– Ого, а сзади-то как красиво!
– И правда здорово!
– Конца и края не видно!
Услышав взволнованные голоса парня и девушки сбоку от себя, Кэйко обернулась. Сзади незаметно продолжали прибывать люди, и Кэйко, которая с самого начала вроде бы стояла с краю, теперь оказалась в самой гуще толпы.
Когда послышись особенно громкие возгласы, Кэйко инстинктивно обернулась и в ту же секунду заметила ее.
Позади нее, чуть сбоку, девушка с короткой стрижкой, в мешковатой черной толстовке с низко надвинутым на лицо капюшоном, точно так же, как и Кэйко, светила своим смартфоном. Вместо того, чтобы поднять руку к небу, как остальные, она плотно прижала смартфон к груди, так, что он мягко освещал хорошо знакомое Кэйко бледное лицо.
ХХ.
Глаза Кэйко раскрывались все шире, пока к ней приходило осознание того, что это действительно она. В этот момент откуда-то с противоположного конца на них нахлынула волна звука, в которой со всей силы сталкивались друг с другом неистовые вопли и радостные крики, а люди вдруг побежали вперед.
Кэккай! Кэккай! Незнакомое слово обрушилось на Кэйко со всех сторон, и некоторое время она даже не могла понять, какими именно иероглифами оно записывается[22].
Кэккай? «Барьер»?
Вроде это что-то оккультное, граница с миром духов?
Или «море крови»?
Что-то мне это не нравится.
– Вперед!
– Вперед!
Все вокруг кричали.
Кэйко обгоняли бежавшие вперед люди, и, чтобы не мешать, быстрым шагом она тоже двинулась вслед за ними, отчаянно высматривая в толпе глазами девушку в черной толстовке, но та как сквозь землю провалилась.
Она не могла выбросить ее из головы. Нет, она определенно не ошиблась. Разве возможно не узнать кого-то, за кем так пристально наблюдал вплоть до сегодняшнего дня?
Кэйко перешла на бег.
– Она не прочитала мои сообщения, – мрачно произнесла Кагава.
– И как долго уже молчит? – не отрываясь от работы, спросила Унами Мана. Какой-то разговор в духе школьниц, у которых проблемы с парнями. Сегодня у нее куча дел. Если не поторопится, придется задержаться. А ей хотелось побыстрее уйти домой и дописать свой фанфик.
– Ну-у, вот уже как четыре дня. Нет, пять.
– Пять? Это любопытно. – Мана подняла голову от экрана. Ее внимание вдруг привлекли длинные ресницы Аюму, которая стояла перед ней, потупив взгляд.
Вот это да, неужели натуральные?
Мана инстинктивно заморгала – у нее-то точно были наращенные ресницы.
– Ага. Кэйко такая правильная, серьезная – она никогда так долго не игнорировала мои сообщения. Я начинаю волноваться, не случилось ли чего?
Аюму, похоже, и правда переживала.
– Когда вы с ней последний раз общались?
– Она писала, что идет на какую-то демонстрацию. На следующий день я поинтересовалась, как все прошло, но она так и не ответила.
– Демонстрацию?
– Ага.
– Что еще за демонстрация?
– У резиденции премьер-министра.
– А, ну да. Они частенько проходят в последнее время.
– Похоже на то.
– Не пробовали позвонить ей?
Аюму смущенно покачала головой. Мана молча наблюдала за тем, как она, задумавшись, постукивает ногтями по столешнице – удивительно, но сегодня она пришла без маникюра.
– К телефону она тоже не подходит.
– И что же нам делать?!
– Не знаю.
Двадцать седьмое августа.
Лето подходит к концу.
По крайней мере, так говорит календарь, однако в Торонто все еще жарко, да и в Японии, думаю, тоже. Впрочем, хоть мы этого и не ощущаем, лето все равно заканчивается.
Если так подумать, я давным-давно не проводила лето вместе с Михоко.
Лет десять как?
Михоко стала все реже бывать дома с тех пор, как пошла в старшую школу, я тогда училась в средней – вот все и прекратилось. Как же быстро бежит время!
В детстве летом мы по целому месяцу проводили вместе с Михоко. Мама шила для нас одинаковые платья, и прически у нас тоже были похожие. Мы вообще были как две капли воды. На фотографиях, где мы вместе, рядом как будто стоят две копии, одна постарше, другая помладше. В детстве Михоко хотела носить такую же одежду, иметь такую же прическу, как у меня, поэтому, когда мама покупала мне что-то, на всякий случай брала сразу по две вещи. Чтобы Михоко потом не плакала. А то если начнет, ее не угомонить.
Сейчас в это верится с трудом.
С какого-то момента Михоко, глядя на мои наряды, начала со скучающим видом заявлять, что мне стоит одеваться помоднее. Она интересовалась, действительно ли мне все это нравится? Образы самой Михоко были, если можно так выразиться, экстравагантными, и я не до конца была способна уловить их суть – до сих пор мне трудно дать им точное определение. Был у нее, например, период желто-зеленой одежды, вдобавок она тогда так похудела, что во всем этом больше напоминала стебель спаржи. Еще и волосы у нее были короткие. К слову, с тех пор, как она переехала, Михоко пополнела.
В последнее же время скучающий вид куда-то исчез, но временами Михоко глядит на меня так, как будто это причиняет ей страдания или утомляет. У нее все на лице написано, так что понять нетрудно. Наверное, я навеваю ей воспоминания о Японии. Чувствую себя отчасти виноватой.
Михоко в Японии и в самом деле нелегко пришлось. Раньше я часто задавалась вопросом, отчего же ей так плохо, что именно не нравится, но теперь отлично ее понимаю, и остается только удивляться, как у меня самой все было в порядке.
А в порядке ли? Это прозвучит странно, но хоть это и происходило со мной, я не помню подробностей. Не помню, что именно я думала по тому или иному поводу. Может, все вообще всегда было не в порядке. «Не в порядке» – это нормально для Японии, так что вероятно, я убедила себя, что ничего особенного не происходит.
Михоко с самого начала была гораздо более деликатной, чувствительной. Нам рассказывали, что даже в глубоком детстве я спокойно спала до утра, а Михоко посреди ночи пробуждалась от любого шума и принималась плакать. Я всегда была заторможенной. Не могла выбраться из своей скорлупы. Михоко иногда шутила, что все это из-за моего имени, но, возможно, она была права. Мне совершенно не подходило то имя, что выбрал дедушка. Иногда я думаю, а как бы все обернулось, если бы его выбирали мама или бабушка? Возможно, тогда мое имя нравилось бы мне гораздо больше.
Кажется, я хорошенько здесь отдохнула. Давно у меня не было такого длинного отпуска. Я каждый день вкусно ела, а еще, хоть и невозможно выбрать всего одно любимое место, мне очень понравился музей обуви – Михоко и Эмма его тоже обожают. Вот бы еще раз туда сходить!
Сегодня мы в последний раз поели вместе в мексиканской забегаловке на первом этаже, где до этого бывали множество раз. Я и не знала, что тако – это настолько вкусно.
На стойке регистрации сотрудница, улыбаясь, похвалила мою фотографию в паспорте. Раньше я бы, наверное, смутилась и принялась это отрицать, но в этот раз у меня получилось просто улыбнуться в ответ и поблагодарить ее. Думаю, эта напускная скромность – всего лишь способ защититься, увильнуть от прямого контакта. На протяжении десятилетий я культивировала ее в себе и вот теперь понемногу пытаюсь избавиться. Больше так не хочу. Я вообще много чего больше не хочу. И еще больше того, что я действительно хочу сделать.
Весь последний месяц я думала об этом. Когда вернусь в Японию, с господством «дядюшек» будет покончено.
Ой, посадка началась. Что ж, до скорого!
Часть 2
Юные девушки не навсегда останутся таковыми.
Однажды они превратятся в могущественных женщин и вернутся, чтобы разрушить ваш мир.
Услышите ли вы меня?
О да, еще как. Странно даже, что я волновалась по этому поводу.
Не только мой голос, но и меня всю.
Да, это самое удивительное.
С тех самых пор, когда мир узнал меня в качестве айдола, вы слышите меня, я эхом отдаюсь в вас.
Мы выяснили, когда ХХ стала той, кого мы теперь знаем.
ХХ пела в поп-группе и была солисткой. Обычно солистка являлась лицом всего коллектива.
Мы подняли столько архивов по ХХ, сколько смогли, а также провели сравнение с другими поп-группами и вот к чему пришли: ХХ как айдол была совершенно особенной солисткой, намного опередившей свое время. Остается только удивляться, откуда в юной девушке было столько выразительности. ХХ просто невероятная! Она впечатлила нас не только в качестве предмета исследования – вскоре мы стали замечать, что постоянно крутим на повторе ее выступления, на память подпеваем словам ее песен, подражаем ее танцам.
Целью шоу-бизнеса, частью которого оставалась и группа ХХ, было продать миру побольше юных звезд, спекулируя прежде всего на их «незрелости». Мы предполагаем, что в те времена в Японии многие считали «незрелость» привлекательной, поэтому-то подобные группы и имели такой успех. Выходит, незрелыми были не девушки, а сама страна.
Согласно сохранившимся записям, айдолами становились без всякого предварительного обучения. Это нравилось «фанатам». Похоже, те считали, что неискушенные, неопытные девчонки заслуживают их поддержки гораздо больше.
Кстати, девушки не оставались «незрелыми» до бесконечности.
Вынужденные дебютировать без всяких необходимых на то навыков, они именно поэтому и репетировали изо всех сил, впитывали новые знания и прогрессировали. Их путь даже с нашей точки зрения можно считать выдающимся. Сами-то они, конечно, не настолько были заинтересованы в своей «незрелости», как взрослые вокруг них. Да и к тому же кому понравится, когда он выкладывается по полной, а люди оценивают это как «незрелость»? Человека вообще изначально не нужно судить в таких рамках. Нет никакой перманентной «незрелости» – лишь время от времени проявляющаяся наивность.