Луи ЖаколиоФАКИРЫ-ОЧАРОВАТЕЛИ(Путешествие в страну факиров-очарователей: Бенарес, Дели, Лахор, Эллора, Карли)
Часть первая [ЧАРЫ ФАКИРА]
Чандернагор — Ганг — Бенарес — Гостеприимство раджи — Факир Кавиндасами — Магнетизм и престидижитаторство — Чем кончают индийские медиумы — От Мурзапура до Боорампура —Бонделькунд и Кандейч — Нусерабад, Аурангабад, Эллора — Подземелья Эллоры и Карсии — Отъезд в Нагпур — Леса Бераа [Пещерный храм Карли] — [Мечеть Аурензеба] — [Нравы и обычаи мусульманского и индусского населения] — [Развалины башни Сарнатх] — [Положение англичан в Индии]
После Пондишеры, из всех индийских городов наилучшие воспоминания у меня остались о Чандернагоре. Я любил эту нашу маленькую столицу на берегах Ганга. Здесь всё говорит вам о Франции. И нигде нет такой роскошной растительности, такого кроткого и прекрасного населения.
В 1867 году я нёс там обязанности председателя суда и решил при наступлении судебных вакансий в конце декабря посетить те из провинций, в которых я ещё не бывал.
Из Чандернагора я уехал 3-го января, отправившись на местном небольшом судне, снабжённом маленькой каютою. В конце месяца я был уже в священном Бенаресе.
Со мною были двое слуг: нубиец Амуду, сопровождавший меня во всех моих путешествиях и бывший моим доверенным лицом, и другой, который заботился о нашей пище.
Экипаж моего судна был невелик — т.е. рулевой и шесть гребцов из касты рыбаков.
Незадолго до заката мы причалили у лестницы Гаты, неподалёку от знаменитой пагоды Шивы.
Возможно ли описать волшебное зрелище, явившееся пред моими очами… Что может быть грандиознее и пышнее Бенареса?!
Когда любопытный путешественник поднимается вверх по Гангу, то прежде всего ему видны верхушки минаретов, которые возвышаются над громадами дворцов. Эти грациозные башенки живописно разбросаны по всему берегу на протяжении двух лье.
Невозможно остаться бесчувственным при виде дивной панорамы, которую представляют из себя храмы, башни, длинные колоннады, высокие набережные, террасы с балюстрадами, и всё это в сочетании с пышной листвой баобабов, тамариндов и банановых деревьев; волшебное, дивное зрелище представляет собой сочетание величественных деревьев, осыпанных кистями цветов, и всех этих зданий, покрытых скульптурными украшениями. Здесь соединилось искусство рук человеческих с красотою и очарованием природы.
Полное отсутствие правильного плана, различные виды архитектуры, смесь сурового и торжественного с лёгким и фантастичным придают иногда хотя и странный оттенок отдельным частям, но всё же общий [их] вид полон величия. Что же касается мелочей, то они так богаты разнообразием, так восхитительны и так тщательна их отделка, что европейцам трудно представить себе их красу, не увидав их собственными глазами.
Вместо набережных — гигантские лестницы, ступени которых спускаются к самым водам Ганга. Наверху их стоят Гаты, нечто вроде монументов, состоящих из четырёх колонн, соединённых между собою одним карнизом. От восхода до заката солнца эти лестницы покрыты толпами кули, которые разгружают и нагружают небольшие судна, снующие вверх и вниз по реке и доставляющие товары из Бенгалии, Европы и Азии.
На закате тысячи мужчин и женщин спускаются по ступеням Гат, чтобы совершить вечернее омовение в священных водах.
Что за восхитительные создания женщины Бенгалии! Не я один поклонник их красоты. Вот что пишет о них мой соотечественник де Жансиньи, бывший адъютантом раджи Ауда:
«Если только индусские женщины не изнурены тяжкими работами под палящими лучами солнца, то они почти все без исключения замечательно красивы.
У них крошечные ручки и ножки, движения полны свободной грации, большие томные глаза, волосы длинные и шелковистые, и удивительно тонкая и нежная кожа».
Женщины из касты браминов особенно выделяются своею красотою, и ни один скульптор или художник не найдут в них каких-либо недостатков.
Я приказал своему рулевому причалить у гат Шивы, и первое, что мне бросилось в глаза, это то, что индусы и магометане совершали бок о бок свои омовения, как бы забыв глубокую рознь, которая существует между их двумя религиями.
И хотя последователи пророка и боролись против того, что они зовут идолопоклонством, но всё-таки они почитают этот священный город, внушающий им таинственный ужас.
Брамины утверждают, что Бенарес построен самим Шивою.
Аурензеб, чтобы унизить их гордость, велел разрушить самую древнюю пагоду и воздвиг на её месте великолепную мечеть, которая носит его имя, и путешественник ещё задолго до приближения к городу видит её стрельчатые маковки, покрытые золотыми пластинками.
Теперь многочисленные магометанские храмы высятся рядом с индусскими пагодами.
Несмотря на этот вандализм, а также и на то, что мусульманские властители старались насадить всюду на своём пути веру в пророка, здесь, в Бенаресе, они относились с широкой снисходительностью к нравам и обычаям побеждённых, но всё же до сего дня я бы ни за что не поверил, что мусульмане и индусы будут рядом совершать свои религиозные омовения.
На юге Индии мусульманин, позволивший себе окунуться в священный пруд какой-нибудь пагоды, был бы умерщвлён на месте.
Я прибыл в Бенарес с намерением остаться здесь [на] два месяца, а затем подняться вверх по реке до Дели и Лахора и вернуться в Чандернагор, сделав крюк через центральную Индию, чтобы посетить Бонделькунд, Кандейч, Аурангабад, Эллору, Нагпур и Гандвану.
Я собирал материалы для моей книги по оккультизму и спиритизму в Индии, и мне надо было по крайней мере месяцев шесть, чтобы выполнить предначертанный мною план.
Генерал-прокурор, служивший в то время в Пондишери, был и сам близок к литературе, и если только к нему обращались с просьбою посодействовать в каких-либо изысканиях или облегчить так или иначе путешествие по стране, то он никогда не отказывал в своей помощи. И когда я попросил у него сверхсрочный отпуск на четыре месяца, то он любезно согласился на мою просьбу, и вот теперь я могу беспрепятственно выполнить свой проект. Так как мне предстояло долго пробыть в Бенаресе, то мне не хотелось поместиться в какой-нибудь гостинице или бунгало, и я решил подыскать себе какой-нибудь домик и снять его на это время.
Только что я хотел отправить Амуда на поиски такого дома, как за мной прислал Пейхва, махратский властитель, с которым я познакомился у раджи Чандернагора. Узнав о моём приезде в Бенарес, Пейхва предложил мне поселиться в его чудном семиэтажном дворце на берегу Ганга.
Многие из властителей и раджей Индустана хотя и живут далеко от Бенареса, но всё же строят себе в этом священном городе дворцы, которые и посещают наездом, а иногда, под старость, и совсем в них поселяются, чтобы провести свои последние дни, согласно закона Ману, в строгом посте и молитве.
Религия их учит, что душа того, кто удостоится умереть в священном городе, восходит прямо в лоно Великого Брамы.
Ежедневно стекаются [сюда] со всех сторон Индии многочисленные пилигримы, которые молятся за себя или за тех, кто их нанял молиться и совершать омовения у подножия святого города.
Есть и такие, которые привозят с собою останки богатых покойников или раджей. В небольшом мешочке сложены кости, уцелевшие от костра, и этот мешок погружают в воду Ганга, так как высшая надежда индуса — покоиться после смерти в священной реке.
Благодаря этому верованию мне удалось познакомиться с замечательным факиром. Он явился в Бенарес, чтобы похоронить останки богатого малабара из касты коммути, т.е. купцов.
Пейхва, сам уроженец юга, оказывал гостеприимство своим землякам. Факир поместился не во дворце, а в маленьком шалаше у самой реки, где он должен был двадцать дней утром и вечером совершать омовения в память умершего. Он был уже около двух недель в Бенаресе, когда я узнал об его существовании. Его звали Кавиндасами.
Желая узнать поближе этого факира, я пригласил его к себе, и он пришёл ко мне в тот день, когда все обитатели дворца разошлись по своим апартаментам, чтобы укрыться от палящих лучей солнца.
Моя комната выходила на внешнюю террасу с видом на Ганг и была защищена от солнца подвижным тентом из лёгких циновок. Среди террасы было нечто вроде маленького водопада, пенистые струйки которого, стекая в мраморный водоём, распространяли вокруг восхитительную прохладу.
Я спросил у факира, не перейти ли для опытов в какое-нибудь другое помещение, но он ответил, что это для него безразлично. Тогда я предложил ему выйти на террасу, где было светло, меньше мебели, и где было легче проконтролировать его.
Когда он уселся на корточках на пол, я спросил у него:
— Могу ли я предложить тебе один вопрос?
— Я тебя слушаю.
— Не действует ли в тебе во время твоих чудес какая-нибудь сила? Не чувствуешь ли ты каких-нибудь изменений в твоём мозгу или в мускулах?
— Это не какая-нибудь естественная сила… Я тут — простое орудие.
— А ты знаешь, что такое магнетизм?
— Нет.
— Следовательно, ты не собственною волею делаешь твои чудеса?
— Я вызываю души предков, они-то и проявляют своё могущество.
Предо мною был не простой факир-очарователь, а иллюминат, или индусский спирит, если так можно про него выразиться. Я спрашивал многих факиров по этому поводу, и у всех был один ответ, — они лишь орудие и посредники между нашим миром и невидимыми духами.
На террасе стояла огромная бронзовая ваза, наполненная водою. Факир потянул к ней свои руки, и не прошло пяти минут, как тяжёлая ваза шевельнулась и начала медленно приближаться к очарователю. По мере того, как расстояние уменьшалось, из вазы начали слышаться звуки, словно бы кто ударял по ней стальною палочкой. Вдруг удары посыпались так часто, точно град по цинковой крыше.
Я спросил, могу ли я по своему произволу заставить эти звуки меняться. Факир отвечал утвердительно, и вот ваза, оставаясь под влиянием факира, начала двигаться в ту или другую сторону, смотря по тому, что я приказывал.