[127]. Досадно, что подобные ляпы или ошибки находишь чуть не на каждой странице их сочинений.
В последние десятилетия историки — и не только историки[128] — не раз пытались осмыслить феномен мифотворчества в науке. Обобщая свои наблюдения, они выдвинули несколько основных признаков, характерных для этого явления[129]. Все они типичны и для мифотворчества в сфере истории.
1. Прежде всего вера в непогрешимую истинность своей и только своей точки зрения, которая не только не основана на доказательствах, но и не нуждается в них (как писал один из отцов церкви Тертуллиан, «верую, потому что нелепо»). Любые другие точки зрения априорно ложны и достойны только поношения.
2. Органическое неприятие достижений современной науки. Для антинорманизма это прежде всего полное игнорирование результатов источниковедческих исследований, но также и археологии, нумизматики и пр.
3. Противопоставление своей теории «официальной» науке, которая погрязла… закоснела… и т. д., то есть своего рода «окопное» сознание[130]. Резкий антагонизм по отношению к академическому сообществу присущ и антинорманизму, ведь «отъявленными норманистами» — в трактовке А. Н. Сахарова, В. В. Фомина и др. — оказываются практически все летописеведы, историки, археологи и языковеды, поскольку все они отказываются признать варягов балтийскими славянами. Более того, едва ли не основные усилия нынешних антинорманистов направлены на создание в лице «норманистов» образа врага: для этого хороши любые средства, вплоть до использования лексики 1930-х гг. и отнюдь не академических эпитетов и характеристик.
4. Обращение к широкой публике, которая якобы способна понять и оценить «новое слово» в противоположность «учёным-ретроградам», и, соответственно, интенсивное использование СМИ.
5. Немотивированная агрессивность[131].
Все эти особенности в полной мере присущи и антинорманизму. Но есть у него и ещё одна поразительная черта — «средневековость» сознания. Она проявляется и в возрождении концепций XV–XVII вв., и в подмене научной аргументации ссылками на предшественников-антинорманистов, и в обращении к народной этимологии как методу, и в отсутствии источниковедческого обоснования исторических конструкций, и в априорном доверии к некоторым (по преимуществу поздним) источникам…
Вступать в дискуссию с «мифотворцами» бессмысленно: невозможно объяснить верующему, что объект его веры — фантом. Он верит и будет продолжать верить, невзирая на все доводы рассудка. Одержимость идеей, особенно если эта идея приносит конъюнктурную выгоду, делает человека глухим к любым рациональным аргументам. Мы говорим на разных языках, поэтому размышления мои обращены не к «мифотворцам», которые способны только разразиться новыми потоками брани, а к тем, кого действительно интересует прошлое нашего Отечества.
Л. Т. ЯблонскийТеория этногенеза и её фальсификация в современной России
Пара… [< греч. Рага — возле, при]
Говоря о фальсификации археологических данных, которые используются для построения националистических концепций, мы чаще всего обращаемся к «трудам» разного рода дилетантов — мало образованных в исторической науке людей или вовсе не имеющих соответствующего образования. Однако так ли благополучно обстоят дела в современных разработках этноисторических конструкций у дипломированных специалистов, работающих в сфере высшего образования и академической науки?
Традиция этногенетических исследований в России восходит к знаменитой «анучинской триаде» — триединству гуманитарных наук в составе антропологии, этнографии и археологии. В этом случае археологические данные справедливо рассматриваются в качестве исторического источника. Более того, именно они чаще всего служат сегодня для попыток доказательства древности того или иного народа на какой-либо территории. При этом подразумевается преимущественное право этого народа на данную территорию или «реконструкция» используется в дальнейшем для доказательств такого права уже другими «авторами». По словам В. П. Алексеева, «под этногенезом понимается вся та совокупность исторических явлений и процессов (курсив мой. — Л. Я.), которые имеют место в ходе формирования того или иного народа и приводят к окончательному сложению его этнического лица»[132]. Из этого определения становится понятно, что изучение этногенеза должно непременно проводиться на междисциплинарном уровне.
Сегодня, однако, мы становимся свидетелями масштабных этногенетических построений, основанных на использовании только археологических данных, к тому же недостаточно выверенных[133].
Но и в случае действительно междисциплинарных реконструкций весомость и объективность выводов, сделанных в этногенетическом исследовании, не всегда остаются достаточно надёжными в силу природы источника и недостаточной подчас разработанности методологической и методической базы его изучения даже группами профессионалов.
Что уж говорить об околонаучных («паранаучных») изысканиях всякого рода любителей реконструировать древность своего народа на занимаемой им сегодня территории чуть ли не от эпохи каменного века. Для таких реконструкций характерны: вольная трактовка достаточно схематичных изображений эпохи палеолита; ещё более вольное априорное сопоставление этих изображений с отдельными эпизодами из слабо документированных мифолого-эпических сюжетов; механическое нагромождение названий разновременных археологических культур без строгой вещеведческой разработки и научной оценки их реальной культурно-генетической связи, перемешанное со ссылками на отрывочные (вне общего контекста) сведения из плохо понятых автором и, как правило, недостаточно репрезентативных палеоантропологических источников[134].
С той же степенью достоверности археологами создаются реконструкции в области исторической лингвистики, которые выдаются за научные[135]. В результате такой реконструкции был прослежен этногенез башкир в Приуралье «от верхнего палеолита до этнографической современности»[136]. Но на этот раз опасная «этногенетическая концепция» публикуется не на Кавказе, а в самом сердце России, в Уральском регионе, где проблема межнациональных отношений стоит достаточно остро, а любое неловкое движение в сфере межэтнических взаимоотношений грозит весьма тяжёлыми последствиями для нашей страны.
Посмотрим, как же на самом деле обстоят дела с теоретической базой действительно научного этногенетического исследования.
Любые палеоантропологические реконструкции, лежащие в основе этногенетического исследования, основаны на признании аксиомы о существовании более или менее выраженных межрасовых различий, фиксируемых на данной территории с древности. Однако специалистам-антропологам известно, что сам факт существования человеческих рас подвергается сомнению, особенно в последнее время, и не только в зарубежной науке[137].
Представители российской школы физической антропологии в большинстве своём полагают, что реальность существования рас у человека подтверждается генетически дискретными характеристиками организма человека, которые объективно фиксируются на различных уровнях исследования — от молекулярного до соматологического.
В работах российских антропологов чётко сформулированы отличия рас от подвидов животных. И главное состоит в том, что расы есть результат дифференцированного социально-исторического развития групп популяций внутри вида Homo sapiens, многогранно отражённый в их физических характеристиках. Отсюда следует, что расы человека, являющиеся по сути своей биологическими категориями, не могут быть познаны в динамике их генезиса и развития без привлечения данных исторических наук. С другой стороны, материалы антропологических исследований являются для исторических наук независимым и ценным источником информации[138].
Однако блестяще сформулированный в нашей науке принцип историзма расы[139] вовсе не исключает, а скорее подчёркивает вероятность морфологического несовпадения древних и современных расовых общностей, что необходимо учитывать при построении любых расогенетических (и этногенетических) схем.
Надо констатировать, что отрицание принципиальной возможности или даже запрет на проведение расоведческих исследований (составляющей любого этногенетического исследования) — это реакция на попытки неоправданно вольного установления причинных взаимосвязей между биологической популяцией и этносом, ничем не оправданного подчёркивания биологичной природы этноса[140], что действительно может быть использовано всякого рода расистами. Само понятие «этническая антропология» (в прямом переводе его на английский язык — ethnic physical anthropology) несёт в себе опасную, с точки зрения ряда западноевропейских и американских учёных, аберрацию, поскольку содержит грамматический элемент зависимости, которая без специальных и прозрачных объяснений вполне может быть истолкована как причинная. Поэтому в этногенетическом исследовании следует всячески избегать пассажей, в контексте которых содержится даже намёк на прямые, а не опосредованные географической территорией взаимосвязи между такими явлениями, как этнос и популяция, этнос и раса, раса, язык и культура