м. Хотя не факт, ‒ задумчиво приподнял одну бровь. ‒ Короче, проводник не нашего круга был, так что получил свое. А она, ‒ встал рядом с Танькой, ‒ теперь мой ученик. И все претензии ‒ ко мне, ‒ несмотря на вполне домашний вид, поглядывали в его сторону с опаской.
Подвальная мастерская у Тиша была уютная и просторная одновременно. В одной-единственной большой комнате он умудрялся и зарабатывать любимым делом, переделывая и изготавливая оружие, и стряпать еду, и выращивать кривенький кактус, и…
‒ Ой, ёжики! ‒ обрадовалась Танька, впервые переступив порог его огнестрельного ателье. Она бросила у входа скомканный спальник и рюкзак, который волокла за собой по полу, и, едва не выпрыгнув из своих розовых тапочек, метнулась к огороженному картоном уголку на одной из многочисленных полок.
На стеллаже, среди разнокалиберного металла, ютилось маленькое семейство оранжевых длиннохвостых ежиков. Частое сопение их любопытных белых носиков показывало, что колючие вполне освоились в гостях и жаждут новых ощущений.
‒ Да вот, подобрал, когда они дружно к кому-то на завтрак перлись, ‒ смутился Тишь. ‒ Скоро выпущу, только откормлю немного. На здешних мышей им сложно охотиться, те и кота сожрут. А змеи у нас с такой чешуей… ‒ махнул в отчаянии рукой. ‒ В общем, оголодали малость иголки. Ты, давай, размещайся вон там, в уголке, ‒ указал на большой, накрытый чистым матрасом, ящик. ‒ И пойдем к аборигенам, иначе плохое подумают.
‒ Чего это? ‒ переспросила гладившая ежиков Танька. ‒ Я могу и в общей спальне остаться…
‒ Казарме. Там ‒ казарма. Не пойдет, тебе жизни спокойной не будет, ‒ покачал головой в ответ. ‒ Так что здесь вписывайся, если не брезгуешь.
‒ А ты где будешь? ‒ спросила, водружая на ложе свои пожитки.
‒ Я на полу сплю, так удобнее.
Зверя пришлось спасать. Повязки ему наложили плохо, и от потери крови он с каждой секундой бледнел все сильнее.
‒ Как говорят у нас в Припяти, пришла беда, а отворить некому, ‒ скептически посмотрел на раненого Тишь.
Танька могла исцелить сразу, даже не приближаясь, но какой же это урок для грубиянов?
«Ладно, умереть ему не дадим, ‒ сомневалась в необходимости вмешиваться.
Только чтобы не понял никто. А то попрутся со своими болячками все, ‒ поддержало Альтер Эго.
Да, видок у них ‒ хуже некуда…
Всухомятку же, ‒ как-то жалобно разворачивала карамельку Второе Я.
Слушай, а они размножаются… Мне так кажется, ‒ поглядела на свое подсознание Танька.
Фто? ‒ засовываемый в рот леденец мешал внятно думать.
Фантики от твоих конфет! Они мне скоро сниться будут!»
‒ У меня есть порошок специальный, для ран, ‒ наугад оповестила Танька, приблизившись к окружившим Зверя чейсерам. Переодеваться она посчитала лишним, но теперь на ее наряд реагировали уже спокойнее.
‒ Так чего стоишь? Бегом неси! ‒ Дед, попытавшийся работать санитаром, уже не рад был, что Лютый не добил свою жертву.
Придуманное на ходу, «лекарство» мгновенно уняло боль и остановило кровотечение.
‒ Ништяк! Что за новинка?
‒ Наш док, вроде, лучшее брал, а такого...
‒ Эй! Продай половину!
‒ Слушай, еще есть дозняк? ‒ вопросы посыпались сразу и со всех сторон. Молча пока наблюдали картину только Дед и Тишь.
‒ Да так забирайте, ‒ пожала плечиками Танька. ‒ Пусть у Деда… в смысле, у Старого лежит, и пользуйтесь, ‒ посмотрела недоуменно на публику.
‒ Ладно, пипл. Раненого отнесите в казарму, ‒ распорядился Старый. ‒ И кто за вертелом следит?! ‒ крикнул уже строго. ‒ Мясо подгорает!
Часть 16
‒ Ну, и зачем свое лекарство отдала? ‒ спросил Тишь, когда на них перестали обращать внимание. ‒ Про доктора, судя по всему, нам можно забыть…
‒ Ой, да успокойся ты! Не было с проводником никого, ‒ сморщилась Танька. ‒ Спать когда можно? Вставать рано.
‒ Зачем? Тебе сначала оружие…
‒ Я пробежаться хочу, погодка чудная, ‒ перебила наставника. ‒ Да и с окрестностями познакомиться нужно…
‒ Ты ёбн… ты дура? Впрочем, одно другое не исключает, ‒ рассудил Тишь. ‒ Здесь не бегают. Как говорят у нас в Припяти, тише ходишь ‒ дольше будешь!
‒ Это потому у тебя прозвище такое?
‒ А ты всегда слышала мои шаги? ‒ ответил вопросом.
‒ Нет, ‒ честно помотала головой. ‒ Ясно. Ладно, раз не спать, давайте петь. Здесь одна гитара?
‒ Пипл, второй инструмент пригодился! ‒ пристально глядя на Таньку, громко распорядился Тишь.
Танька не умела ни петь, ни играть, но знакомиться лучше в непринужденной обстановке. Альтер Эго взяло на себя навыки и умения, оставив главной половинке возможность выбирать репертуар. С сомнением покосившись на засаленное сиденье предложенного стула, и выразительно глянув в сторону слушателей, Танька осталась стоять с принесенной для нее второй гитарой. Не долго: у Деда быстро нашлось чистое полотенце, подстелить под основание её голых ног.
Вместе с инструментом принесли отдельный комбоусилитель, непонятную педаль, и… дальше Танька перестала понимать происходящее, получая удовольствие от процесса.
Снова, теперь уже от смущения, надвинув на глаза капюшон, Танька исполнила «Вальпургиеву Ночь»[2]. Исключительно с целью установить доверительный контакт с чейсерами.
Творить мелодию и петь было абсолютно новым развитием способностей. Необычные ощущения будоражили еще больше: от нее ожидали создания настроения. Слушали не ее, а голос и слова. Смотрели на исполнителя, а не на девочку. Радовались тому, что могут быть рядом в эту минуту.
Чейсеры оказались вовсе не изощренными убийцами, уставшими охотниками, разочарованными в жизни людьми, а настоящими романтиками! Это сборище старых панков и хипарей, получивших бесплатную тусовку и развлечение в виде поиска красивых фенечек, лишь по необходимости подрабатывало охотой. Основное же развлечение как раз и устраивалось по вечерам.
Новое настроение подвигло исполнить «Дорогу в Ад»[3]. А когда для закрепления знакомства прозвучало «Я Ненавижу Девочек»[4], поросенок на вертеле как раз закончил прожарку.
Поглощение ужина продолжилось прямо на зрительских местах, расположенных, преимущественно, на полу.
‒ Нормальная чикса, пиплы! ‒ озвучил для всех свое решение о Таньке Старый. ‒ Пробуй деликатес, не часто попадается, ‒ передал возвышавшейся на стуле гитаристке вилку и тарелку с куском мяса.
Местный кабанчик, которого все упорно называли поросенком, был великоват для своего названия. Глянув на беспечное веселье, Танька не стала задавать вопросы и, примостив на коленках горячую посудину, рискнула попробовать нежное мясо… рыбы. Больше всего ее удивил не вкус, а полное отсутствие костей.
‒ И как? ‒ отгрызая ломтик дичи от ребрышка, умудрился спросить Тишь. ‒ Раньше не пробовала? Ничего, здесь и не такое… ‒ вместо окончания предложения, он предпочел еще кусочек «рыбки».
‒ Почему поросенок? ‒ проглотив первое изумление и облизав пальцы, спросила Танька.
‒ М! Это морская свинка, они на севере обитают, ‒ продолжал разгрызать вкусное наставник. ‒ Как говорят у нас в Припяти, гусь свинье не товарищ, а родственник! ‒ вокруг слышался довольный лязг зубов, причмокивание и даже звериное взрыкивание голодных мужчин.
‒ Можно Лютого угостить? ‒ оценив безопасность и количество съестного, попросила девочка.
‒ М-гу, ‒ кивнул головой Тишь. Оторваться от такого блюда было сложно.
«Ты что натворила? ‒ млея от наслаждения, спрашивала себя Танька. Ей нравилось слушать, как ест Тишь. Звуки поглощения еды успокаивали и расслабляли. Раньше она этого не замечала.
Сама такая, ‒ облизнулось Второе Я. ‒ Ты выбирала, что петь.
Я не о том. Что дальше? Мне здесь нравится, учти!
Ничего, скоро Мелл придет…
Это угроза?»
Местный разливной напиток Танька пробовать отказалась. Сваренный из сахарного ивняка, он явно был омерзительно вкусным: лица употреблявших сводило судорогой экстаза. Поросёнковый кабанчик вполне удовлетворил её интерес к экзотике и голод, так что можно было снова взяться за инструмент. Сначала совсем тихонько, она вшутку стала рассказывать о жажде. Резкий и агрессивный монолог «Я и Мой Джин»[5] чейсеры восприняли почти блаженным молчанием.
Оказалось, блюзы[6] нравятся Таньке не только как название жанра, так что зависали допоздна. Когда добралась до своего мешка, бодрости хватило лишь на то, чтобы забраться внутрь, а не уснуть сверху.
Часть 17
‒ Вставай, соня! ‒ подходить близко к охраняемому Лютым Танькиному лежбищу Тишь не рискнул. ‒ Сегодня поведу тебя знакомиться с окрестностями, так что вылезай, ‒ он уже возился у маленькой электроплитки в кухонном уголке.
Не совсем выкарабкавшаяся из сна, взъерошенная Танька показалась из мешка в подвальном полумраке мастерской. Давешняя футболка на ней выглядела еще хуже.
‒ Чего в такую рань? ‒ прошелестела с непривычки осипшим от пения голосом.
‒ Как говорят у нас в Припяти, кто рано встает ‒ тому Бог не товарищ! Скоро полдень, лентяйка, ‒ он нацедил в две кружки жуткий черный чай, добавил по ложке смальца и посыпал солью. ‒ Держи, ‒ протянул одну порцию Таньке.
‒ Спасибо, ‒ изо всех сил отрицательно замотала лохматой головой, ‒ я на диете.
‒ Пей, не выпендривайся. Горло вчера так драла, что там ссадины, наверное. А это ‒ первейшее лекарство от ангины. Но сейшн на расслабоне знатный вышел, ‒ он аж зажмурился от воспоминаний.
‒ Лучшее лекарство от ангины ‒ бритва, ‒ просипела в ответ, но все-таки взяла кружку и с опаской покосилась на растекающиеся по черной поверхности плескавшейся микстуры жирные разводы. Первый глоток, вопреки ожиданиям, принес облегчение и был совсем не противным на вкус. Дальше пошло легче.
‒ Юмор у тебя ‒ врагу не позавидуешь, ‒ добродушно улыбнулся Тишь и отхлебнул от своей порции. ‒ Собирайся, по дороге поговорим.
‒ Спасибо и отвернись, ‒ доцедив последний глоток, отдала кружку синеглазая.
«Мы чего, так сразу и подчинимся неизвестно кому? ‒ запротестовало Альтер Эго.