[99]. Интерпретация источников — важнейший ныне метод получения новой информации, но она должна учитывать всю совокупность текстологических и содержательных особенностей этих источников. Таким образом, источники и их истолкование — непременная и обязательная основа, на которой строится любое научное исследование. В-третьих, любое утверждение требует адекватных доказательств, а конечное построение теории производится с помощью жёсткой системы доказательств, в которой невозможны априорные или неаргументированные суждения. Это азы, известные любому студенту исторических факультетов.
Обращусь прежде всего к основе основ — источникам и их интерпретации.
Прямо надо сказать, что источники сильно мешают как Т. Хейердалу с А. Т. Фоменко, так и антинорманистам. А. Т. Фоменко избавляется от них простейшим образом, объявляя античные и средневековые тексты фальсификатами. А с фальсификатами и разбираться не требуется — о них можно просто забыть. Т. Хейердал не мудрствуя лукаво использует удобный для него текст (точнее, фрагменты двух текстов XIII в.)[100] как достоверную информацию, подтверждающую его догадку. То, что рассказу о миграции асов под водительством Одина из Азии посвящена немалая литература, и то, что в ней доказано: в том виде, в котором он представлен у Снорри, это «учёная», книжная легенда (другой вопрос, каковы её истоки)[101], — его не интересует. «Азиатская прародина» скандинавов названа в источнике, и этого достаточно.
Источниковедческими вопросами не утруждают себя и антинорманисты. В первую очередь они отсекают (по необъяснённым и необъяснимым причинам) практически все ранние (до XV в.) источники по истории Восточной Европы и Древней Руси. Вот в монографии В. В. Фомина глава с многообещающим названием «Этнос и родина варяжской Руси в свете показаний источников»[102]. Так и ждёшь анализа 9-й главы сочинения «Об управлении империей» Константина Багрянородного (интересно ведь, как интерпретировано, например, сообщение о славянах как пактиотах, то есть данниках росов, как перетолкованы бесспорно скандинавские «росские» названия Днепровских порогов), обсуждения знаменитого известия Вертинских анналов о росах, которые на поверку оказались свеонами[103], сведений многих других источников. Хорошо, «росы», как можно понять, не интересуют автора (хотя неясно, почему, ведь если доказывать, что скандинавов в Восточной Европе не было до конца X в., то принципиально важно опровергнуть сведения о скандинавском происхождении росов, которые определённо находились в Поволховье по крайней мере с середины VIII в., а в Среднем Поднепровье — с первой трети IX столетия[104]), его внимание приковано к «варягам». Но тогда почему не только не рассматриваются, но даже не упоминаются византийские военные трактаты X в., где росы и варанги называются как подразделения византийского войска, скандинавские родовые саги, повествующие о вэрингах в Византии? Сообщений о варягах немного, но тем легче обозреть их и тем важнее их исследовать. Но речи нет ни о них, ни о древнерусских источниках, кроме Повести временных лет (ПВЛ), хотя варяги упоминаются и в Правде Ярослава, и в Киево-Печерском патерике, и в «Вопрошаниях» Кирика… Выбор источников, конечно, дело самих антинорманистов, но результат очевиден — выборочность и нерепрезентативность Источниковой базы.
К Повести временных лет автор обращается, однако и здесь нет анализа полной выборки упоминаний варягов (единственно возможный метод в современном исследовании)[105]: цитируются в качестве аргумента отдельные пассажи, время происхождения которых, их источник, место в структуре произведения никогда не оговариваются. А ведь Повесть временных лет — крайне сложный по своему происхождению и составу памятник. Однако автор полностью игнорирует источниковедческие исследования Повести[106], в результате чего глава открывается утверждением, что «сводчики [!] ПВЛ» трудились «над нею со второй половины X до начала XII века»[107] со ссылкой на соображение А. Г. Кузьмина, которое не было поддержано никем из летописеведов и уже поэтому требовало бы дополнительной аргументации. Вводная часть ПВЛ почему-то относится автором к концу X же века, хотя её позднее происхождение не вызывает сомнений ни у кого из специалистов — другой вопрос, когда именно она была составлена: в конце XI или начале XII столетия, что интенсивно обсуждается в последние годы.
Впрочем, ПВЛ не занимает у Фомина большого места — ей посвящено всего две страницы. Важнейший и главный источник сведений о Руси IX–XI вв. для автора — это сочинения по преимуществу XVI–XVII вв. (например, «Хронограф» С. Кубасова (1626), Белоцерковский универсал Богдана Хмельницкого (1648), вплоть до «Синопсиса» И. Гизеля 1674 г.), в порядке исключения — XV в. Вот здесь-то автор и находит главные аргументы своей концепции. Недоумевающий читатель может вполне логично спросить, каким образом писатели даже и XV, не говоря уж о XVII столетии, могли больше и точнее знать о событиях X в., чем современники событий или их ближайшие потомки?[108] У них были ранние источники? Какие? Ответ прост: «традиция, освящённая временем и имевшая широкое распространение»[109] — понятно? А ведь в профессиональном исследовании историк обязан сначала аргументированно обосновать существование такой традиции, а уже потом апеллировать к ней.
Итак, у современных антинорманистов анализ полного корпуса древнейших свидетельств заменяется цитированием некоторых мест весьма ограниченного числа ранних текстов, тогда как поздние, вторичные источники априорно принимаются за достоверные. Впрочем, антинорманисты во все времена не отягощали себя сложными источниковедческими объяснениями[110]. Написано, например, у Сигизмунда Герберштейна (первая половина XVI в.), что варяги — это вагры, вот и хорошо[111]. Ровно то, что требуется поборнику балтийского происхождения варягов. Откуда и почему возникло это представление (кстати, опирающееся на народную этимологию) — обсуждению не подлежит, ибо сразу стала бы понятна «книжная», возникшая в рамках европейских историографических концепций эпохи Ренессанса подоплёка сей легенды. Впрочем, и учёное, и позднее происхождение легенд, например «августианской» (как её называет Фомин) в «Сказании о князьях владимирских», не смущает антинорманистов: «имеются факты, подтверждающие это мнение» (о древности представлений о происхождении Рюрика из балтийских славян)[112] — вот и вся недолга. Фактом же — единственным! — оказывается появление легенды о Гостомысле в летописных сводах конца XV в. Но хорошо бы сначала доказать, что а) легенда о Гостомысле архаична (в чём высказывались большие сомнения), б) изначально была связана с легендой о призвании Рюрика и в) если соединение двух легенд произошло позже, то когда и почему.
В. В. Фомин убедительно показывает, что в XVI–XVII вв. в определённой части отечественной и европейской историографии существовало представление о происхождении Рюрика (и варягов) от рода Августа через его потомка Пруса (основано на созвучии рус — прус), переселившегося на Балтику, что, впрочем, не является открытием В. В. Фомина[113]. Анализ происхождения и бытования этой легенды полезен для характеристики исторической мысли того времени, но никоим образом не может пролить свет на историю IX–XI столетий. Использование сочинений Нового времени в качестве основополагающих источников для реконструкции событий пятисотлетней давности мало чем отличается в методологическом отношении от наивного представления Т. Хейердала (не имевшего, заметим, исторического образования в отличие от современных антинорманистов) о достоверности учёной легенды об азиатской прародине скандинавов.
Таким образом, наши антинорманисты — в традициях, существовавших до возникновения научного источниковедения в конце XVIII в., — проявляют достойное средневекового хрониста доверие к источникам[114], но почему-то только к поздним…
Не лучше обстоит дело у антинорманистов и с системой аргументации. Фактически в их работах присутствуют четыре основные группы доказательств.
Первый и главный способ аргументации отражает методологию современного антинорманизма — абсолютное доминирование историографии над источниковедением. Конечным (и высшим) аргументом в полемике является ссылка на суждения предшественников-антинорманистов, главными из которых являются С. А. Гедеонов, поскольку именно его идеи повторяются ныне, и А. Г. Кузьмин, ученики которого и взяли на себя бремя возрождения антинорманизма. Апелляция к авторитету заменяет собственное исследование, подменяет обращение к источнику, превращается нередко в самоцель. Я уже цитировала, например, «обоснование» достоверности «сведений», восходящих к устной традиции. Но такие отсылки, причём к старым, давно уже забытым по причине очевидной ошибочности мнениям, — не случайность, а норма, они бросаются в глаза на каждой странице «антинорманистских» сочинений. Вот на странице 422 сочинения В. В. Фомина: «Земля же "Агнянска" — это не Англия, как ошибочно считают поныне, а южная часть Ютландского полуострова, на что впервые указали в XIX в. антинорманисты И. В. Савельев-Ростиславич и И. Е. Забелин». А почему то, что считают ныне, «ошибочно»? Как и чем Забелин и др. доказали, что летописец начала XII в. знал (или хотя бы мог знать) о проживании племени англов на юге Ютландии до V в.? Страница 425: «С. А. Гедеонов видел в "августианской" легенде (о родстве Рюрика с римскими императорами. —