Ромен ГариЕвропейское воспитание
Памяти моего товарища по движению “Свободная Франция” Робера Колькана
Издательство CORPUS ®
1
Землянку закончили на рассвете. То был ненастный, дождливый сентябрьский рассвет; в тумане плыли сосны и взгляд не достигал неба. Целый месяц они тайком работали по ночам: с наступлением сумерек немцы не отваживались сходить с дороги, но днем их патрули часто прочесывали лес в поисках немногочисленных партизан, которых голод или отчаяние еще не вынудили отказаться от борьбы. Нора была три метра в глубину и четыре в ширину. В углу они бросили матрас и одеяла; десять мешков картошки, по пятьдесят кило в каждом, выстроились вдоль земляных стен. В одной из этих стен, рядом с матрасом, выдолбили очаг: труба выходила наружу в нескольких метрах от землянки, посреди зарослей. Крыша была прочной: они взяли дверцу бронепоезда, который год назад подорвали партизаны на железнодорожном пути Вильно – Молодечно.
– Не забывай каждый день менять ветки, – сказал врач.
– Не забуду.
– Следи за дымом.
– Хорошо.
– И самое главное: никому ничего не говори.
– Не скажу, – пообещал Янек.
Отец и сын с лопатами в руках любовались своим творением. “Хорошая kryjówka[1], – подумал Янек, – за кустами совсем не видно”. Даже Стефек Подгорский, более известный в школе Вильно под кличкой Виннету, благородный вождь апачей (сам Янек в сообществе “краснокожих” носил славное прозвище Верная Рука), даже Виннету не догадался бы о ее существовании.
– Сколько я здесь проживу, папа?
– Недолго. Немцев скоро разобьют.
– Когда?
– Не надо отчаиваться.
– Я не отчаиваюсь. Но хочу знать… Когда?
– Может, через пару месяцев… – Доктор Твардовский посмотрел на сына. – Прячься.
– Хорошо.
– И не простудись. – Он вынул из кармана браунинг. – Смотри. – Он показал, как пользоваться оружием. – Береги его как зеницу ока. В сумке пятьдесят патронов.
– Спасибо.
– А сейчас мне нужно идти. Вернусь завтра. Спрячься хорошенько. Оба твоих брата убиты… Ты – все, что у нас осталось, Верная Рука! – Он улыбнулся. – Наберись терпения. Наступит день, и немцы отсюда уйдут… Те, что еще будут живы. Думай о матери… Далеко не отходи. Будь осторожен с людьми.
– Хорошо.
– Будь осторожен с людьми.
Врач растворился в тумане. Взошло солнце, но все вокруг оставалось таким же серым и расплывчатым: пихты по‐прежнему плыли сквозь марево, развернув ветви, словно тяжеленные крылья, которые не колышет ни единое дуновение. Янек пробрался сквозь туман и поднял железную дверь. Спустился по лестнице и лег на матрас. В землянке было темно. Он встал и попробовал развести огонь: дрова оказались сырыми. В конце концов ему все‐таки удалось их поджечь, он лег и взял большой том “Виннету – краснокожий джентльмен”. Но читать не смог. Глаза сомкнулись, тело и сознание сковала усталость… Он погрузился в глубокий сон.
2
Следующий день он провел в своей норе. Перечитал ту главу книги, где Верной Руке, привязанному к столбу перед казнью, удалось обмануть бдительность краснокожих и бежать. Это было его самое любимое место. Он испек на углях картошки и поел. Труба плохо вытягивала, и вся землянка наполнилась дымом, разъедавшим глаза… Янек не решался выходить. Знал, что снаружи одному будет страшно. А в своем укрытии он чувствовал себя в безопасности.
Доктор Твардовский пришел с наступлением темноты.
– Добрый вечер, Верная Рука.
– Добрый вечер, папа.
– Ты не выходил?
– Нет.
– Тебе не было страшно?
– Мне никогда не страшно.
Доктор печально улыбнулся. Он казался старым и уставшим.
– Мама велела, чтоб ты молился.
Янек подумал о братьях. Мама много за них молилась.
– А зачем молиться?
– Просто так. Делай, как сказала мама.
– Хорошо.
Врач остался с ним на всю ночь. Они почти не спали. Но говорили мало. Янек спросил только:
– А почему ты тоже не спрячешься?
– В Сухарках много больных. Тиф, знаешь ли… Где голод, там и эпидемии. Я должен быть с ними, Верная Рука. Понимаешь?
– Да.
Всю ночь врач поддерживал огонь в очаге. Янек не смыкал глаз, наблюдая, как поленья сначала краснеют, а потом чернеют.
– Ты не спишь, мой мальчик?
– Нет. Папа…
– Да?
– Сколько это будет продолжаться?
– Не знаю. Никто не знает… Ни один человек.
Вдруг он сказал:
– На Волге сейчас великая битва…
– А где это?
– На Волге. Под Сталинградом… Люди сражаются за нас.
– За нас?
– Да. За тебя, и за меня, и за миллионы других людей.
Дрова горели и потрескивали, превращаясь в золу.
– А как называется эта битва?
– Сталинградская. Она длится уже несколько месяцев. И никто не знает, сколько еще она будет продолжаться и кто в ней победит…
Уходя на рассвете, доктор сказал:
– Если с нами что‐нибудь случится, с твоей мамой и со мной, ни в коем случае не ходи в Сухарки. Продуктов тебе хватит на несколько месяцев. А когда кончатся и если заскучаешь от одиночества, иди к партизанам…
– А где они?
– Не знаю. Их немного осталось. Прячутся в лесу. Найди их… но ни в коем случае не показывай им землянку. Если станет худо, ты всегда сможешь здесь укрыться.
– Хорошо.
– Но не бойся. Со мной ничего не случится.
Доктор пришел через день. Пробыл недолго.
– Я не могу оставить маму одну.
– Почему?
– В Сухарках убили немецкого унтер-офицера. Они берут заложниц.
– Как краснокожие, – сказал Янек.
– Да. Как краснокожие. – Доктор встал. – Не опускайся… Будь опрятным. Делай, как учила мама.
– Хорошо.
– Не трать спички. Держи рядом с очагом, в сухом месте. Без них умрешь от холода.
– Я все сделаю. Папа…
– Да, малыш?
– Та битва?
– Ничего нового. Трудно сказать, что там сейчас происходит. Мужайся, Верная Рука! До скорого.
– До скорого, папа.
Доктор ушел. И больше не вернулся.
3
ВСухарках уже пять дней квартировала дивизия СС “Дас Рейх”, изрядно потрепанная после нескольких недель на Сталинградском фронте, откуда отеческими заботами фюрера ее наконец‐то отозвали.
Дивизия впервые участвовала в боях. Высшее командование с большой неохотой бросило элитное подразделение в смертельную битву; обычно дивизия действовала в тылу, на оккупированных территориях, где ей поручали специальные щекотливые задания, выполнять которые порой претило регулярным частям немецкой армии.
Спустя сутки после вступления дивизии в Сухарки два грузовика СС уже неслись на полной скорости по улицам деревни, утопавшим в серых туманных сумерках. Обнаженные ветви деревьев, колокольни и кровли словно бы сливались с небом в бездымной, безмолвной неподвижности.
Они не встретили почти никакого сопротивления: большинство взрослых мужчин ушли в леса.
Несколько душераздирающих воплей, пара выстрелов, звон разбитого стекла и треск выломанных дверей – и вот уже грузовики на большой скорости мчатся обратно, увозя два десятка перепуганных молодых женщин в летнюю резиденцию графов Пулацких в трех километрах к югу от Сухарок по дороге в Гродно.
Дивизия “Дас Рейх” уже не раз прибегала на оккупированных территориях к этой военной хитрости, почти всегда приносившей успех. Согласно историческому признанию гауляйтера Коха, который придумал этот изобретательный маневр, он позволял соединить “приятное с полезным” и подтверждал “высокое идеалистическое представление” о человеческой природе[2].
Едва узнав о том, что их дочери, сестры, жены и невесты отданы для утех немецким солдатам, партизаны, несмотря на отчаянные усилия командиров, пытавшихся их удержать, выходили из леса и бросались на помощь женщинам, на что враг и рассчитывал. Оставалось только спокойно покуривать за пулеметом, дожидаясь, пока люди, обезумевшие от отчаяния, сами ринутся в атаку, появившись на линии прицела, где все было готово к их встрече. Этот план повсюду приносил прекрасные результаты, но в отношении поляков, отличавшихся обостренным чувством мужской чести, он был, если можно так выразиться, безошибочным.
Вилла графов Пулацких была построена в конце XIX века французским архитектором, очевидно, под влиянием Трианона. Это был летний дворец – “загородный домик”, как говаривали в ту эпоху, – с гостиными, театром, фресками и деревянными панелями. Во время боев 1939 года он почти не пострадал, но заброшенность и мародерство сделали свое дело. Почти все окна были выбиты, и некоторые “пансионерки” пытались вскрыть себе вены осколками стекол; пришлось даже поставить во внутренних помещениях охрану. Там царили холод и сырость, притуплявшие чувства пленниц и делавшие их менее восприимчивыми к испытаниям. Два дня спустя после начала операции “Волк из леса”[3] – под таким обозначением она фигурировала в оперативных шифровках дивизии – семьям удалось подкупить охрану и передать молодым женщинам теплую одежду и одеяла.
Вокруг “загородного домика” простирался французский парк, вплотную примыкавший к лесу. На цементном дне искусственных прудов, откуда торчали ржавые трубы, гнили ветки и палая листва; аллеи окаймляли купидоны, Венеры и полный набор мраморных статуй образца 1900 года. Солдаты денно и нощно стояли на часах в изящных беседках, куда некогда гости графов Пулацких приходили флиртовать, мечтать под луной, любоваться фейерверками или рассеянно смотреть спектакли в зеленом театре, в котором сейчас размещалось пулеметное гнездо.
Эсэсовцы принесли во дворец печь, но угля для обогрева огромных комнат не хватало; немного теплее было только в большой бальной зале, богато украшенной золотисто-голубыми панелями, с потолком, расписанным в манере Тьеполо ангелочками и богинями. Женщины находились в этой зале, куда немцы приходили их выбирать. За первые двое суток здесь побывало около трехсот солдат.