д за пойманным в хитрую ловушку детенышем. Последним, выжившим из первого ее, неудачного помета. Я же была дриадой лишь на половину… «Хранительница двух стихий», так она меня назвала. Мне бы с одной совладать… Да еще на таком расстоянии…
Треск переломившегося дерева раздался лишь, когда вырвавшаяся на свободу мать с волчонком в зубах лбом выбила две основательно подпорченные мной штакетины. В длинном прыжке она приземлилась в аккурат перед примотанным к перилам конем, заставив взвиться того на дыбы и первое что я увидела, возвращаясь в окружающий мир из своего «тумана», были стертые подковы на двух передних копытах, зависшие прямо над моей головой… А потом новый треск, с обжигающей спину болью… и падение…
Вода. Грязная, мутная речная вода. Я сплевывала ее в примятую береговую осечу, с отвращением скрипя песком на зубах и краем глаза следила за неподвижно раскинувшимся на спине мужчиной… И какой дятел ему в лоб настучал, что именно так надо спасать дриад? Вообще, кого-то спасать… Он меня что, спасать ринулся?..
— Эй, ты… О-о-о, жизнь моя, пожухлый лист. Возись теперь с тобой, — и, откинув за плечо мокрую, с развязавшейся тесемкой на хвосте косу, склонилась над окровавленным телом незнакомца…
Летели мы с моста почти в обнимку, правда, недолго и я еще успела отметить, что умудрилась пробить собственной спиной широкие доски перил. Ну, спасибо Ольбегу и его бестыжим мостостроителям. Потому как, если б дерево оказалось качественным, то припечатал бы нас обоих жеребец своими копытами к тем доскам намертво. А так, лишь «попутчику» моему досталось. Но, это дошло до меня уже в Козочке, сквозь мутную воду узрев, как он камнем идет ко дну, распуская около себя широкой красной лентою кровь. И мигом оценила мужика шансы: если выволочь его на берег и спровадить на попечение местных лекарей — почти нуль. Если попытаться самой — гораздо больше. Только глаза не забыть «отвести» всем остальным на мосту и особенно тому, с щетиной, уже изготовившемуся сигать следом за нами в перильный пролом. Ну-ну, пусть пока поныряет… в этой мути…
— И как меня там батюшка Угост учил?
Вначале следовало осторожно выдернуть из правого бока мужчины толстую щепу. Хотя, «осторожно» и «выдернуть» в моей пульсирующей от пережитого голове ну никак вместе не сочетались… В результате получилось лишь «выдернуть». Но, раненый даже не застонал… Теперь свести руками края сочащейся кровью раны и «пустить туда жизнь», тонкой светящейся изумрудом струйкой через ладони… Ага. Кажется, с большим трудом, но, получилось, однако, шрам на память все ж останется…Теперь расстегнуть жилет и…
— А это что за «свечка(2)»? — овальный золотой медальон с выгравированной на нем сидящей птицей блекло мерцал сейчас на груди мужчины, создавая мне ощутимые помехи в диагностике. — Ага… Да ну тебя, — безжалостно разорвала я цепочку и откинула «свечку» в траву. — А я-то думала, что совсем неумеха. А ты мне тут устроил скачки с препятствиями… Вот оно что. Поэтому ты едва дышишь, — и вновь приложила ладони к отбитой конскими копытами мужской груди…
Подняла я глаза лишь, когда незнакомец впервые после падения с моста с хрипом вдохнул в себя воздух. А потом уже тише, но ровно задышал, дернув несколько раз сомкнутыми веками. Поднялась неспешно на ноги, отжала в сторону тяжелую косу (конец красивой прическе) и, поправив сумку на бедре, взглянула на него в последний раз, будто стараясь запомнить. И уж потом залихватски свистнула, тут же нырнув меж высоких кустов брушеницы… Только коса отжатая просвистела.
— А ведь, наверняка, сдуру сиганул…
_____________________________________
1 — Нанесения вреда на энергетическом уровне чужой завистью.
2 — Магический артефакт, в просторечье.
ГЛАВА 5
Нет, подвиги точно не моя стезя. Я и так за сегодняшний день их наворотила лукошко дырявое с верхом. И что вообще на меня нашло? Для дриады — полукровки с жизненным девизом «сорной травы», по-моему, слишком? «Хотя…», — даже приостановилась я, шагая до этого по тропке уже своего родного леса. — «Кобель у лавки…ну, случайность. Любоня с Русаном — из простой сострадательности. Волчица с детенышем — мой прямой долг, а мужчина этот с «защитой» на цепочке… просто стечение обстоятельств. Так для себя и решим», — и припустила дальше, поддерживая одной рукой отяжелевшую сумку, вовнутрь которой даже заглянуть до сих пор не решилась…
— Адона, я сейчас баньку истоплю, а то…
— А-а-а-а!!!
— Перунова благость. Мокоши раденья!
— Живёхонька…
— Что здесь вообще творится? — выпали у меня из разжавшихся пальцев связанные за шнурки туфли… А вот про кумушек этих я и вовсе позабыла.
— Так, Евсечка, — обступили меня разом у захлопнувшейся двери трое начисто выкинутых из памяти весчанок (чтоб им всем с этого проклятого моста россыпью попрыгать). — мы ж думали, ты утопла.
— Как сорвались долу с этим пришлецом и вспять не вынырнули.
— Как же не вынырнули, Бояна? — наметился явный разлад в версиях. — Он ведь тотки обнаружился! В кустах недалече.
— Да не суть важна. Евси то не было.
— Точно, не было…
— А где ж ты была? — уперлись в меня четыре пары глаз. Три — со жгучим интересом, а еще одна — с вопросом, о-очень выразительным, подтвержденным скрещенными на груди руками.
— А я… дальше по течению вынырнула и берегом домой вернулась… Ой, а вон и батюшка Угост возвращается.
— Иде?
— В окно разглядела… издали.
— А-а, тады нам пора. Прощайте.
— Ну… за яйцами Евсю пришлешь… Раз уж ей так свезло, — сдуло всех троих прямо за высокий порог.
— Адона, я тебе сейчас все объясню. И не делай такое трагическое лицо. Ведь, ты же… — прищурила я трусливо глаза, наблюдая из под ресниц за приближающейся ко мне дриадой, которая, вдруг резко остановилась, прихлопнула ладонь к своему сердцу, а потом с душой меня этой же ладонью по лбу треснула. — Ну да. И я о том, — пробубнила уже из крепких объятий. — Ты ведь всегда чувствуешь, что со мной, но… всегда переживаешь… Ой, давай, лучше я сама из сумки все достану?
И не так оно страшно оказалось. Испугалась я лишь, когда в дом зашел нахмуренный своим «божественным» думам волхв, оттого прикрыла подсохшим тылом вываленные на стол покупки. Но, батюшка Угост вниманием лишь недавних гостий удостоил, вперясь отстраненным взглядом в мою размотанную косу:
— Что здесь Бояне с ее перечёсками надобно было?
— Новостями последними приходили поделиться, — как можно беззаботнее пожала я плечами.
— И о чем те новости?
— Да, сплетни одни.
— Сплетни? — поднял волхв на меня цепкие карие глаза. — Бабское верещание — пустое сотрясание небесной тверди, — и развернулся к Адоне. — Собери мне суму в дорогу. На заре к Охранному(1) ухожу. Три дня не будет. И чтоб никаких тут без меня… гостий, — вышел он вон, сопровождаемый угрюмым взглядом моей няньки.
— Адона, а что батюшка Угост имел в виду под… Ты куда? — удивила во второй раз меня нянька, тоже удалившись за кухонную цветастую занавеску.
Мне же ничего не осталось, как в гордом одиночестве насладиться видом собственных последних приобретений. Хотя, уместнее было бы сказать «насолиться», потому как купленная соль в хрустящем влагой мешочке успела пропитать своим «рассолом» все остальное содержимое сумки. И мотки с разноцветными нитками и сложенную аккуратно кружевную косынку и, что самое обидное, книгу, купленную мной после тщательного выбора. «Превратности судьбы глазами путешественника». Да, пожалуй, этот разбухший фолиант сам стал прямым доказательством собственному же названию:
— Ну, хоть читать можно. Затем и брала…
А, пока он тоскливо сушился на моем подоконнике, прополосканный вдобавок в кадушке на углу, мне пришлось вернуться к делам насущным — ритуалам ежедневным. Даже не знаю, чем он для моей няньки является. Мне же — сплошное удовольствие и возможность поболтать о свершившихся за день событиях. Особенно, если их много:
— Ну и вот… А потом я сбежала. И ведь, действительно, сразу видно, что не местный. Одет, как… — тут вышла временная заминка с нужным образом, но, потом я нашлась. — галерщик. Я о них в книжке читала. Это такие подневольные гребцы на больших лодках. И черты тоже не местные. У наших мужиков нет таких высоких скул и… вообще у нас таких нет. А на цепочке у него — защита от магии, представляешь… Ой, Адона, больно же. Когда-нибудь я их точно обстригу, эти космы. Ой!.. Молчу… Нет, слушай. Я вот все думаю про то, что мне волчица сказала. Почему она меня «хранительницей двух стихий назвала»?.. Не знаешь? Ой-й, Адона! Дай ко я сама буду чесать… Ну, тогда, осторожнее… А мне, «тише»?.. Ну, хорошо. Буду тише говорить… Странная ты какая-то сегодня, Адона. Правда, странная…
А на следующее утро я «оглохла» и «ослепла». Сопровождалось это состояние привычным нытьем внизу живота и привычной же надеждой на необратимость произошедших со мной перемен. Хотя, к ним еще прибавилось одно ощущение. Необычное, незнакомое. И если раньше я в такие, «бабьи дни» представляла себя запертой в глухой темной каморке, то сегодня в каморке той, появился, будто бы… «сквозняк» из-за приоткрытой, совсем чуть-чуть двери. И ветром от того сквозняка мне в мой замкнутый мир струйками понесло какие-то запахи… и даже звуки. Не то шуршание, не то журчание…
— Адона! Я пойду, прогуляюсь. Недалеко, вдоль берега, — и, скинув старые туфли, босиком припустила по траве к озеру.
Остановилась у песчаной кромки воды, из-за хмурой сегодняшней погоды, дымчато-серой и неприветливой, и глубоко вдохнула… Потом еще раз, уже закрыв глаза и откинув назад голову.
Мысли тут же понеслись куда-то, как долгожданно выпущенная стрела, над этой, почти неподвижной, сонной гладью, все дальше и дальше, сначала касаясь ее и отмечая в глубине, где рыбин, а где и просто колышущиеся темные водоросли. Мелькнули над камышами со снующими в них кряквами, а потом круто развернулись обратно. Будто страшась покинуть родную стихию… «Стихию?», — распахнула я глаза, с изумлением обнаружив себя, уже по щиколотки в теплой воде.