И то, что в Брейди сочетались две противоположности, делу не помогало. Он мог быть веселым, доступным, интересным, опасным — для нее. А мог быть неприступным и скучным, настоящим бюрократом от политики, которого Эспин хотелось ударить. И он умел в мгновение ока переходить от одной своей ипостаси к другой. Сегодня утром Эспин наслаждалась общением с веселым, добрым Брейди, пока не появилась Лорен и не превратила его, как злая мачеха-ведьма, в Брейди-бюрократа.
Но каков настоящий Брейди? Обычно Эспин доверяла своим инстинктам, но он запутал ее, и она не знала, чему верить.
Разговоры о том, что Брейди последует за отцом и дедом в кресло сенатора, имели под собой твердую основу. Когда Эспин наблюдала, как он после завтрака обрабатывает собравшихся людей, она поняла, что он способен быть и тем и другим Брейди одновременно: достаточно официальным, чтобы люди поверили в его компетентность и надежность, и вместе с тем дружелюбным, чтобы завоевать симпатии избирателей. Это производило впечатление и одновременно сбивало с толку.
Согласившись на эту работу, Эспин оказалась очень далеко от того, к чему она привыкла. Она исписала две страницы, слушая разговор Брейди и Лорен. Эспин очень многое не понимала. Но все это было так увлекательно, что она готова была учиться.
А Брейди? Он уж точно был увлекательным. Разочаровал ли он ее? Это еще предстоит понять. И, как ни грустно, Эспин не была уверена, что изыскания помогут ей разобраться в нем.
Пора повзрослеть. Пора смотреть шире, понять, как извлечь из этой ситуации максимум возможного. Неужели она не в состоянии поддерживать профессиональные отношения с человеком, к которому ее тянет? Это инфантильно и глупо. Она справится. Она не упустит свой шанс из-за какого-то секса.
На прошлой неделе Брейди назвал ее страстной и искренней. Но страстность и искренность не помогут, если она не сможет стать профессионалом. Надо сосредоточиться.
Сосредоточиться на чем-то помимо Брейди Маршалла.
Остаток дня Эспин была очень тиха, и Брейди скучал по беседам с ней. Эспин умела расшевелить людей, включая — как это ни удивительно — его самого. Она говорила с ними, постепенно вынуждая их тоже начать говорить. И тогда она слушала. Кроме того, Эспин, единственная, не считая братьев, не обсуждала с ним исключительно предвыборную кампанию — стратегию, результаты опросов, сбор средств. Это было полезным отвлечением от рутины.
Но к вечеру что-то ушло из ее глаз. Она была по-прежнему сосредоточена, слушала внимательно, но с меньшим энтузиазмом.
И что хуже всего, Эспин больше не смотрела на Брейди с чисто физическим удовольствием, которое так льстило его эго. Он и не предполагал, что способен беспокоиться о подобных вещах. Это стало для него откровением, достаточно неприятным.
Брейди всегда решал проблемы прямой атакой, сразу переходя к делу. Но тут? Он был не в состоянии сообразить, в чем именно дело. Ситуация беспокоила его, отвлекала от того, чем ему надо было заниматься.
Вернувшись в штаб-квартиру, Эспин постаралась раствориться в толпе, впрочем, она была не способна раствориться. Эспин выделялась даже тогда, когда не была одета во что-то необыкновенное.
Чернила не успели просохнуть на ее контракте, а она уже снискала неудовольствие служащих. Через час один из координаторов в ярости влетел к Брейди и поведал, что Эспин вмешалась в работу добровольческих команд, которые должны были обходить дома, причем волонтеры поддержали ее, отвергнув ранее принятый план.
Координатор едва успел закрыть за собой дверь, как секретарь по связям с общественностью заявил, что, если Эспин не прекратит стоны по поводу деревьев, «убитых» ради производства бумаги для нужд офиса, может произойти настоящее убийство. Пресс-секретарь удалился, извергая из ушей пламя.
А Эспин, казалось, не замечала доставляемых ею беспокойств. В данный момент она беседовала с тремя сотрудниками, и Брейди спросил себя: не ворвутся ли вскоре и они к нему в кабинет?
К тому же Эспин старательно не замечала его. Она сильно изменилась после сегодняшней поездки, и он не знал почему. Его огорчение по этому поводу не поддавалось никакому логическому объяснению, но не становилось от этого меньше.
В общем, Эспин устроила беспорядок у него в голове, не давала заниматься делами и заставляла Брейди постоянно спрашивать себя: разумно ли было брать ее на работу?
И вдруг, словно угадав его мысли, Эспин оторвалась от компьютера и подарила ему полуулыбку, отдаленно похожую на ее прежние одобрительные улыбки. И опять отвернулась.
Ну, хватит. Раз она, похоже, не собирается идти домой, уйдет он. Брейди любил работать в штабе, потому что здесь он был в центре событий, но есть еще телефон и электронная почта. К тому же каждый сотрудник знает, что нужно делать.
Лорен недоверчиво посмотрела на Брейди, когда он сообщил ей, что уходит, и просмотрела его расписание на сегодняшний день, как будто искала причину такого решения. Брейди не мог объяснить логически, почему ему надо уйти, а потому не ответил на немой вопрос секретарши. Следовало бы поговорить с Эспин, но в таком состоянии он счел это невозможным и отложил объяснение на завтра.
Боже праведный, ему действительно надо отдохнуть. Предвыборная кампания съедает все силы. Очень неприятно, но его братья в чем-то правы. Ведь и Итан, и Финн недавно говорили, что он работает слишком много и совсем не отдыхает.
Когда пройдут выборы и у него появится время, Брейди начнет уделять внимание личной жизни. Воздержание и одиночество явно не идут ему на пользу. Только так можно объяснить его реакцию на Эспин.
Он уже подходил к машине, когда вдруг услыхал ее голос:
— Брейди, подождите!
Эспин догнала его, пошла рядом и сразу же начала говорить. Следующим шагом могли стать наручники, и реакция на них Брейди была бы сегодня, скорее всего, совсем иной… Он заставил себя сосредоточиться:
— О чем вы, Эспин?
— О сенаторе. Когда я могу встретиться с ним? Лорен посоветовала обратиться к вам.
— Я уверен, что он заглянет в штаб-квартиру. Тогда вы сможете представиться ему.
Эспин закатила глаза:
— Не представиться ему, Брейди. Представить ему мои материалы. Но прежде их должны увидеть вы и дать им оценку. Найдите время посмотреть отчет, который я готовлю, — добавила она. — И я хочу…
Брейди поднял руку, останавливая ее:
— Сейчас очень напряженное время. В конгрессе идет специальная сессия, и сенатор совмещает государственные дела и предвыборную кампанию, чтобы сохранить свое кресло. Сомневаюсь, что у него найдется время до выборов. — Он отпер дверцу машины, закинул кейс на сиденье и оставил дверцу открытой в надежде, что Эспин поймет намек. — Изучайте материалы, особо отмечайте то, что считаете важным. Представьте ваши записи мне, а я переправлю их соответствующему сотруднику.
Эспин, игнорируя намек, прислонилась к машине и скрестила руки на груди:
— Это противоречит тому, что вы последние пару дней говорили прессе и всем остальным.
— Нет. — Брейди выбирал слова очень аккуратно. — Вы — сотрудник предвыборного штаба. Мы используем ваши данные, чтобы правильно определить цели и задачи. Но ничего нельзя сделать, пока не пройдут выборы. Вот тогда ваши данные… пригодятся. Есть огромная разница между кампанией и реальной политикой. — Ее губы сжались в тонкую линию. — Эспин, я ценю ваш энтузиазм. Честное слово. И сенатор тоже, но…
— Но что?
Он вздохнул.
— Во-первых, вы должны сосредоточиться на своих обязанностях и позволить остальным делать работу, для которой их наняли. Мы — одна команда, но сотрудники знают, что им делать, а вы нет. — Брейди помолчал, пока она не кивнула в знак понимания. — Во-вторых, вы должны видеть границы. Есть более важные задачи. И я должен заниматься ими. Перемены не происходят в одночасье.
Эспин задумалась, потом сказала:
— Я понимаю.
Он не смел надеяться.
— Правда?
— На самом деле — нет. Но я хотела развеселить вас.
— Не надо.
— Не надо опекать меня. — Брейди попытался возразить, но Эспин не умолкала. — У меня есть ощущение, что вы меня недолюбливаете, но я теперь работаю на кампанию…
Первая часть ее утверждения стала для него неожиданностью.
— Постойте. — (Поток слов, как ни странно, прекратился.) — Почему вы решили, что я вас недолюбливаю?
Эспин пожала плечами:
— Совершенно очевидно, вы не хотите, чтобы я тут работала.
— Это две абсолютно разные вещи.
Она фыркнула:
— А я-то надеялась на горячее отрицание.
Ему нужно выпить. Немедленно!
— У этого разговора есть какая-то цель, Эспин?
Она выпрямилась и расправила плечи.
— Да. За эти несколько дней я поняла, как мало знаю о политике или о том, как работает конгресс. Я не могу добиваться перемен в системе, пока не пойму, как она функционирует. Мне очень многому надо научиться. Вы и сами это говорили. Я считаю, что вы — тот человек, который может меня научить.
Эспин положила руку ему на локоть, и ее прикосновение в сочетании с нарочито неверной интерпретацией того, чему она хочет учиться, вскипятило его кровь. Тело Брейди напряглось.
Эспин отдернула руку, как от огня. Воцарилось молчание. Наконец она спросила:
— Вы верите в судьбу, Брейди?
— Нет.
— А я верю. И думаю, уж если судьба свела нас, она хочет, чтобы мы чего-то добились. Вместе.
— Ваш друг Кирби и его проклятые наручники свели нас… — Брейди закашлялся.
— Но вы только что сказали, что есть более важные задачи. Вы не можете представить себе, что я участвую в их решении?
Брейди представлял себе Эспин. Нагой. Голова запрокинута назад, волосы распущены… Он отогнал этот образ и постарался вникнуть в то, что она говорит.
— Возможно, я вам не очень нравлюсь, но вы мне нравитесь. В большинстве случаев, — добавила Эспин. — Именно различия между нами делают ситуацию уникальной. То, что мы могли бы сделать вместе, чему могли бы научиться друг у друга, не требует взаимной приязни.