Хоть я и сижу в таверне именно для подобных минут зова, но это не мешает ненавидеть их всей душой. Да я тоже ездовой. Ездовой гном. Но нет, я не побегу, а неспешно, не теряя достоинства, выйду из своего темного угла в зал.
Мимо двинулись высокие человеческие столы. Роста мне едва хватает, чтобы посмотреть на крышку. Но и одного взгляда брошенного мельком достаточно, чтобы начать захлебываться голодной слюной. Большая сила ездового гнома требует поддержания пищей. А ее всегда не хватает.
Столы ломятся от добротной еды. Куски мяса, кувшины эля, жареные гуси, каша, яйца, мед... Я даже не вижу здоровяков за столом, только еду, ну еще руки, жадно хватающие куски, кружки, руки колотящие кость о стол чтобы выбить мозг, руки...
Седла ездовых гномов стоят у входа. Красть их никто не будет, не нужны они никому. Конструкция у каждого самодельна и подходит лишь конкретному гному. Одни седла-стулья широки, другие с выемкой для горбатого, вот у меня с короткой спинкой, не слишком удобной ездоку. Из-за этого он должен наклоняться вперед, но зато мне позволяет идти быстрее.
У Асашки седло широкое с высокой узкой спинкой. Этот юный ублюдок всегда повторяет «все для наездника». Но даже не представляю, как он может это терпеть. Он угодливо изогнулся, смотрит снизу-вверх. А человек брезгливо на него глядит и цедит через губу:
- Как тебя... А, не важно. Присядь. Встань. Да, ты выглядишь крепким.
- Я не подведу вас, господин. Хоть гномы сейчас и ничто, кое какие природные навыки у нас сохранились. Мы можем...
- Да, горными тропами вы ходите по-прежнему хорошо. Вашему ничтожному народцу, от которого отказался даже ваш бог-прародитель, повезло, что у камней долгая память.
- Да, господин...
Асашка низко опустил голову и дернул себя за чуб в знак покорности. Человек смотрит свысока уже в силу своего роста, а этот и вовсе еще и выдвинул челюсть, наслаждается унижением некогда великой расы. И ведь даже не дворянин, не вельможа. Обычный человечишка.
- Да, поехали, гнумм, - сказал тот.
Асашка подхватил от входа свое седло, ухмыляется и сверкает глазами в мою сторону победно, словно сковал доспех, который не пробила ни одна стрела сделанная одногодками.
Я вновь вспомнил о четырех медяках и серебрушке в кармане. Но да... Монет этот молодой пришелец приносит домой куда больше.
Мне хочется снова забиться в темный угол, где сохранился гномий стол, но что толку что хочется? С такой ничтожной добычей нельзя возвращаться домой.
Двери хлопают чаще, в таверну прибывает желающих промочить горло. Дым коромыслом, по залу плавают запахи пива и жареного мяса. Время от времени посетители выскакивают на улицу, в открытую дверь врывается холодный уличный воздух с вонью нечистот, посетители возвращаются неспешно, завязывая пояса порток.
Я подпираю стенку у входа, чтобы напомнить подвыпившим, что вовсе не обязательно самому брести домой вопя песни, рискуя свалиться в канаву. Можно заплатить монетку и вас мигом довезет домой ездовой гном. Ездовой гном. Ветер в ушах! Тьфу!
Скрипку хоббита начали прерывать недовольные вопли. Так всегда бывает. Посетители хотят веселья, а не этих стонов о прошлом, пусть они трижды мелодичны и приятны слуху. Но пока скрипач самозабвенно играет, забыв о том, где именно он играет. И музыку в шуме наполняющейся таверны слышно все слабее и слабее.
По стенам висят светильники из выскобленных коровьих рогов. Внутри маленькая свечка, заставляет сиять весь рог ровным пламенем и не коптит. От этих светильников нет пугающих теней, которые наполняют дома от света открытого пламени. И от светильников ничего не загорится. Что-то люди все-таки умеют мастерить.
Стол рядом со входом - самое неуютное место. И похоже сидеть спиной к двери тощему человеку в засаленном камзоле очень неприятно. Он шевелит плечами, то и дело ёжится и с трудом сдерживается, чтоб не оглядываться на открывающуюся дверь. Его собеседник огромный орк тряхнул длинным оселедцем. Его ладонь прижала перевернутый шлем, стоящий на трёх зубцах. Обычно они грозно торчат в небо, но сейчас образуют удобную подставку. Через трещину потихоньку сочится вино, на столе вытягивается лужица. Указательный палец второй руки с длинным когтем покачивается в такт словам.
- Чем темнее, тем всегда народу в таверне больше. Чуешь-нет?
Человек вновь передернулся. Орк задает этот вопрос на все лады десятый раз. И когда человек медлит, желтые глаза урода с иссеченной рожей, начинают наливаться оранжевым.
- Чую, конечно чую!
- Гарашо! Ур-ргала! - рявкнул здоровяк, воздел кружку и кадык заходил по мощной шее как поршень... Эх, поршень,.. - механизмы тоже запрещены демонами. Запрещены...
- Когда наступает темнота, в таверну входит все больше и больше народу. Слышь-нет?
- Да слышу. Слышу.
- Гарашо! Ур-ргала! Глыть-глыть-глыть...
Орки тоже не участвовали в той великой войне. Они и тогда не были единым народом, и сейчас тоже. Похоже это речной орк. Уродливый наёмник, бугрящийся мышцами. За спиной два огромных зубчатых меча, покрашенных в черный. Каждый закален в крови живого врага, как требует их свирепый бог Ур-р. Даже самое плохое железо пьет живую кровь на его алтаре и становится крепче мифрила. И поэтому орки теперь легендарные воины империи.
- Темнота зовет в таверну больше...
- Слушай, Ургала. Я тебя нанял или ты меня? Какого беса я слушаю твои бредни? - крикнул человек. Он вцепился в край стола так что пальцы побелели. Но орк смотрел мимо него, в сторону открытого окна. В широкую щель заполошно маша крыльями влетел крупный мотылек и с размаха ударился мохнатым брюхом о светильник, раз и еще и еще. Орк прищурился и медленно потянул из-за плеча меч. Человек побледнел, цапнул рукоять своего, но орк одним молниеносным выпадом прижал мотылька кончиком шипа к столу. Тот судорожно сокращался сгибая брюшко, но поделать ничего не мог. Ничуть не обращая внимания на человека обнажившего меч наполовину, орк цапнул ночное существо кончиками когтей и швырнул в светильник. Оттуда пахнуло палёным, сквозь полупрозрачную крышку замелькало извивающееся тельце со сгорающими лапками.
- Га-га-га-га-га, - захохотал орк. - Ур-р! Какой смешной! - он звонко ударил себя кулаком в грудь, прерывая хохот. Морда перекошенная весельем, перекосилась иначе. Ноздри раздулись, а на безбровом лбу собрались складки.
Человек медленно задвинул меч в ножны и присел.
- Ур-ргала! Ешь! Пей! Веселись! - пролаял орк, оскалившись. Когда эти твари скалятся, челюсть у них выпячивается вперед, а клыки закусывают верхнюю губу. Зрелище устрашающее. Струя вина из кувшина вновь полилась в шлем на столе.
Дверь таверны из мореного дуба. Она как ворота замка, открывается наружу, тяжело и неторопливо. Петли сопротивляются и натужно скрипят. Изделия прочные, но низкокачественные, сделаны без души. Человеческие изделия. Но вот петли взвизгнули, словно кошка, которой на хвост наступил буйвол. Обычно таверная суета вышибал и слишком резких посетителей, меня не касается. Но сейчас дохнуло чувство опасности, как в седые времена. Я одним прыжком отскочил в угол, и все равно захлестнуло понимание, что оказался не в том месте и не в то время.
В таверну ворвалась лязгающая сталь. Четыре стражника мигом вытолкнули посетителей из проходов огромными щитами. На человека и орка направились короткие мечи.
- Джастин Дуглас Реджинальд! Ты арестован! - прозвучал мощный хорошо поставленный голос. Стражник в толстой таблитчатой броне встал между мечей. Бляха сержанта переливается цветами королевского дома. Шум в таверне стих, все навострили уши. За дальними стлами даже привстали, чтобы рассмотреть.
Из угла мне видно, как тонкие губы человека, растянулись в ухмылке. Он медленно обернулся:
- Сержант Меднодуб? Чем обязан?
- Ты знаешь чем, бучье семя!
Меднодуб? Этот человек вовсе не похож на гнома. Похоже тощий человек с повадками мерзавца использует имена родов гномов как презрительные ругательства. Чтобы это понять, не нужно быть трёх пядей во лбу - щеки сержанта налились краской, прожилки на носу стали яркими, как на красном мраморе.
- Ты говоришь со мной без должного уважения, стражник, - добавил Дуглас, и подмигнул орку.
- Ур-р! - взревел тот. Его тело молнией метнулось через стол. Когти ног царапнули крышку, стол кувыркнулся к стене. Шлем загремел по полу, вино расплескалось лужей. Одно могучее движение двух вспоровших воздух мечей и на пол посыпались куски железа. Стражники отшатнулись, с открытых лиц под шишаками хоть списывай картину «удивление». Два и так коротких меча укоротились наполовину, а два остались без острия, и это одним движением.
Воины разом отшатнулись. Да кто угодно бы отшатнулся - когда даже оружие рубится как слепленное из масла что уж говорить о доспехах. Орк взвился в воздух, еще миг и сержант останется без рук, но за спиной у него сверкнуло. Фигура в балахоне подняла костлявую руку. Я понял, что видел мага изначально, но как и все не обратил внимания. С ладони свисает амулет, но я не успел и мгновения подумать - из ладони прянула мощь.
Сила маревом исказила пространство. Прозрачная волна ударила орка и он повис в воздухе как муха с размаха влетевшая в паутину. Глаза остекленели, а грозные мечи выскользнули из ладоней. Два тупых удара и они вошли в доски пола на треть. Зеваки открыли рты - шум в таверне стих. Но через мгновение сержант шагнул мимо висящего орка и как-то совершенно обыденно взмахнул рукой. Ребро ладони сочно чавкнуло о шею Джастина, которые еще Дуглас Реджинальд, и тот кулем рухнул под стол. Наемник сполз по магической сфере и раскинулся рядом.
Стражники, напали на лежачие тела и сноровисто увязали веревками, мотки которых носили по своему обыкновению с внутренней стороны полицейских щитов. Быстро разобрали скарб и оружие пленников, но от самих пленников глаза отводили. Похоже класть на щиты и тащить по крутым улицам города желания не изъявляли.
Сержант сдвинул брови и уже набрал полную грудь воздуха, чтоб взреветь на нерадивых подчиненных. Но тут ноги у меня словно сами собой двинулись: