Наиболее острой дискуссия оказывается в тех случаях, когда участники обсуждения обращают внимание (хотя бы случайно) на то, что запорожцы с картины Репина по национальности именно украинцы. Тогда дискуссия в блоге быстро уходит от начальной темы и приобретает националистический характер. При этом турки практически не выступают как объект критики. Приведём в качестве примера две такие дискуссии, возникшие после размещения «письма запорожцев». Поскольку в блоговом обсуждении проблемы обычно участвуют несколько человек, диспут распадается на отдельные диалоги. Мы не будем воспроизводить его полностью, а приведём лишь наиболее яркие высказывания, которые позволяют понять общее направление обсуждения.
На «Православном Форуме Апостола Андрея Первозванного» дискуссия постепенно перешла к теме голодомора. Участник диспута из Украины писал: «Революция задумывалась и делалась в России. При молчаливом потворстве и/или активной поддержке русских, т. к. если б не было поддержки БОЛЬШИНСТВА, то революция не состоялась бы. А Украина, хочу напомнить, на момент революции была вполне самостоятельным государством, которое уже начали признавать другие государства (правда, за такой короткий срок только Аргентина успела). И большевики НАПАЛИ на Украину и ОККУПИРОВАЛИ её. Поэтому историческая ответственность лежит на титульном народе — русских»; «Так я ж говорю — подавляющее большинство русских не справились с большевиками. Это я и называю "исторической ответственность русского народа" за происшедшее»; «ТРИ голода в Украине были по вине центрального правительства в Москве». Приведём также один из ответов его российского оппонента: «Если я дам цитаты про вывозимый с России хлеб во время голода (скажем в том же Поволжье), то Вы извинитесь на этом форуме перед народом России за свой пещерный русофобский бред?»[604] Как видим, обсуждение «письма запорожцев» вылилось в спор по наиболее острым и болезненным проблемам русско-украинских отношений.
На форуме клуба RaccWars (Санкт-Петербург), объединяющего автомобилистов, обсуждение текста «письма» также обернулось дискуссией националистической направленности, хотя и значительно менее острой. Её краткость даёт возможность привести высказывания с относительно небольшими сокращениями, что позволяет наблюдать механизм постепенного обострения обсуждения: 1. «Занимательную переписку вели казаки с султаном, я вам скажу…»; 2. «Я рыдала. Хохлы как всегда в своем репертуаре»; 3. «Суперски!!! Достойный ответ!!! Нахрен этим гадам зазнаваться! А то, блин, царь над царями— псих над психами! Тока это не хохлы, это украинцы! Хохлушками можно называть меня, Анжелу… потому что украинцы живут на Украине, а хохлы, там, где лучше!»; 4. «Ну если такая "национальность" определяется местом рождения, то и в этом случае к хохлам меня не отнесть: я тогда…СССР-ка (звучит-то как неприлично), как, впрочем, и все тутошние жители, рождённые в СССР, но никак не хохлушка — к их нации не имею никакого отношения (и слава Богу, потому как их ну терпеть ненавижу!), а там, где лучше живут не хохлы, а евреи»; 5. «А у меня видать корни с той стороны. Иногда, знаете ли, хочется вареной картошечки с укропчиком, теплого хлебца, чесночку с зеленым лучком, сальца из морозилочки с тоненькими мясными прожилками, и все это под горилку… эээх. Тока чур не пугаться — не из хохлов я. С Кубани»; 6. «С дества две вещи (чёртово слово, наверняка ошибся) не люблю — расизм и негров»; 7. «Анжела, прости, бога ради, если задела тебя за живое. Конечно, быть гражданкой Украины это нынче позор… Хотя странное определение "национальности" по месту рождения… получается, что я немка, ведь имела неосторожность родиться в Германии. Только зря так этого чураешься — ведь всем известно, что хохлушки мужчинам нравились, нравятся, и будут нравиться!!!»[605].
Таким образом, мы видим, что антитурецкий памфлет, проникший в XVII в. из европейской прессы в русскую и украинскую литературу, постепенно потерял своё первоначальное значение и стал тиражироваться как свидетельство величия национального духа русских и/или украинцев. Со временем его популярность только растёт, а попытки отдельных учёных обратить внимание на апокрифический характер текста игнорируются общественным сознанием. Вряд ли можно сомневаться, что голос специалистов будет услышан только после того, когда общество найдёт более действенные средства для формирования своей национальной и культурной идентичности.
А. Е. Петров, Л. А. Беляев, А. П. БужиловаМежду наукой и областной администрацией: опыт фальсификации останков Ивана Сусанина с помощью заданной интерпретации археологических и судебно-криминалистических исследований
Практика подделки святых мощей известна учёным со времён христианского Средневековья. Народу всегда требовались вещественные доказательства чудес и святости. Не случайно одним из желательных признаков для канонизации святого выступает наличие нетленных останков. Соборы и монастыри по всей Европе соревновались в коллекционировании как можно большего количества бурых частиц человеческой плоти, которые можно было более или (чаще всего) менее достоверно связать с именами почитаемых святых. Уже тогда сложилась традиция подшучивать над такими увлечениями, и византийский поэт первой половины XI в. Христофор Митиленский позволил себе написать:
«Молва идет (болтают люди всякое,
А все таки сдается, правда есть в молве),
Святой отец, что будто бы до крайности
Ты рад, когда, предложит продавец тебе.
Святителя останки. досточтимые;
Что будто ты наполнил все лари свои
И часто, открываешь — показать, друзьям.
Прокопия святого, руки (дюжину),
Феодора лодыжки... посчитать, так семь,
И Несторовых челюстей десятка два
И ровно, восемь черепов Георгия!
Но в случае с почитанием «святых мощей» принцип веры определяет святость. Вопросы подлинности не стоят столь остро, как в случае с останками национальных исторических героев.
В 2006 г. вся страна стала свидетелем рождения новой фальсификации — обретения останков символа «романовской народности» и антипольского патриотизма Ивана Сусанина. Приметой времени стало использование в «опознании» новейших комплексных методик, занимающих передовые позиции в современной исторической науке.
Общество испытало настоящий «культурный шок» после обнародования результатов археологического и судебно-криминалистического исследований.
Этот стресс усиливал целый ряд обстоятельств, и прежде всего устойчивое представление о том, что Сусанин завёл коварных поляков в болото (другая версия — в непроходимую чащу) и погиб там вместе с ними. Точнее, несколько раньше их. Вспоминаются строки Кондратия Рылеева:
«Куда ты ведёшь нас?., не видно ни зги! —
Сусанину с сердцем вскричали враги: —
Мы вязнем и тонем в сугробинах снега;
Нам, знать, не добраться с тобой до ночлега.
<…>
«Куда ты завёл нас?» — лях старый вскричал.
«Туда, куда нужно! — Сусанин сказал. —
Убейте! замучьте! — моя здесь могила! (выделено нами. — Авт.)
Но знайте и рвитесь: я спас Михаила!
<…>
Эпический вариант этой трактовки представлен в опере М. И. Глинки «Жизнь за царя» и массе литературно-поэтических опусов о костромском Горации[607].
Неудивительно, что чувство восторга смешивалось в умах наших сограждан с чувством недоумения: если герой сгинул вместе с поляками в непроходимой трясине, то откуда взялись останки?
Ситуация осложняется тем, что в наши дни далеко не все почитатели истории убеждены в реальности подвига Сусанина. Красивый и актуальный для первой половины XIX столетия миф об Иване Сусанине прожил, не привлекая внимания критиков, не более шести десятилетий[608]. В начале же 1862 г. (год миллениума призвания Рюрика, которое тогда трактовалось в качестве начала Российского государства) в февральском номере «Отечественных записок» появилась статья Н. И. Костомарова «Иван Сусанин».
Конечно, для не прошедших суровую школу постмодернизма современников Николая Ивановича его выводы стали жестоким ударом. Для нас, ныне живущих, заключения крамольного историка не кажутся чересчур радикальными: «Страдание Сусанина есть происшествие само по себе очень обыкновенное в то время. Тогда козаки бродили по деревням и жгли и мучили крестьян… Могло быть, разбойники, напавшие на Сусанина, были такого же рода воришки, и событие, столь громко прославленное впоследствии, было одним из многих в тот год. <…> Могло быть, однако, что в числе воров, напавших на Сусанина, были литовские люди, но уж никак тут не был какой-нибудь отряд, посланный с политической целью схватить или убить Михаила. <…> Таким образом, в истории Сусанина достоверно только то, что этот крестьянин был одной из бесчисленных жертв, погибших от разбойников, бродивших по России в Смутное время; действительно ли он погиб за то, что не хотел сказать, где находился новоизбранный царь Михаил Федорович — это остается под сомнением...»[609]
Костомаровский рефрен «могло быть» стал своего рода эпиграфом к продолжающимся полтора столетия спорам. Дух сомнения витал над образом Сусанина и его подвигом всё это время. И было отчего. По сути, наш список источников ограничивается одной грамотой царя Михаила Фёдоровича 1619 г. со смутным описанием подвига Сусанина