дам употреблялось повсеместно. Судьба рукописи такова: после покупки она была передана Джаферу Сейдамету для издания, а последний подарил её Исмаилу Отару, в библиотеке которого и хранится манускрипт ныне. Таким образом, румынское издание и переиздание Исмаила Отара, снабжённое факсимиле, остаются надёжными источниками текста.
Один из рукописных сборников библиотеки Стамбульского университета (№ 270), датируемый по одной из частей временем после 1188/1774 г., содержит среди сефарет-наме и сочинений, посвящённых отношениям Османской империи с Россией, Германией и другими европейскими странами, также и труд (на л. 166–187) под названием «Tatar Hanlan ve Werkes ve Nogay ve Dagistan ve Moskov ve Kazak ahvali». Последнее сочинение может являться списком труда Кефеви, поскольку по содержанию, по всей видимости, посвящено тем же проблемам. Однако схожесть названия не должна вводить в заблуждение о тождественности сочинений. Более того, труды с близкими заголовками, посвящённые истории Московского государства, народов Дагестана и татарских государств — наследников империи Чингиза, в османской исторической традиции не редкость. Для примера укажем на сборник исторических отрывков из труда турецкого историографа Ахмеда Джевдет-паши (1822–1895) по той же тематике и с близким названием[473].
Внимательный читатель, подробно рассмотрев сочинение Кефеви, не может не задаться целым рядом вопросов. Во-первых, это язык «Истории»: простой и довольно ясный турецкий, он совершенно не соответствует языку известных нам крымских исторических текстов XVIII в.; он очень далёк от языка крымской канцелярии указанного времени и ближе всего подходит к турецкому, на котором говорили и писали в начале XX в. Причём не обошлось и без курьёзов. Автор специально останавливается на этимологии слова казак/ козак и приходит к странному для татарина выводу, что оно произошло… от польского слова коза (казаки будто бы одевались в козьи шкуры). Как известно, казак — слово тюркское по происхождению, и для крымчанина-тюрка этимологизировать его на славянской почве совершенно абсурдно. Между тем эта версия происхождения слова была выдвинута впервые польскими историками XVI в.[474], не знавшими тюркских языков.
Во-вторых, это поразительные несообразности текста: то беспомощность и вопиющее незнание автором географии (даже Крыма и Дешт-и Кипчака), употребление несвойственной терминологии, не существовавших на момент предполагаемого написания этнонимов, названий и слов; то подробнейшие сведения, скажем, о славянском этногенезе и древнейшей русской истории. «Двести лет назад, — пишет, например, автор в шестом разделе, — Русское государство получило название Москва оттого, что город Москва сделался его столицей. Согласно авторитетным историческим повестям прежде из ханов племени Авай на востоке вышли с многочисленными людьми три брата. Старший — Рус, второй — Лех и третий — Чех». Именно эти три брата и основали русское, польское и чешское государства. В государстве Руса правили его потомки Рокрик и Игор (اغوروروتريق) т. е.[475] Рюрик и Игорь, а потом и сын Рокрика Эстварслас (ا ستوا رسلاس — Святослав)[476], который увеличил русские владения. Его сын Ладимир (لاديصر) стал обладателем Московской страны. Ладимир (Владимир) в 987 г. принял христианство. После завоевания русского государства татарами в 1210 г. князья были вынуждены платить харадж. Так продолжалось до 1500 г., когда Иван б. Васил Слепой объединил страну, которая была поделена между несколькими князьями, и стал править ею. В 1504 г. трон отца занял его сын — Василий Гаврил. Кефеви, безусловно, путает Василия II Васильевича Слепого, Ивана Васильевича III и Василия III Ивановича. Что за эпитет/имя Горыл/Гаврил, мне неизвестно. Но в некоторых западноевропейских источниках также существует подобная несуразица: «У великого князя Ивана Васильевича Гроздина был старший сын Иван — от тверской княжны Марии, второй сын Гавриил, прозванный Василием, — от греческой царевны Софьи, и другие младшие [сыновья]. Иван умер при жизни отца и оставил сына Димитрия, которого дед хотел назначить своим наследником. Но Софья уговорила великого князя посадить Димитрия в тюрьму, а престол отдать Гавриилу, оттого, что Димитрий был слишком молод»[477]. Ничего подобного нет в современной автору крымской и османской историографии. Это означает, что этногенетическая мифологема происхождения славянства могла быть заимствована Кефеви у кого-то из западнославянских историографов (по крайней мере, он должен был быть с ней хорошо знаком).
Средневековые славянские и западноевропейские авторы, пытаясь найти обоснование истоков славянского этногенеза в Библии (в основном в Пятикнижии), порой приходили к противоположным выводам. У Длугоша (XV в.) прародителем славян был некий Негно, сын Алана из рода Иафета. У М. Меховского (начало XVI в.) утверждается: «Надо знать, что славяне произошли от Иавана, сына Иафета, через Элиза». Другие авторы в качестве славянского первопредка чаще называют сына Иафета Мосоха (Мешеха) либо его племянника Рифата[478]. Версия М. Меховского о прародителе Иаване[479], вероятно, и была источником сведений Кефеви. Племя по имени Авай вполне могло явиться плодом неправильного понимания библейского имени Иаван. Легенда о Лехе, Чехе и Русе в тексте Кефеви — плод заимствования истории о хорватских братьях, явившейся результатом скрещивания данных чешской и польской анналистики[480], из какого-то славянского источника, возможно даже хроники М. Меховского[481].
Но это не снимает всех вопросов. Крайне странно употребление предполагаемым автором-мусульманином христианского летосчисления, причём параллельно с датами по хиджре.
Кефеви приводит весьма подробные данные о внешней политике России. Так, он сообщает о посольстве Петра I в Бухару во главе с Флорио Беневени. Автор называет его عن اصل راغوزالى ا يلجئ مسغوركش ناص فلوريواولوب. («упомянутый посол по имени Флорио, уроженец Рагузы»)[482].
Флорио Беневени, в сентябре 1718 г. посланный в Бухару, вернулся в Москву только в начале декабря 1725 г. В декабре 1727 г. он уехал на родину, в Рагузу (Дубровник): следы его после отъезда теряются[483]. Откуда секретарь крымского хана мог знать о тайной миссии российского посланника, да ещё обладать такими подробностями, как полное имя дипломата? Видимо, и тут источник «Ибрахима б. Али» следует искать где-то за пределами Крыма, например в России, причём не современной предполагаемому автору. Дело в том, что впервые материалы посольства Флорио Беневени были частично опубликованы только в XIX в.[484].
Более того, упомянутая несколько раз в тексте в связи с польскими и запорожскими событиями русская чариче (так на османский лад пишется слово «царица»), не может быть никем иным, как Екатериной II, а значит, текст не мог быть составлен ранее этих событий[485].
Наконец, даже данные, которые сообщает историк сам о себе, также сомнительны: должность диван-кятиби в указанное время занимал не автор, во всяком случае, не Ибрахим б. Али. Занимал её другой придворный историограф и поэт, происходивший из крымского рода Ширин, Абд ал-Гаффар Кырыми, автор известной «Умдет ат-теварих» («Суть историй» — всеобщая история от сотворения мира, в которой особое место уделено Чингизидам и особенно Крыму)[486]. Он был секретарём дивана (диван-кятиби) при Каплан-Гирее I (1730–1736) и ту же должность занимал при преемнике этого хана — Фетх-Гирее II (1736–1737). Ни один из крымских хронистов первой половины XVIII в. (ни Абд ал-Гаффар Кырыми, ни Саид-Гирей, и, добавим, ни позднейшие историки вплоть до 20-х гг. XX в.) не упоминают Ибрахима б. Али, который занимал столь высокую должность при дворе и в силу этого должен был быть хорошо известен современникам и потомкам.
К сожалению, внешняя критика манускрипта (например, данные о бумаге, на которой он написан) не позволяет однозначно высказываться в пользу его поддельности: И. Отар в новой публикации, кроме размеров рукописи, никаких данных не даёт. Однако всё же можно заметить, что почерк мало походит на крымские и османские образцы первой половины XVIII в., а скорее присущ более позднему времени.
Примеров подделок тюркоязычных исторических и литературных памятников в мире известно немало. Большой шум вызвало, скажем, сочинение Микаиля-Башту б. Шаме Тебира «Сказание о дочери Шана» (недавняя статья О. Прицака полностью сняла вопрос о подлинности этого фальсифицированного произведения). Не так давно появилась информация о поддельности «Рисале-йи Татар-и Лех» (произведения, сочинённого будто бы в 1558 г. и сохранившегося в рукописи начала XVIII в., опубликованной А. Мухлиньским)[487].
В любой подделке следует прежде всего усматривать цель её создания (фальсификаторами всегда преследуются те или иные цели — финансовые, националистические, часто политические). Можно усмотреть эти цели и в сочинении «История татарских ханов…». Автор хотел прежде всего доказать извечную агрессивность Москвы, территориальные притязания русских, имперские амбиции по отношению к тюркским народам. Это — главная мысль сочинения. Всё изложение подчинено именно ей. Из истории Кефеви следует и вывод о традиционной дружбе между Польшей и народами Дешт-и Кипчака, которая сдерживала военные притязания России и была залогом мира в регионе. Всё это вполне укладывается в концепцию эмигрантов-крымчан, и особенно Джафера Сейдамета. Появление «Истории татарских ханов» в начале 30-х гг. XX в. (к печати рукопись была подготовлена в 1930 г.) было очень симптоматично: актуальное ещё со времён гражданской войны сочинение как нельзя кстати пришлось в канун грозных потрясений в Германии, России и Польше.