– Как рыцарей Круглого стола.
– Расскажите о себе.
Артур промолчал.
– Расскажите о себе, – повторил артист. – Здесь все свои.
– Говорить особо не о чем.
– Какая жалость! Печально, если это и вправду так.
Линдеман опустил руку, наклонился к Артуру и посмотрел ему прямо в глаза. Было тихо, слышалось только негромкое жужжание, то ли стрекот кондиционера, то ли щелканье наэлектризованного воздуха вокруг софитов. Гипнотизер сделал шаг назад, скрипнула половица, один из лежавших на сцене застонал.
– Кто вы по профессии?
Артур молчал.
– Или вы ничем не занимаетесь?
– Я пишу.
– Вы пишете книги?
– Если бы то, что я пишу, напечатали, то да, это были бы книги.
– Вам отказывали?
– Пару раз.
– Очень жалко.
– Ничего страшного.
– Вас это не смущает?
– Я не тщеславен.
– Ой ли?
Артур опять промолчал.
– Вы не похожи на человека, ничего не ждущего от жизни. Вы бы хотели считать себя таковым, но это не так. Я тоже вас таковым не считаю. Никто в это не верит. Чего вы на самом деле хотите? Здесь все свои. Скажите, чего вам хочется?
– Исчезнуть.
– Отсюда?
– Отовсюду.
– Из дома?
– Отовсюду.
– Из привычной обстановки?
– В привычной обстановке чахнешь.
– Вы говорите так, словно не очень-то довольны жизнью.
– А кто нынче доволен?
– Отвечайте, пожалуйста.
– Да, я недоволен.
– И не счастливы?
– Нет, не счастлив.
– Повторите, пожалуйста.
– Я несчастлив.
– Как же вы это терпите?
– Ну а что же мне делать?
– Может быть, сбежать?
– Нельзя же все время убегать.
– Почему?
Артур промолчал.
– Ну а дети? Вы любите ваших детей?
– Детей надо любить.
– И правда, надо. Вы их всех любите одинаково?
– Ивейна люблю больше.
– Почему?
– Он больше похож на меня.
– А вашу жену вы любите? Здесь все свои.
– Она любит меня.
– Вопрос был не в этом.
– Она зарабатывает, она обо всем заботится, кем бы я был без нее?
– Может, без нее вы были бы свободны?
Молчание.
– Что вы думаете обо мне? Вы не хотели выходить на сцену, но вот вы здесь. Вы были уверены, что гипноз на вас не действует. Что вы думаете сейчас? Например, обо мне вы что думаете?
– Вы маленький человек. Вы не уверены в себе, потому и делаете то, что делаете. Потому что если бы вы не умели хотя бы этого, то были бы никем. Потому что когда вы не на сцене, вы заикаетесь.
Линдеман сделал паузу, словно хотел дать публике возможность посмеяться, но не раздалось ни звука. Его лицо стало бледным, как воск. Артур стоял прямо, словно аршин проглотил, руки свисали по бокам. Он не шевелился.
– Ну а ваша работа? Ваше писательство, ваше сочинительство? А, Артур? Об этом вы что думаете?
– Все это не важно.
– Почему же?
– Я убиваю время. Это не стоит внимания.
– И вас не смущает, что ваши произведения не печатают?
– Нет.
– И то, что у вас не получается стать хорошим писателем, вас тоже не тревожит? Нет?
Артур слегка отступил.
– Вам кажется, что вы не тщеславны, так? Но, возможно, было бы лучше, если бы вы были тщеславны, Артур. Возможно, быть тщеславным лучше. Возможно, вам следовало бы постараться стать хорошим писателем, признаться самому себе, что вы хотите им быть. Следовало бы приложить усилия, взяться за работу, изменить свою жизнь. Изменить все. Все, Артур! Как думаешь, а?
Артур молчал.
Линдеман подошел еще ближе, поднялся на цыпочки и приблизил свое лицо к его лицу.
– Экая халатность. Зачем напрягаться, думал ты всю свою жизнь, правда? Ну а сейчас? Молодость прошла, все, что бы ты ни делал, обретает весомость, легкости бытия как не бывало – и что теперь? Жизнь коротка, Артур. А растратить ее можно еще быстрее. Что должно произойти? Чего ты хочешь?
– Исчезнуть.
– Отсюда?
– Отовсюду.
– Тогда слушай, – гипнотизер положил руку ему на плечо. – Это приказ, и ты будешь следовать ему, потому что ты хочешь ему следовать, а хочешь ты ему следовать потому, что я тебе приказываю, а приказываю я потому, что ты хочешь, чтобы я тебе приказывал. С сегодняшнего дня ты начинаешь прилагать усилия. Чего бы это ни стоило. Чего бы это ни стоило. Повтори!
– Чего бы это ни стоило.
– Начиная с сегодняшнего дня.
– Начиная с сегодняшнего дня, – повторил Артур. – Чего бы это ни стоило.
– Во что бы то ни стало.
– Чего бы это ни стоило.
– И тебя не должно беспокоить то, что здесь произошло. Наоборот, ты будешь вспоминать об этом с радостью. Повтори.
– Вспоминать. С радостью.
– В конце концов, это все не важно. Все это игра, Артур, просто забава, чтобы убить время долгими вечерами. Как и твое сочинительство. Как и все, что делают люди. Я три раза хлопну в ладоши, и ты сможешь занять свое место в зале.
Гипнотизер хлопнул в ладоши – раз, другой, третий. По Артуру не было заметно никаких изменений. Он стоял все так же, вытянувшись, слегка откинув голову назад. Не было слышно ни звука. Он нерешительно повернулся и спустился по лестнице. То тут, то там раздались редкие хлопки, но лишь когда он подошел к своему месту, грянули аплодисменты. Линдеман поклонился и указал на Артура. Тот улыбнулся бессмысленной улыбкой и повторил его жест.
В этом и заключается вся прелесть его профессии, отметил Линдеман, когда публика затихла, – никогда не знаешь, что готовит тебе грядущий день. Нельзя и предположить, с каким трудностями предстоит столкнуться. Но вот настала наконец пора продемонстрировать высший пилотаж, лучший номер, гвоздь программы. Слегка коснувшись виска девушки, он пробудил ее и спросил, что ей довелось пережить.
Она приподнялась, но едва ей удалось вымолвить несколько слов, как она разволновалась, и у нее перехватило дух. Девушка начала всхлипывать, задыхаться, хватать ртом воздух. Полились слезы. Рассказывала она о том, как была крестьянкой в горах Кавказа, о том, до чего трудными были суровые зимы ее детства, о братьях и сестрах, о матери, об отце, о муже, о скотине, о снегах.
– Давайте уйдем, – шепотом попросил Ивейн.
– Да, пожалуйста, давайте уйдем, – подхватил Эрик.
– Почему?
– Пожалуйста, – присоединился к ним Мартин. – Прошу, давайте уйдем! Прошу!
Стоило им подняться с мест, как по рядам пронесся злобный смешок. Эрик сжал кулаки и постарался вообразить, что все это – игра его воображения, а Мартин впервые осознал, что люди могут злорадствовать совершенно без причины, вести себя грубо или подло без всяких на то оснований. Но точно так же, без причины, они могли вести себя хорошо, быть добрыми, приветливыми и готовыми помочь – все в одном. Но прежде всего люди были опасны. Осознание этого навсегда врежется ему в память, сольется с образом Линдемана, глядевшего со сцены, как они в спешке ретируются, и протиравшего очки зеленым платком. Когда Мартин последним покидал зрительный зал, их взгляды встретились: гипнотизер глядел на него, вскинув брови, улыбаясь, в уголке рта влажно поблескивал кончик языка. И вот с тихим щелчком затворилась дверь.
Всю обратную дорогу Артур насвистывал, барабаня пальцами по рулю. Мартин сидел рядом с ним, прямой как палка, Ивейн уставился в одно окно, Эрик – в другое. Отец дважды спросил, что побудило их уйти и почему, боже мой, почему дети постоянно всего стыдятся, но так как ему никто не ответил, Артуру оставалось лишь бросить, что каких-то вещей ему никогда не понять. А эта женщина, вдруг воскликнул он, и все эти дурацкие россказни про русских крестьян – вот уж где они точно перестарались, наверняка она была его помощницей, это же даже ребенку ясно, ведь как в такое можно поверить! Артур включил радио, тут же выключил, опять включил, потом, подождав немного, выключил снова.
– А вы знаете, – спросил он, – что кондор летает выше всех?
– Нет, – ответил Эрик. – Я не знал.
– Так высоко, что иногда с земли его уже не видно! Как самолет. А иногда он поднимается на такую высоту, что путь вверх оказывается короче, чем назад, на землю.
– В смысле? – перебил его Ивейн. – Куда это – вверх?
– Ну, туда, вверх! – Артур потер лоб и на несколько мгновений закрыл глаза.
– Не понимаю, – сообщил Мартин.
– Да что здесь понимать! Скажи лучше, как дела в школе. Ты никогда ни о чем не рассказываешь.
– Все в порядке, – тихо ответил Мартин.
– Никаких проблем, никаких сложностей?
– Нет.
Артур включил радио и опять выключил.
– Ну все! – воскликнул он. – На выход!
Мартин, Эрик и Ивейн озадаченно переглянулись. Только теперь они заметили, что подъехали к дому, где жил Мартин.
Тот вышел.
– Что, мы тоже? – спросил Ивейн.
– Разумеется.
Близнецы нерешительно вышли из машины, в ней остался один Артур. Эрик опустил взгляд и рассматривал свои башмаки. Вдоль трещины в асфальте спешил муравей, дорогу ему преграждал серый жук. Раздави жука, раздался голос у него в голове, раздави его, ну же, скорее, тогда, может быть, все кончится хорошо. Он приподнял ногу, но поставил ее на землю, оставив жука в живых.
Артур опустил стекло.
– Сынишки мои, – произнес он, засмеялся, закрутил обратно ручку и нажал на газ.
Все трое смотрели, как машина удаляется, становится все меньше и наконец исчезает за углом. Некоторое время никто не говорил ни слова.
– Как нам отсюда выбраться? – подал в конце концов голос Ивейн.
– Через пять кварталов есть автобусная остановка, – ответил Мартин. – Садитесь, выходите на седьмой, пересаживаетесь на другой автобус, проезжаете еще три остановки, и будет метро.
– Можно к тебе? – спросил Эрик.
Мартин покачал головой.
– Почему?
– Мама несколько своеобразно к этому относится.
– Но мы ведь твои братья!
– Вот именно.
Когда они все-таки позвонили в дверь, мать Мартина на удивление быстро вошла в их положение. Невероятно, до чего же вы похожи, повторяла она снова и снова. Она угостила близнецов кока-колой и засахарившимися мармеладными мишками, которые те съели, дабы не показаться невежливыми, – и, разумеется, позволила Ивейну воспользоваться телефоном, чтобы позвонить домой.