году и регулярно разъезжает по Голландии[368]. Мы встречаем его в Брюгге, где складируется английская шерсть и где он в 1462 году выступает в качестве руководителя «английской нации». В то же самое время он занимается переводами, переписыванием и торговлей рукописями. В 1471 году Кэкстон уже в Кёльне, где, возможно, знакомится с печатным делом и приобретает типографский станок и шрифты у Велденера, прежде чем привезти их в Брюгге: именно там он в 1472–1473 годах издает «Историю Трои», первую печатную книгу на английском языке, а три года спустя основывает в Вестминстере первую английскую книгопечатню[369]. Он работает главным образом для придворных кругов и выпускает не менее 96 наименований, по большей части на английском или французском языках.
Классификация городов
Зарождение книгопечатания
Статистический анализ позволяет уточнить конъюнктуру инновации. Мы видели, что подсчеты коэффициента ранговой корреляции подтвердили значимость пространственной близости для начального этапа распространения книгопечатания, но они также показывают, что спустя приблизительно два десятилетия ситуация меняется. Если мы ограничимся 17 городами, в которых имелись печатные станки до 1471 года, и рассмотрим численность населения, Майнц, город, в котором впервые появилось книгопечатание, окажется только на двенадцатом месте. И наоборот, Париж, самый населенный город Европы, на шестнадцатом месте по возникновению типографий (1470). В глобальном отношении корреляция между датой появления книгопечатания и численностью населения равна нулю. Первостепенную роль играет близкое географическое расположение, а также личные связи. Показатель улучшается, если мы будем учитывать не дату появления книгопечатания, а объем произведенной продукции до 1471 года: коэффициент корреляции население/производство становится положительным, хотя и остается невысоким (r = 0,39). Наконец, логично, что результат будет лучше для корреляции между тем, насколько давно появилось книгопечатание, и объемом производства, измеренным в количестве наименований (r = 0,75). Но по прошествии двадцати лет, то есть около 1480 года, все большую роль начинают играть объективные условия развития.
ПЕРВЫЕ ГОРОДА С КНИГОПЕЧАТАНИЕМ В ЕВРОПЕ (ДО 1470 ГОДА)
Первый столбец: города с типографиями (в хронологическом порядке); второй столбец: население, по оценкам, в 1500 году (согласно P. Bairoch et al.); третий столбец: год появления типографии; четвертый столбец: количество наименований до 1471 года.
P: классификация по численности населения; D: классификация по дате появления типографии; T: классификация по количеству названий, изданных до 1471 года (по ISTC); км: по расстоянию от Майнца. Крестиком отмечен порядок классификации мест, слишком незначительных, чтобы численность их населения была известна.
Колонки d2 указывают цифры, использованные при подсчете корреляции
В конце XV века: факторы притяжения
Расчеты по производству печатной продукции в 1495–1499 годах, проведенные Филиппом Ньето, позволяют вернуться к изучению ситуации в конце XV века. Лидер по производству теперь Париж, который одновременно является самым крупным городом Европы, а за ним следует Венеция, еще один крупный демографический центр. Такие города, как Флоренция, Рим, Лион, Болонья и Лондон, имеют численность населения более 50 000 жителей каждый и занимают место в ряду наиболее активных центров производства книг. В противоположность периоду до 1471 года, корреляция между демографией и производством печатной продукции (по числу наименований) положительна, но коэффициент остается сравнительно невысоким (0,46). К тому же некоторые из городов, которые одними из первых обзавелись печатными станками, исчезли из списка, начиная с Майнца, но также следует упомянуть Бамберг, а также мелкие итальянские центры (Субиако, Фолиньо и Треви) и Беромюнстер.
Сети все больше тяготеют к структурированию согласно прежде всего объективному весу различных городов, а также в зависимости от последствий их принципов специализации и поисков экономии в масштабе. Показателен случай Италии: когда первые печатные станки начинают работать в Субиако в 1465 году, уже в следующем году книгопечатание появляется в Риме вместе с Ульрихом Ханом, к которому вскоре присоединяются Свейнхейм и Паннарц. Предпочтение, отдаваемое крупным центрам, точно так же объясняет то, что в 1473 году Иоганнес Вестфальский, первый печатник во Фландрии, переводит свою мастерскую из Алста в Лувен. Большой город утверждает себя благодаря тому, что предлагает первым мастерам более крупный рынок сбыта, а также потому что он аккумулирует функции власти. Лучше всего эта схема видна на примере Венеции. Этот город – один из главных в Европе, с приблизительно 100 000 жителей около 1475 года становится политической столицей и контролирует финансовые и торговые потоки, охватывающие всю Европу вплоть до торговых путей Восточного Средиземноморья и даже дальше – в ту самую эпоху, когда одной из главных интеллектуальных и культурных задач было открытие заново классической греческой культуры[370]. Книгопечатание в Венецию в 1468 году привез Иоганн Шпейер, начавший с «Писем» (Epistolae familiares) Цицерона. Несмотря на кризис перепроизводства после 1472 года, в конце XV века город выступает в качестве второго по значимости центра производства печатной продукции в мире: из 30 000 изданных инкунабул 3500 происходят из Венеции – в Clavis Борсы перечислены 271 печатник или книготорговец-печатник, работавших в Венеции до 1501 года[371]. Успех так очевиден, что ответственные лица очень быстро понимают, какой вклад в экономику может внести книгопечатание: именно венецианский Сенат в 1469 году выдает первую известную привилегию на торговлю книгами. И в Венеции производится печатная продукция для всей Адриатики и Восточного Средиземноморья на латинском и греческом языках и даже записанная глаголицей[372].
Однако можно отметить невероятные расхождения между численностью населения и объемом производства: самый яркий пример – Лейпциг, который представляет собой маленький город (около 10 000 жителей), где книгопечатание появилось довольно поздно (1481), но который занимает третье место среди европейских центров по производству печатной продукции – во всех отношениях неожиданный результат. Также можно отметить довольно благоприятное положение небольших городов, таких как Базель или Девентер: школа «Братства общей жизни» в Девентере имеет очень хорошую репутацию, молодой Эразм учится там с 1478 по 1484 год, а Александр Хегиус становится в ней директором в 1483 году. Базель, город Собора, – университетский и художественный центр, он контролирует пути, связывающие долину Рейна с Северной Италией через Лёчберг, Симплон, Сен-Готард и Шплюген. Случается и так, что очень сильная конкуренция внутри одного главного города становится причиной трансфера: когда Кёлхофф-старший поселяется в Кёльне в 1472 году, он располагает значительными капиталами и его появление приводит к отъезду многих других печатников, например Шиллинга в Базель или же Велденера в Лувен…[373]
И наоборот, некоторые из крупнейших европейских городов занимают весьма средние места по объему выпуска печатной продукции. Самый поразительный пример – Неаполь, вероятно, стоящий на втором месте на Западе около 1500 года по численности населения в 125 000 жителей, но производящий печатной продукции в два раза меньше, чем Базель, в котором численность населения в десять раз меньше. В Праге насчитывается 70 000 жителей, книгопечатание там появляется только в 1487 году и остается на слабом уровне (четырнадцать наименований за период 1495–1499 годов). Конкуренция мощных немецких центров, расположенных поблизости, объясняет, почему пражские мастерские специализируются на изданиях на народном, чешском, языке, которые производятся только здесь и для которых существует региональный рынок сбыта. На другом краю Европы, в Гранаде, которую в 1492 году покинул последний султан династии Насридов, завершилась Реконкиста: первые печатные станки заработают в этом крупном городе (около 70 000 жителей) четыре года спустя, но выпуск продукции останется минимальным (три наименования). То же самое касается таких городов, как Лиссабон (65 000 жителей) и Палермо (55 000), тогда как в Марселе (45 000) типографии появятся только в конце XVI века.
Эти результаты позволяют сделать три наблюдения. С одной стороны, отныне мы в полной мере наблюдаем принцип смещения оси Европы к северо-западу, и большие южные города оказываются в сравнительно невыгодном положении с точки зрения населения: Неаполь, Палермо, Лиссабон, Гранада и даже Валенсия с Севильей. Второе наблюдение касается периферийной локализации четырех наиболее активных центров (Париж, Венеция, Лейпциг и Лион), которые как бы обрамляет россыпь второстепенных центров. В этих четырех случаях речь идет о городах, очень активно занимающихся торговлей и распространением: Париж пользуется своей небывало высокой численностью населения, присутствием университета и королевской администрации и неоспоримо господствует в географии французского книгопечатания. Венеция – главная точка перехода между Европой и Центральным и Восточным Средиземноморьем, а также между Центральной Европой и Италией (через Бреннер и долину Тренто): она – первый торговый центр мира. Лейпциг занимает второстепенное место по своей демографии, но является городом первого плана благодаря своим ярмаркам и контролю, который его купцы установили над торговыми путями, ведущими на Восток. К тому же его университет выиграл от упадка Праги[374]. В аналогичной ситуации находится и Лион: город контролирует циркуляцию людей и товаров между Францией и Италией и множество крупных итальянских фирм имеют в нем свои филиалы. Лионским печатникам и книготорговцам даже удается конкурировать в отдельных сферах с парижскими; они распространяют продукцию по всему югу королевства и их рынок включает в себя Иберийский полуостров.
ДВАДЦАТЬ ПЕРВЫХ ГОРОДОВ ЕВРОПЫПО УРОВНЮ ПРОИЗВОДСТВА ПЕЧАТНОЙ ПРОДУКЦИИ В 1495–1499 годы
КАРТА № 2. Двадцать первых центров печати в период 1495–1499 годов (по количеству названий, помимо воззваний и листов с односторонней печатью)
Некоторые из функций, выполняемых тем или иным городом, образуют более благоприятную среду для книгопечатания: в частности речь о руководящих функциях в религиозной сфере (резиденция епископа или архиепископа, присутствие крупных религиозных орденов и т. д.), интеллектуальной (школы, университеты и колледжи) и политической областях. Трудно переоценить роль университетов: в Париже и Кёльне очень сильные университеты, Лейпциг стал университетским городом в 1409 году, Базель – в 1459-м. Наконец, можно заметить, что на итальянском полуострове две трети городов, в которых есть печатные станки до 1475 года, – это еще и университетские города: кажется, что в Италии быстрее всего заметили связь между университетом и новым искусством книгопечатания[375].
Эта география, сильнее структурированная, в то же время сталкивается с противоречивыми явлениями, в частности, в ней по-прежнему очень заметна фигура странствующего печатника, персонажа, оказавшегося зажатым между заказами и логикой рынка. Иоганн Неймайстер из Трайзы (к северу от Марбурга), также учившийся в Эрфурте (1454), скорее всего, работал печатником в Майнце, может быть, еще у Гутенберга[376]. Возможно, он работал в первой мастерской Бамберга, но в любом случае он уезжает из Майнца после беспорядков 1462 года. По дороге в Италию он, возможно, останавливается в Базеле и Риме, но в 1469 году снова появляется в Фолиньо, епископской резиденции и городе крупной ярмарки[377]. Эмилиано де Орфинис, мастер монетного дела при папе, и его брат Мариетто помогают ему деньгами обосноваться в этом городе, в доме Эмилиано, в качестве городского первопечатника. Неймайстер произведет там то, что мы могли бы назвать подделкой Цицерона Свейнхейма и Паннарца (1469), одну книгу Леонардо Бруни (1470) и, что самое главное, первое издание «Божественной комедии» Данте (11 апреля 1472), в котором также участвует купец из Треви Еванджелиста Анджелини, – три произведения, важных в силу их ориентации на предвосхищение «национального» рынка. Возможно, Неймайстер работал с Стефанусом де Могунтия и Крафто, двумя другими немцами, которые встречаются нам в Перудже в 1477 году[378].
Но проблемы возникают и в Фолиньо, и Неймайстер, после заключения на некоторое время под стражу за долги, покидает Италию, чтобы вернуться в Майнц и открыть там мастерскую (1479). Эти странствия благоприятствуют трансферу технологии и инновации: Неймайстер, возможно, использовал в Фолиньо романский типографский шрифт и первым начинает делать в Майнце иллюстрации в книгах, используя в своем издании «Размышлений» Торквемады технику обрезной гравюры по олову, имеющую итальянское происхождение[379]. Его превосходный «Майнцский требник» (Agenda Moguntinensis) 1480 года, напечатанный черной и красной краской и проиллюстрированный гравюрой по металлу, – заказ курфюрста[380]. Достойный специалист, придирчиво следящий за качеством своей продукции, Неймайстер не располагает необходимыми финансовыми средствами. И снова он не в состоянии себя содержать и в 1481 году отправляется во Францию, вероятно, останавливаясь в Базеле и Лионе. У Лиона постоянные коммерческие отношения с юго-западом: в 1482 году мы обнаруживаем Неймайстера в богатом епископском городе Альби, куда, как и в Фолиньо, он завозит книгопечатание и снова выпускает иллюстрированные «Размышления» Торквемады, «Бревиарий» и «Римский миссал» (1482), помимо мелкоформатного издания Цицерона и, может быть, «Процесса Велиала». Миссал, напечатанный в два цвета, свидетельствует о технических изысканиях, которые ведутся типографом, чтобы воспроизвести музыкальную нотацию. На последнем этапе Неймайстер снова окажется в Лионе, куда его, скорее всего, позвал архиепископ Шарль Бурбонский (1482–1483): он печатает там новый «Римский миссал», заказанный кардиналом-курфюрстом (1487), и работает над «Венским бревиарием» по заказу графа-архиепископа Анджело Катоне. Но ему не удается сохранить независимость и завершает Неймайстер свою трудную карьеру подмастерьем в различных лионских мастерских, хотя печатная отрасль переживает расцвет и спрос на технических специалистов очень высок. Неймайстер умирает в Лионе около 1512 года…[381]
Скопление печатных станов
Локализация типографских мастерских, функционировавших в XV веке, тем не менее создает ложное представление, потому что идет путем накопления. Карты Люсьена Февра и Анри-Жана Мартэна на самом деле мешают заметить двойственный феномен устройства временной мастерской в том или ином городе, например, в Субиако или Беромюнстере, и постепенной концентрации сети в узком круге наиболее значимых и активных городов. Это противопоставление покрывает противопоставление между логикой заказа и логикой рынка. В первом случае печатника привлекает в город фигура важного клиента, принца или епископа, но, если рынок недостаточен, ему порой приходится через несколько лет переезжать. В Альби книгопечатание, вероятно, появляется сразу после 1475 года вместе с «мастерской Энеаса Силвиуса», тогда как Неймайстер находится в городе начиная с 1481 года. В обоих случаях речь идет только о временной деятельности. После того как Неймайстер уехал в Лион, в Альби больше не было книгопечатания в течение почти двух столетий:
Книгопечатание в Альби слишком сильно опирается на заказ. То, что можно было бы назвать издательской политикой, берут на себя духовные лица, епископ и его окружение, которым удается на время закрепить мастерские, чтобы они поставляли им, клиру и верующим, которым они руководят, справочники, учебные пособия и религиозные книги, в которых они нуждаются. Кроме того, Альби удачно располагался на путях, по которым между Овернью, Лионом, Тулузой и Испанией перемещались торговцы, студенты, клирики или миряне, участники судебных процессов. Это на первое время обеспечивало сбыт книг, но этого было недостаточно, чтобы длительное время поддерживать деятельность, которая перехватывается по-настоящему коммерческими предприятиями, занимавшимися книгопечатанием и книготорговлей. В последний период своего епископства Луи Д’Амбуаз пользовался услугами лионской мастерской для издания синодальных статутов и руководств для исповеди; его преемники обращаются к книготорговцам из Лиона, Оверни и даже Тулузы до тех пор, пока книгопечатание снова не появляется в Альби в 1670 году[382].
По всей Европе встречаются аналогичные примеры. Чтобы не покидать Францию, можно вспомнить о книгопечатнях Шабли, Клюни, даже Дижона. В 1490-е годы книги также печатаются в Бретани, в Лудеаке и Трегье, но в скором времени типографии исчезнут из провинции. В первой половине XVI века распространение печатной продукции в Бретани ведется из Нанта, Ренна, Кана и Руана. Определяющие факторы парадоксальным образом пересекаются, например, когда город находится достаточно близко к важному центру, чтобы успешно с ним конкурировать. Таков, по всей видимости, случай Шартра, а также некоторого числа городов, некогда относившихся к Нидерландам, вроде Лилля, в которых конкуренция и легкость, с которой можно раздобыть печатное издание, таковы, что там, по-видимому, не имеет смысла устраивать книгопечатню. В итоге обычно утверждается логика интегрированного рынка: если сравнить карту типографских мастерских, действующих в Европе на рубеже XVI столетия, с сетью городов, в которых был хотя бы один печатный станок сразу после 1450 года, можно заметить феномен «осветления» в пользу крупных центров одновременно с сохранением привилегированной ситуации на Рейне, но в особенности в Южной Германии, Центральной Италии и в Нидерландах. Концентрация усиливается из-за переворота внутри самой отрасли: крупные книготорговцы и книготорговцы-печатники забирают все большую долю бизнеса, при этом организуется и разворачивается сеть специализированных торговцев, розничных торговцев, которая также становится благоприятным фактором для концентрации.
КАРТА № 3. Города, имевшие хотя бы одну мастерскую в период 1452–1501 годов
КАРТА № 4. Мастерские, работающие в 1500 году
В XV и XVI веках книгопечатание завоевывает регионы Центральной, Восточной и Юго-Восточной Европы достаточно быстро, но точечно. Строительство территориальных государств, постепенно включающихся в процесс политической модернизации, опирается прежде всего на религиозную идентичность (с метрополиями Гнезно в Польше или же Эстергом в Венгрии)[383]. Но оно также проявляется в подъеме политических столиц, часто соответствующих «городам-резиденциям», и в присутствии университетов, которые можно называть «территориальными»: так обстоят дела с Веной, Прагой или Краковом, даже с Братиславой…[384] Таких центров, в которых университетские, религиозные или политические учреждения дают работу печатным станкам, хотя время для устройства постоянных книгопечатен еще не пришло, множество. На юге Италия является главным посредником с иллирийскими землями и тем, что лежит за ними, но оттоманское нашествие, отмеченное падением Константинополя (1453), на многие столетия разделит Центральную и Юго-Восточную Европу. В Буде книгопечатные мастерские появляются только эпизодически, начиная с 1473 года, а в Вене новая технология надолго приживется только в 1482 году со Стефаном Коблингером. Положение Вены, кажется, ухудшается около 1500 года, тогда как сокрушительное поражение Венгерского королевства после битвы при Мохаче (1526) делает столицу Габсбургов приграничным городом. В 1529 году турки подошли к Вене, в 1532 году – к Грацу…
Адриатика – «венецианское озеро», и именно в Венецию обращаются в поисках книг многие прелаты, туда едут проходить обучение профессионалы. Эрхард Ратдольт, который печатает «Загребский требник» в 1484 году по приказу епископа Освата[385], уже печатал «Требник» Эстергома в 1480-м. В Далмации книгопечатание сначала появляется только спорадически, вместе с мастерскими, связанными с Церковью: первая известна в Косенье в 1471 году, но самая крупная работает в Сене в 1494 году. Однако речь всегда идет только о точечных попытках, в значительной мере ограниченных ввиду трудностей получения «железа», в частности типографских шрифтов для славянских языков – глаголические шрифты рисуются и вырезаются в Венеции. Первая печатная книга – «Missale glagoliticum», которую издают Бланк/Баромич со своими компаньонами в Сене в 1494 году[386]. Когда князь Иван Черноевич, бывший союзник Скандерберга в его противостоянии с Венецией, обосновался в Цетине возле озера Скутари, начинает создаваться первое княжество (Черногория), куда также переносится столица[387]. По традиции считается, что Черноевич послал монаха Макария в Венецию, чтобы тот научился печатному делу и раздобыл шрифты. Георгий, сын Ивана, женившийся на девушке из венецианской патрицианской семьи, в 1494 году велел напечатать глаголический миссал, возможно, еще один миссал в том же году и Псалтирь в 1495-м. Тем временем в 1496 году ему пришлось навсегда покинуть Черногорию и искать прибежище в Венеции. В начале XVI века Макарий в свою очередь добрался до Валахии (1508–1510), где работает под патронажем воеводы Варравы и откуда церковнославянские, а позднее и греческие книги распространяются на Балканах. Если исключить мастерские, созданные в еврейских или армянских диаспорах оттоманских городов, книгопечатание тогда начинает лишь постепенно появляться снова в зонах, граничащих с Западом, Краине, Хорватии и в части южнославянских стран вплоть до Белграда (1552)[388], а также в Трансильвании (в 1529 году в Сибиу)[389].
В Оттоманской империи технология книгопечатания не получает практически никакого распространения: главная книга – это Коран, и ее язык, арабский, – священный язык, что исключает любые возможности механического воспроизведения, кроме того, могущественные корпорации переписчиков и миниатюристов противятся распространению технологии, которая может составить им конкуренцию[390]. Как следствие, в Восточном Средиземноморье у истоков внедрения технологии печати подвижными литерами чаще всего стоят немусульманские и прежде всего еврейские сообщества. Практически до конца XVIII века вся печатная продукция на греческом языке поступает с западных печатных станков, сначала из Венеции – для «ученых», а также определенного вида «популярных» изданий[391] – с российской границы (Вильнюс и Львов) во второй половине XVI века, затем из Вены[392], даже из Будапешта. На Ближнем Востоке, за исключением Константинополя, первая книгопечатня заработала в 1563 году в Цфате, поблизости от Акко, в мастерской братьев Ашкенази.
«История» Геродота, в переводе на латынь Лоренцо Валлы, издание, напечатанное в Венеции Иоганном и Грегориусом де Грегорисами, из Форливио, в 1494 году. Расположение текста на странице приведено типично для итальянского Ренессанса, с великолепной рамой на черном фоне. В начале книги расположена ксилографическая иллюстрация: слуга возлагает венок на голову пишущего автора (обратите внимание на кабинет, в котором разворачивается действие) (Национальная библиотека имени Сеченьи, Будапешт).
На востоке книгопечатание – прежде всего дело Церкви и власти, согласно схеме, соответствующей географии, которая находится на периферии по отношению к центру изобретения и вообще менее открыта в отношении книжной цивилизации. Здесь мы скорее имеем дело с логикой заказа, а не рынка. Роль власти остается решающей, когда Петр Первый открывает Россию западным веяниям, основывая столицу в Санкт-Петербурге и организуя вокруг Императорской академии наук обращение, а затем производство печатных книг. И наоборот, хотя Церковь и рассматривает производство печатной книги прежде всего как средство проповеди Евангелия в Новом Свете, рынок очень быстро начинает играть движущую роль в новых западных колониях: в Мехико типография основывается в 1530-е годы, бумажное производство существует в Мексике уже около 1580-го, а вторым «печатающим» городом в Америке становится Лима в 1584 году. Феномен подъема рынка еще сильнее даст о себе знать в английских колониях Северной Америки.
Конъюнктура и специализации: рынок и инновация
География производства
География мастерских только частично покрывает географию производства печатной книги, что мы можем оценить по количеству изданных наименований. Распределение хронологических этапов позволяет ясно увидеть господство Италии и Германии, но также конкуренцию со стороны новых географических регионов, самым динамичным из которых является Франция[393]. На самом деле, хотя итальянская продукция продолжает лидировать, отрыв сокращается, когда она переходит от 46 % всего оборота до 1480 года к 34 % после этой даты. Динамика тоже хуже, поскольку в этот самый период темпы роста в Италии составляют 263 % против 321 % в Германии и 454 % в Нидерландах. Хотя Германия почти сохраняет свои прежние позиции, ситуация бесспорно меняется в пользу Франции, в которой производство вырастет с 7 до 19 % общего объема, а темпы роста превышают 900 %. Великобритания также характеризуется быстрым развитием, с умножением почти в 8 раз, хотя цифры очень невысоки (352 наименования, опубликованные после 1480 года). Третий наиболее динамичный регион – Испания, в которой выпуск продукции вырастает более чем в десять раз: с 83 наименований до 1481-го (1,4 %) до 867 в период 1481–1500 годов (4 % от общего объема).
Эти цифры демонстрируют феномен, который имеет огромную важность. В XV веке очень динамична не только конъюнктура печатной отрасли с ее постоянным ускорением, в период 1480–1500 годов мы также наблюдаем изменение издательской географии и возникновение более автономных национальных рынков. Основные причины оказываются связанными с двумя аспектами. Сначала рост числа наименований и открытие рынка предполагало, что распространение продукции происходит в более узких территориальных границах: поскольку конкуренция растет, делаются попытки производить продукцию на месте, чтобы избежать медлительной, ненадежной и всегда дорогостоящей транспортировки. Снижение средней цены книги подкрепляет эту тенденцию, поскольку наценки соответственно становятся более обременительными. Немецкая практика «книготорговли по бартеру» (Tauschhandel) отвечает этим императивам: книготорговцы, имеющие запасы (сегодня мы бы назвали их издателями), обмениваются частями своих тиражей, что в плане книжной географии предполагает разбросанных производителей и существование центра встречи и обмена: таким центром является ярмарка, на которой все встречаются обычно два раза в год, как во Франкфурте-на-Майне, так и, все больше и больше, в Лейпциге. В целом растущая «национализация» географии нового медиа основывается прежде всего на конкуренции и равновесии рынков во времени.
ЭВОЛЮЦИЯ ПЕЧАТНОГО ПРОИЗВОДСТВА ПО КРУПНЫМ ЗОНАМ (КОЛИЧЕСТВО НАЗВАНИЙ)
Удивительным образом мы не располагаем статистикой производства печатной продукции по содержанию, так что оказываемся ограничены случайными сведениями. Сосредоточимся в данном случае на двух областях, которые образуют часословы и юридическая литература. Первые представляют собой небольшие тома, часто формата ин-кватро, на велене или простой бумаге, проиллюстрированные сериями ксилографий. Хотя католические часословы изготовляются поначалу Жансоном в Венеции (1474) – еще можно заметить, что здесь речь идет о трансфере между Францией и Италией – вскоре специализированные парижские мастерские займут господствующее место: в 1494 году из 26 изданий 11 происходят из Парижа, где такие мастерские, как например, типография Филиппа Пигуше, очень активно работают в этом секторе. Среди других центров производства – Северная Франция, а также определенное число городов Северо-Западной Европы, соответствующее регионам, где некогда было распространено течение devotio moderna – Лейден и Антверпен, Вестминстер и др.: более чем логично, если учесть, что в часословах проявляется присваивание мирянами определенной формы религиозного чтения. Концентрация их производства, как и производства миссалов, усиливается, поскольку заинтересованные лица обращаются в наиболее оснащенные мастерские (доски!), а следовательно, в мастерские, способные произвести издания с наибольшей тщательностью. Так, мастерская Труа издает в том же 1494 году «Часослов для Отёна», тогда как часословы для Анже печатаются в 1488–1490 годах Буйе и Белькюлле в Пуатье[394]. Часословы останутся специализацией парижских и руанских мастерских в XVI веке: из 1585 изданий, зафиксированных в 1480–1599 годы, 1400 изданы в парижских типографиях, и некий Гийом Годар, печатник и книготорговец в период 1510–1553 годов, в 1545-м имеет на складе около 150 000 экземпляров часословов…[395]
Еще один издательский сектор, где хорошо идут «классики» библиотек раннего Средневековья, это область права[396], и пример Фуста и Шеффера показывает, что речь идет об одной из самых первых областей, к которой профессионалы обращаются, чтобы обновить спрос, поначалу почти полностью исчерпывавшийся религиозными сочинениями.
ИЗДАНИЕ ЧАСОСЛОВОВ (КОЛИЧЕСТВО НАЗВАНИЙ)
ИСТОЧНИК: ISTC. Вторая строчка указывает на индексный рост каждого хронологического периода по сравнению с периодом, предшествующим 1476 году.
Важные характеристики юридических изданий, которые будут сохраняться в течение целого столетия, […] хорошо заметны с самого начала. С одной стороны, по-видимому, большими тиражами выходят тексты канонического права, а, значит, у него больший потенциал для сбыта, чем у римского права. С другой стороны, тексты […] до XV века, кажется, по своим тиражам превосходят современные тексты. В основном господствует итальянское книгоиздание во главе с Венецией, за ним следует германское книгоиздание, а за ними плетется в хвосте Франция…[397]
Сектор права по количеству названий представляет от 7 до 8 % инкунабул, но по объемам труда и по рыночной стоимости значительно превосходит эту цифру, поскольку речь идет о более важных в материальном плане изданиях. Тем не менее это слишком специализированный сектор, чтобы поддерживать долгосрочную экспансию: выпуск юридических изданий ускоряется с 1460 по 1500 год, но темпы роста ниже, чем для ученых изданий на латыни (+57 % против +103 %). Друг за другом следуют издания, каждое из которых, учитывая размеры публикуемых текстов, требует значительных капиталовложений, но между которыми тем не менее развивается конкуренция. Так, только в одном 1476 году друг за другом выходят три издания «Декреталий» Бонифация VIII, четыре издания «Клементин» и шесть изданий «Институтов»… Рынку грозит перенасыщение, и динамичные сектора переключаются с привычных базовых продуктов на более современные юридические трактаты, а затем и на другие области. Эта специфическая для права конъюнктура сочетается с географией, в которой в части классиков канонического права преобладают немецкие центры, а в случае римского права и более современных трактатов – Италия. Изучение сохранившихся экземпляров показывает, что главный рынок образует Германия, которая поглощает большую часть итальянской продукции, тогда как Италия остается относительно непроницаемой для того, что печатается за границей. Юридическая продукция концентрируется в Венеции в конце XV века, когда ее первым конкурентом становится Лион, где книгопечатники тоже искали ниши, которые позволили бы им развивать свое дело, несмотря на конкуренцию со стороны Парижа, и пользовались ростом рынка французской грамотности около 1500 года.
Пример права, таким образом, показывает, как динамика рынка образует первый фактор объяснения инновации и ее адаптации внутри европейского пространства, структурированного конкуренцией. Анализ изданий «Произведений» Жерсона, проведенный Пьером Акилоном, позволяет уточнить схему: от первого издания (Кёльн, 1483–1484) у нас осталось 150 экземпляров, находящихся прежде всего в немецкоязычных странах. Второе издание – страсбургское (1488), и оно сохранилось уже в 321 экземпляре, которые находятся все в той же Германии, но также в Испании, Польше и особенно в Италии. От следующего издания, выпущенного в Базеле в 1489 году, до нас дошло 212 экземпляров: в данном случае инновация заключалась в уменьшении кегля шрифтов, что снижало отпускную цену. Далее идет нюрнбергское издание (1489), сохранившееся в 208 экземплярах и распространявшееся преимущественно в южных странах. Наконец, последнее издание, снова напечатанное в Страсбурге (1494), сохранилось в 362 экземплярах: оно сделано по образцу базельского и распространяется в периферийных регионах, в Англии, Австрии, Венгрии и Польше, а также в Швейцарии. Как мы видим, инновации затрагивают как содержание текстов и придаваемую им материальную форму, так и организацию сбыта, более или менее ориентированного на географию.
Народный язык
Тенденция к сегментации крупными рынками усиливается за счет роста изданий на местных языках. Этот сектор был запущен публикацией переводов Библии. Если не терять из виду тот факт, что количество отпечатанных книг в этом секторе очень разнится от одной территории к другой, например, от Италии к Британии, распределение по языкам в пропорциональном отношении довольно близко на трех основных рынках Европы: Италия, Германия и Франция представляют 86 % производства в числе наименований, и в каждом из трех случаев доля латыни составляет от 70 до 75 %. И наоборот, народный язык преобладает на более узких рынках, в Португалии, Испании, Богемии, а также в Англии[398]. Феномен был вполне ожидаем: ремесленники в этих регионах, одновременно находясь на периферии Рейнского эпицентра и в зависимом положении, не имеют средств для того, чтобы конкурировать с крупными немецкими, венецианскими или парижскими мастерскими в том, что касается изданий на латыни – Библии, патристики, юридических сборников… И наоборот, рынок изданий на народных языках не интересует крупных предпринимателей, когда он соответствует внешнему геолингвистическому пространству. Особый случай представляет собой Флоренция, которая вписывается в теорию десяти первых книгопечатных европейских городов около 1500 года. Но во Флоренции распределение языков, на которых печатаются книги, обратное по отношению ко всем остальным центрам, поскольку 78 % изданий выходит на итальянском языке, 20 % – на латыни, а все остальные – на греческом. Специфика этой ситуации определяется политической конъюнктурой, которая благодаря Медичи повернулась в сторону гуманизма и Нового времени и опирается на особые отношения между правителем и образованной элитой[399].
Производство небольших, изящно иллюстрированных часословов, – специализация парижских книгопечатников и книготорговцев в конце XV и начале XVI века: здесь представлен римский Часослов, напечатанный Филиппом Пигуше для Симона Востра в 1498 году. Центральная гравюра (Поклонение волхвов) сохранила архитектурную рамку в готическом стиле (обратите внимание на подписи на французском языке), поля украшены небольшими гравюрами, иногда с характерными лентами с надписями (Дельфская сивилла в правом нижнем углу), оттиск произведен на велене, а украшения нарисованы от руки (Городская библиотека Валансьена).
Отличительную позицию занимает Богемия: в плане книжной культуры королевство вписывается в благородную традицию, но последствия гуситских бунтов имеют двойственный характер. Богемия находится в руинах, но возникает чешская литература, фундаментальным образом связанная с письменностью и народным языком. Книгопечатание сначала появляется в Пльзене, при короле-утраквисте Йиржи из Павдебраде (1458–1471), вместе с одноименной мастерской «Троянской истории» Гвидо де Колумны[400]. В Праге первые печатные станки появляются в 1487 году, благодаря печатнику Йонату из Викогево, два других центра книгопечатания существуют в Вимперке (1484) и в Кутне Горе (1489). При этом 33 из 38 инкунабул, которые в настоящее время приписываются Богемии, напечатаны на чешском языке: эта тесная связь, несомненно, характерная для более ограниченного рынка, также указывает на глубину проникновения грамотности в Чехии, а также на роль книги на местном языке как фактора коллективной идентичности. В частности, можно сослаться на великолепную «Библию Кутны Горы» (1499), издание Библии на чешском языке, иллюстрированное ксилографиями.
Особая судьба уготована также региону, ранее входившему в состав Нидерландов, в который глубоко проникла письменная цивилизация и где книгопечатание посредством ксилотипии, вероятнее всего, появилось даже до Гутенберга. Издания на народном языке (фламандском) достигают там доли, близкой другим основным областям (около 25 % наименований), но ориентация производства такова, что многочисленная продукция, не имевшая большой ценности, календари, Донаты, благочестивая литература и т. д. сохранились плохо, – как следствие, доля изданий на народном языке останется недооцененной. С другой стороны, анализ результатов многих городов, в которых работают печатные станки, указывает на региональную специализацию, в которой юг (Алст, Брюссель, Лувен…) ориентирован на классические издания на латыни, а север (Антверпен, Дельфт, Гауда…) больше места отводит публикациям на народном языке. При переходе на уровень более крупных центров мы приближаемся к модели международной книжной торговли: в Девентере, первом региональном центре, мы имеем около 7 % изданий на народном языке (44 наименования из 580), в Лувене, втором центре, по меньшей мере 8 % (21 наименование из 243). Мы говорили о роли этой географии – находящейся между Кёльном и Северным морем – в процессе трансфера технологии в Англию: отмечается выпуск множества названий на английском языке в Брюгге и в особенности в Антверпене. Как только Кэкстон обосновывается в Вестминстере, он ловко использует свои издания на английском языке в рекламных целях. Например, именно он берется составить и установить латинскую эпитафию на могилу Чосера, в том же самом аббатстве, неподалеку от собственной лавки. И начиная с 1477 года он выпускает первое издание «Кентерберийских рассказов», затем, в следующем году, издает Боэция в переводе Чосера.
ПРОИЗВОДСТВО ИНКУНАБУЛ (КОЛИЧЕСТВО ИЗДАНИЙ)
ИСТОЧНИК: ISTC.
Редчайшее свидетельство печатания инкунабул глаголицей. Этот Миссал был отпечатан в два цвета, красным и черным, в Сене (Хорватия) в 1494 году. Каноник Блак Баромич руководил работой, для которой в Венеции были заказаны специальные шрифты (Национальная библиотека имени Сеченьи, Будапешт).
Если мы перейдем на уровень крупных регионов производства, прежде всего нужно отметить немецкое лидерство по части изданий на народном языке. Присутствие немецкого как письменного языка было ощутимо уже в эпоху манускриптов, и доля изданий на немецком языке в сравнении со всем объемом произведенного до 1481 года достигает почти 22 % против 16 % в Италии и во Франции. Вероятно, дело в современном характере рынка, но, помимо этого, и в густом скоплении печатающих городов, и это действует как фактор, усиливающий пропорциональный вес местного и регионального рынка. Нидерланды, особенно их северные регионы, где 20 % составляют издания на народном языке, оказываются в промежуточном положении между этими двумя моделями, хотя уровень производства в них значительно ниже.
ПРОИЗВОДСТВО ИНКУНАБУЛ (КОЛИЧЕСТВО ИЗДАНИЙ) ДО 1481 ГОДА
ИСТОЧНИК: ISTC.
ПРОИЗВОДСТВО ИНКУНАБУЛ (КОЛИЧЕСТВО ИЗДАНИЙ), 1481–1500 ГОДЫ
ИСТОЧНИК: ISTC.
Те же самые подсчеты, выполненные для 1481–1500 годов, дают существенно иные результаты: немецкое производство печатных изданий на немецком языке снова увеличивается до почти 28 %, то есть до доли слегка превышающей ту, что наблюдается в Италии (25 %). Франция блестяще наверстывает упущенное, что позволяет ей в этот период превзойти 28 % по части изданий на народном языке и даже превысить 30 % в 1486–1490 годы. Возможно, этот феномен следует парадоксальным образом связать с сверхконцентрацией типографий в Париже и Лионе, то есть в двух очень крупных городах, где доля светской публики пропорционально гораздо больше. Можно также вспомнить о языковой политике, которая создает благоприятные условия для французского языка как языка культуры и государственного управления и которой придадут легитимность законодательные инициативы, принятые в первой половине XVI века (ордонанс Виллера-Коттре).
Переводы и переводчики
Интеграция географии распространения книгопечатания прежде всего обеспечивается существованием международного письменного языка – латыни: хотя его эксклюзивность постепенно ослабевает, три четверти печатной продукции XV века по-прежнему на латинском языке. Между тем, по мере того как различные народные языки начинают укрепляться, ситуация меняется и среди инструментов обмена, работающих на установление интеграции, можно наблюдать и растущее число переводов. Простой поиск по ISTC дает корпус из 1198 наименований, опубликованных на языке, отличном от оригинала (менее 5 % от общего числа наименований). На первый взгляд, ситуация с переводами не та, которой можно было бы ожидать, поскольку их доля по сравнению со всем объемом продукции уменьшается после 1480 года (с 5,2 до 4 %). Дело в том, что почти половина корпуса (567 наименований) соответствует переводам на латынь либо «ученых» книг (перевод с греческого на латынь), либо, наоборот, изданий, опубликованных сначала на народном языке, которые желательно при помощи латыни открыть для более широкой публики. Вторая половина, чуть меньшая (538 наименований), представлена прежде всего переводами на различные народные языки. Быстро становится понятно, что для этого сектора ситуация более благоприятна, поскольку он вырастает с 40 до 52 % от всего корпуса текстов от одного периода к другому: расчеты контингентности подтверждают сверхпредставленность латыни на первом этапе и сверхпредставленность современных языков на втором.
Конъюнктура изданий на современных языках показательна: немецкий преобладает до 1481 года (51 перевод на немецкий язык из 121 издания в целом), но затем картина меняется, когда, что понятно, удваивается количество переводов на немецкий (+198 %), но также наблюдается рост в 262 % для итальянского и пятикратное увеличение количества переводов на французский язык. В эти два десятилетия именно французский становится главным языком переводов с 112 названиями против 101 для немецкого и 97 для итальянского. Испанский рынок также переживает бурный рост, но в меньшей степени: никаких переводов на испанский язык до 1481 года, 46 после этой даты, но следует также принимать во внимание каталонский язык, на котором до 1481 года было три перевода, а после – 21, что в сумме дает для полуострова (без учета португальского) 67 переводов на местный язык – цифру, составляющую две трети от итальянской. Если добавить 40 переводов на английский, зафиксированных для этого периода, первый вывод, который можно сделать из статистического анализа, касается расхождения в самом феномене – с ростом вторичных рынков, все более динамичных в сравнении с Германией и Италией, где на первых местах оказываются Франция и Испания.
СТАТИСТИКА ПЕРЕВОДОВ, НАПЕЧАТАННЫХ В XV ВЕКЕ (КОЛИЧЕСТВО НАИМЕНОВАНИЙ)
ИСТОЧНИК: ISTC[401].
Если обратиться к деталям, корпус охватывает несколько разных моделей. Наряду с ученым «переводом», в особенности с греческого на латынь, вторая модель соответствует переводу на латынь произведения, для которого хотят расширить потенциальную читательскую аудиторию, а третья – обратному процессу, переводу на народный язык произведения, от которого хотят, чтобы оно глубже проникло в определенное языковое пространство. Пример Narrenschiff («Корабля дураков») Себастьяна Бранта соединяет в себе эти разные механизмы, поскольку произведение первоначально было опубликовано по-немецки, затем очень быстро переводится на латынь и, наконец, на несколько народных языков. Автор сам подчеркивает исключительный характер своего поступка:
Некогда я описал дураков в поэме на народном языке / Это наше произведение получило большой успех. /
Когда корпус судна дураков был нами произведен, /
Мы положили его на немецкий язык, / пикантная вещь для ученых…[402]
И вот переводчик Якоб Лохер «Филомусус» перечисляет народы, которые благодаря латыни смогут ознакомиться с текстом, приписывая первоначальный выбор Бранта желанию придать немецкому как письменному языку статус, сравнимый со статусом итальянского, и тем самым привести муз гуманизма на берега Рейна:
Этот способ письма, наш счастливый мэтр Себастьян Брант, доктор права и первейший поэт, распространил среди большого числа людей, во имя общего спасения смертных, воспользовавшись народным наречием в подражание флорентийцу Данте и Франческо Петрарке, этим героическим поэтам, которые сочиняли замечательные поэмы на языке этрусков. Но поскольку «Наррогония», или «Корабль дураков» (который мы по справедливости можем именовать сатирой), необходим всем народам, я подумал, что мне стоило потратить силы на то, чтобы перенести его на латинские стихи, чтобы они приносили пользу всем народам, которые не имеют никакой связи с нашим языком. Это жители Галлии, авзоны[403], иберийцы, жители Паннонии, греки, наконец, те, кто не могут с легкостью читать и перечитывать поэму такого рода…
«Корабль дураков» будет переведен с латыни на другие современные языки, на французский, а также на английский и фламандский. Оставим в стороне проблему перехода с одной версии на другую (перевод не всегда точный, местами заметно стремление адаптировать текст и иллюстрации), чтобы подчеркнуть второй пункт: рост национальных рынков, которые неизбежно структурируются вокруг языкового сообщества, безусловно, благоприятный фактор для рынка переводных текстов. Мы присутствуем при возникновении своего рода новой корпорации, специализирующейся в этой области. В Лионе ее примером может служить августинец Жюльен Машо, но можно также упомянуть Якоба Лохера в Базеле, Хайнриха Штайнхёвела в Ульме или же Гийома Тардифа, чтеца Карла VIII. Типология функции автора, как и определение самого текста, в этих переводах настолько же запутанная, насколько оригинальна работа переводчика, и перевод часто сопровождается переписыванием текста заново, более или менее верным оригиналу. Для переводчика речь также идет о том, чтобы занять подобающее место в сообществе образованных людей, которое структурируется вокруг медиа, и потому отношения между оригиналом и переводом часто оказываются смещенными. Само сообщество, складывающееся вокруг книгопечатания, трансформирует его в способ утверждения собственной легитимности.
«Письма» (Epistolae) Марсилио Фичино, напечатанные в Венеции в 1495 году, представляют собой образец итальянской книги эпохи Ренессанса, в которой первая страница дана в великолепной гравированной рамке с античными мотивами. Книга посвящается Джулио Медичи (Муниципальная библиотека Тура).
«Корабль дураков» страсбургского врача Себастьяна Бранта представляет собой один из первых успехов книгопечатания в истории: первоначально опубликованный по-немецки (das Narrenschiff) в Базеле, затем он переводится на латынь (Stultifera navis), французский и другие народные языки. Речь идет о сборнике коротких текстов на темы морали, описывающих человеческий удел, каждый из которых проиллюстрирован гравюрой на дереве. Серия открывается знаменитым «Библиоманом», сумасшедшим коллекционером книг, который довольствуется тем, что сдувает с них пыль: «На корабле, как посужу,/Недаром первым я сижу./Скажите: «Ганс-дурак», и вмиг/Вам скажут: «А! Любитель книг!»/Хоть в них не смыслю ни аза,/Пускаю людям пыль в глаза». Увеличение числа книг благодаря книгопечатанию по-новому ставит вопрос оправданности чтения, а значит и вопрос цензуры.
География перевода также имеет значение. Исследование, выполненное для переводов Эзопа (53 издания), выявляет роль нескольких крупных центров: Аугсбург, где книгопечатники стремятся отличаться от своих соседей из Нюрнберга, открывая новые пути, придерживается модели Лиона – города сталкивающегося с конкуренцией со стороны Парижа или даже Италии. Венеция располагается на втором месте среди центров производства. Затем в Германии, как и в Италии, мы находим некоторое число городов, в которых мастерские печатают одно, а порой и несколько изданий Эзопа на итальянском языке: Милан, а также Брешиа, Болонья, Флоренция, Верона, Неаполь и т. д. или же, с немецкой стороны, Магдебург, Базель, Страсбург и Кёльн. Наконец, есть подчиненные рынки, которые естественным образом ориентированы на переводы основных классиков на народный язык: Англия (Вестминстер и Лондон), бывшие территории Нидерландов с Антверпеном и Дельфтом, а также Богемия (Прага) и Испания (Сарагоса, Бургос и Севилья).
Роль меньшинств: евреи
Еврейское книгопечатание соответствует специфической географии, которая, естественно, коррелирует с географией расселения еврейской диаспоры. Она прежде всего ставит проблему шрифтовой гарнитуры: печатать еврейские книги означает иметь в своем распоряжении особое оборудование, а следовательно, иметь специфический рынок, который оправдал бы подобные инвестиции. В Мантуе Аврахам Конат работает, возможно, с 1474 года[404], над изданием «Истории евреев» ин-кватро, затем над пособием по риторике[405]. На иврите печатают в 1475 году в Реджо-ди-Калабрии, по всей видимости, также в Риме, а Конат вступает в партнерство с Аврахамом Йедидяхом ха-Эзрахи из Кёльна для издания Perouch ha-Torah, в котором комментируется Пятикнижие (1475–1476), и для многих других изданий. «Псалмы» выходят в Болонье в 1477 году[406], а в Неаполь книгопечатание на еврейском языке завезено двумя иммигрантами из Южной Германии, Йозефом бен Якобом Ашкенази и его сыном Ацрилем Гунценхаузером[407]. Они, в частности, подготавливают издание «Псалмов» (1487), в котором текст отредактирован Якобом Ландау, по всей видимости, эмигрантом из этого города. Тогда между Неаполем и Испанией существовали очень активные связи. По мнению Моше Катане, на еврейском языке печатают в Монтальбане (возле Теруэля), практически в ту же самую эпоху, что в Италии, тогда как именно из еврейских типографий выходят первые португальские печатные книги: в Фару (1487), затем в Лиссабоне (1489) печатается комментарий к Пятикнижию – печатный станок установлен у эрудита Элиэзера Толедано[408]. Изгнание евреев из Испании в 1492 году грубо обрывает блестящую главу в истории еврейского книгопечатания.
Но основной центр производства располагается в маленьком городе Северной Италии, и Ашкенази с Рейна играют в этом событии главную роль. Нам известен некий Моше из Шпейера, чей сын, которого тоже зовут Моше, в середине XV века находится в Фюрте. Изгнание евреев из Баварии (1455), возможно, толкает его к тому, чтобы искать убежища в Италии. Его внук, врач и раввин Исраэль Натан бен Шмуэль, первым начинает заниматься книгопечатанием: он вынужден уехать из Шпейера в 1480 году в Ломбардию, где Сфорца поощряют устройство вновь прибывших в Сончино, к северу от Плезанса (1483)[409]. Сончино (известно, что евреи брали топонимы в качестве фамилий) печатают разнообразные небольшие трактаты: «Избранные жемчужины» (1484), «Изучение мира» (1484), «Поучения отцов» (ок. 1484) и в особенности «Предшествующие пророки» (1485) и «Последующие пророки» (1486) до появления первой еврейской Библии (1488). Они также были первыми, кто ввел в типографское дело буквы с огласовками. Около 1490–1491 годов напряжение начинает снова расти, Сончино покидают места, которые их приняли, и постепенно утверждаются в качестве книгопечатников по всему бассейну Средиземного моря: в Брешии (1491), Пезаро, Неаполе (где Библия в формате ин-фолио напечатана около 1492 года), а также в Салониках и Константинополе. Гершом Сончино, чья деятельность в Брешии знаменует собой апогей в истории династии, подписывает Пятикнижие формулой «Гершом, сын мудрого рабби Моше из Сончино, чье немецкое имя Мецлан Шонцин» (1492): если Шонцин отсылает к топониму Сончино, Менцлан может быть произведен от Майнца/Майнцера и, возможно, указывает на место обучения профессии печатника в семье[410]. Та же самая мастерская публикует новую еврейскую Библию в 1494 году[411].
Еврейские мастерские в самых разных планах связаны друг с другом: Хеблер выдвигает гипотезу, что печатник Абрахам бен Хаджим в Ферраре, а затем в Болонье в период 1477–1482 годов вначале сотрудничал с предприятием Сончино. Хаджим сам происходит из семьи красильщиков (tintori) из Пезаро[412]. Странствующие корректоры также работают в этих разных мастерских, как например Иозеф Хаджим бен Аарон из Страсбурга в Болонье в 1482 году. Его брата Габриэля бен Аарона мы встречаем в Сончино в 1484 году. Таким образом, в целом принцип общины, сначала действовавший на базе внутриконфессиональных связей, действует через торговые, семейные и профессиональные (образовательные) сети, крепкие и очень продуктивные. Книги этих типографий адресованы прежде всего самим евреям. После 1492 года еврейское книгопечатание по модели многоязычных изданий также развивается в центрах западного гуманизма, в Италии и в долине Рейна. Именно через ученых Рима и долины Рейна (Базель) Рейхлин обучится языку и филологической критике еврейского языка: известно, какое место «дело Рейхлина» занимает у истоков научного еврейского книгоиздания на Западе.
Краткий анализ географии распространения печатных станков в эпоху инкунабул позволяет выделить три основных пункта.
1. В конце XV века в 75 европейских городах существует хотя бы одна книгопечатня, при этом география распространения типографий сместилась в двойном противоречивом движении. На первом этапе книжные сети все больше расширяются с появлением множества городов, в которых есть одна или несколько книгопечатен. Но за одно поколение концентрация усиливается и наиболее мощные центры начинают собирать вокруг себя основной поток деятельности. Они образуют нечто вроде олигархии, господствующей в отрасли, и организуются в сети через посредство городов-ярмарок – на первом месте среди них в XVI веке находится Франкфурт. Книготорговля стала коммерчески выгодна, деятельность отрасли структурируется, и в то же самое время в типологии крупных печатников-книготорговцев главное место занимают люди, которые были самыми настоящими предпринимателями, наподобие жителя Майнца Петера Шеффера, парижанина Жана Пети или же Антона Кобергера из Нюрнберга.
2. Через призму географии типографий мы наблюдаем действие пары интеграция/дифференциация, вокруг которой выстраивается вся география Европы в Новое время. Перед нами не застывшее целое, но подвижная реальность, пространство, собирающееся и распадающееся от эпохи к эпохе в зависимости от сложившейся ситуации, отношений спроса и предложения и некоторых значимых событий (войны, разграбление Рима в 1527 году, даже падение некоторых королевств в самый разгар модернизации, как это произошло с Венгрией после битвы при Мохаче). Если особое место отводится распределению печатных станков, то это потому, что в данном случае исследователь располагает наиболее полными серийными источниками, но оно может быть понято только в связи с другими конститутивными факторами экономики книги: географией рабочей силы и распространения, а также сетей финансирования и оплаты.
3. Наконец приблизительная типология городов и регионов книгоиздания в итоге позволяет различать три главных группы.
Первая – это пространства со множеством центров. Это немецкая модель, в которой печатное производство обеспечивается плотной сетью городов, некоторые из которых, как например Нюрнберг, Кёльн и Лейпциг стоят во главе отрасли. Похожая ситуация в Северной Италии вплоть до Тосканы, пространства, просто испещренного городами, в которых есть книгопечатание, но где существует ярко выраженный перекос в сторону Венеции. Такой принцип организации, согласно которому книжные склады децентрализованы, а функции руководства выполняются городами-ярмарками, лучше всего подходит для того, чтобы избавиться от политических категорий (что, как мы увидим, окончательно утвердится в Лейпциге в 1767 году[413]), и лучше всего сопрягается с географией собственно экономики и в особенности торговли. И наоборот, наблюдается феномен «парадоксальной открытости», когда упрощенная циркуляция и близость к крупным городским центрам препятствует развитию деятельности по книгоизданию в регионах, исходно очень для нее благоприятных: таков случай севера нынешней Франции, в которой единственная книгопечатня в XV веке – очень недолго просуществовавшая мастерская Жана из Льежа в Валансьене. Точно так же в Пикардии, как считает Альбер Лабар, близость Парижа, Руана и Голландии объясняет отставание в распространении печатных станков: на постоянной основе мастерские организуются в Амьене только в 1609 году, в Бове – в 1615-м, в Сен-Кантене – в 1627-м, еще позднее в Лане, Суассоне, Нуайоне и Абвиле (хотя в последнем и была мастерская по изготовлению инкунабул).
Вторая модель – модель пространства, в котором доминирует небольшое число центров, а нередко и один-единственный основной центр, деятельность которого получила особое развитие: самый яркий пример дает Франция, но можно также указать на Англию. В данном случае наиболее очевидно соответствие между географией книги и политической географией, тогда как принцип централизации все теснее связывает политические и культурные категории: «иллюстрация» монархии высокой письменной культурой будет систематически производиться Франциском I начиная с 1515 года. И, наоборот, в рассматриваемом пространстве повсюду действует диалектика центра и периферии: концентрация все больше происходит так, чтобы поставить в привилегированное положение город, обеспечивающий высшие функции управления и представительства, хотя процессы, которые устанавливают модель «пустыни», оказываются, как показал Жан-Доменик Мелло, гораздо более длительными и сложными[414].
Третья модель – модель окраинных в масштабах книгопечатной Европы регионов. Распространение технологии расходится кругами от эпицентра, располагавшегося в долине Рейна, опираясь на группу более активных и новаторских проводников. Англия еще в течение нескольких поколений будет оставаться подчиненной территорией, она импортирует основную часть своих книг с континента, тогда как ее собственные книгопечатники специализируются на производстве литературы на национальном языке. До некоторой степени сопоставимая схема существует и на восточном фланге Европы, где отставание будет наверстываться, но с большим трудом, из-за слабости политической власти или, как в Венгрии, из-за внешних событий, таких как оттоманское нашествие и падение королевства… Можно также вспомнить пример скандинавских стран.
Изучая географию распространения печатных станков, мы остаемся на уровне «железа», наиболее очевидном, но, как можно было догадаться, именно на уровне «софта» с наибольшей эффективностью разворачиваются процессы дистанцирования и господства. Отставание, накопленное на уровне нового медиа, будет не так-то просто ликвидировать. Оно также сопровождается некоторым отставанием в циркуляции идей, а также в области общественной и политической модернизации. Короче говоря, это отставание оказывается у истоков процесса дестабилизации и господства, которые играют на руку группам, дальше всех продвинувшимся в контроле и использовании медиа – процесса, близкого тому, который мы предложили называть формой «коммуникационного империализма»[415] и который, как показали крупные изменения на рубеже нашего столетия, стал одним из основных факторов анализа геополитики. Это проблематика «бедных» в области образования и информации, которые, как известно, присутствуют не только в географии окраинных регионов, но также более или менее очевидным образом в самом сердце самых современных и передовых стран.