ава Юнга: «Когда начинают говорить о необходимости возрождения традиций, в воздухе начинает пахнуть фашизмом». Это, в общем-то, довольно любопытная идея. Она очень чётко прослеживается вот в такого рода трудах.
Истоками является и комплекс этнической неполноценности, который компенсируется при помощи таких текстов, таких идей. Конечно, это показатель очень низкого образования, не обучения, а именно образования. Когда люди не могут понять, что им дают. К сожалению, это относится и к людям с высшим образованием. Не показатель, что это доктор наук, а это кандидат наук. У нас бывают и доктора, и кандидаты наук необразованные, вот в чём беда. Перед нами стоит сегодня очень серьёзная проблема. Дело в том, что низкий уровень образования у нас в значительной степени утверждается. Я могу привести примеры, когда ВАК давала докторские степени работам, которые основывались на «Влесовой книге». И это было совсем недавно. Из каких соображений это делалось — другой разговор. Что это за советы, почему ВАК проводит такие работы? Здесь срабатывает масса различных механизмов.
Это вопрос, который требует нашего внимания. Конечно, это накладывает особую ответственность и на профессиональных историков, и на филологов, вообще на гуманитариев. Аккуратность в исследованиях и формулировках — это очень серьёзный вопрос. Часто, к сожалению, фольклористы допускают довольно опасные высказывания. Скажем, утверждение о том, что у нас существуют очень глубокие корни фольклора, требует постоянного подтверждения. Я был свидетелем, когда один исследователь «Слова о полку Игореве» доказывал, что «Слово о полку» основывается, в частности, на античных текстах. В ответ один из патриотически настроенных людей сказал: «Что вы делаете? Вы нас лишаете нашего национального достояния. "Слово о полку" основывается только на фольклорных источниках». Я попросил этого деятеля назвать хотя бы одно фольклорное произведение до XVI в., не обязательно относящееся к «Слову о полку Игореве». В ответ я услышал: «Зачем вы даёте ему такие методические подпорки?» Раз. И во-вторых: «Я знаю, откуда вы денежки получаете». Два. Это, конечно, аргументы сильные, но, в общем-то, требуется более серьёзная работа. Здесь колоссальное поле деятельности.
Это касается работ, посвящённых изучению древнерусского и славянского язычества. К сожалению, та же самая «Влесова книга» публиковалась сплошь и рядом в сборниках, где рядом были фрагменты из работ историков, которые категорически отвергали «Влесову книгу». Они начинали свою лекцию с того, что писали на доске «Влесова книга» и перечёркивали крест-накрест. Но это говорит о том, что методика, которую используют эти историки, увы, даёт основания к тому, чтобы поставить их в один ряд с теми, кто создаёт такие «источники». И тут мы должны помнить ещё об одном. Методика работы с источниками у нас ведётся в рамках, скажем так, обычного права. Мы не относимся критически к методическим заходам и порой опускаем методические огрехи у очень крупных исследователей просто в силу того, что это авторитетные люди и мы не хотим с ними спорить. Это даёт основание любому дилетанту использовать точно такие же заходы. Это касается и проблемы презумпции подлинности источников — вопрос, который бурно обсуждался в связи с тем, что некорректно использовались тексты или использовались тексты, подлинность которых не была доказана.
Есть и ещё одна проблема. У нас отсутствует нормальная популяризация науки. На мой взгляд, одна из серьезных проблем, которая стоит сегодня перед академиями, — это вопрос о популярных изданиях. Раньше они выходили в издательстве «Наука». Честно говоря, за последнее время я не видел таких изданий. Серии замечательных научно-популярных изданий исчезли. Такие книги нужны. Эта ниша перешла в руки абсолютно некомпетентной публики, которая издаёт всё что угодно, лишь бы получить деньги. Я думаю, что силы
и знания у сотрудников академических учреждений есть. Я могу вспомнить совершенно потрясающие книги, которые писал Псресвстов. Они популяризировали новейшие достижения того времени в области источниковедения. Это было невероятно интересно и здорово сделано. Таких работ за последние 40 лет я не видел. Проблема очень серьезная, потому что, если эту нишу не закроют учёные, её будут закрывать, извините, проходимцы. Всё это как раз подпитывает те самые корни, которые имеют и политические, и этнические, и порой довольно грязные питательные вещества для подделок. Я думаю, с этой проблемой надо бороться, не только развенчав фальсификаты, что практически ничего не даёт, я согласен с Владимиром Петровичем. Появление книг, которые отвечают, скажем, на «Влесову книгу», на заходы г-на Фоменко и компании, не даёт такого эффекта. Надо закрывать экологическую нишу, и закрывать её в позитивном плане. Знаете, теория «более длинной черты». Я думаю, что это одна из важнейших задач, которая перед нами стоит сегодня. Спасибо.
М. Б. Кизилов: У меня вопрос следующий: на Украине, например, «Влесова книга» является частью школьной программы, она есть в учебниках. Я недавно общался со студенткой-первокурсницей, которая говорила, что в бытность сё в 5-м классе школы, соответственно, лет шесть-семь назад, она написала реферат о «Влесовой книге». И он выиграл какую-то Олимпиаду, чуть ли не областную. То есть в России «Влесова книга» все-таки не настолько легализована, она не является частью школьной программы?
И. Н. Данилевский: Сейчас она школьной программой, слава богу, не является, хотя были попытки включения её в школьную программу. Хочу вам сказать, что украинских учёных, скажем, из Института истории НАН Украины, просто колотит, когда начинается разговор о «Влесовой книге». Четыре года назад в Чернигове на конгрессе украинистов специально была организована большая секция, посвящённая изучению фальсификаций. Что касается популяризации «Влесовой книги» у нас, Асов приводит реальный пример, когда книга, в которой была опубликована «Влесова книга» (сборник «Славянские веды», вышедший, по-моему, в Саратове в 1992 г.), какое-то время использовалась в целом ряде школ в качестве учебного пособия. У нас в регионы попадает не только «Влесова книга», но и труды Фоменко в качестве учебного пособия. Я могу привести примеры, когда «Влесова книга» рассматривается в вузах, московских вузах, почти как пособие по изучению ранней истории славян. Причем эти вузы не только технические, но и педагогические. Это очень печально. Это говорит о том, что существуют очень серьёзные сбои в нашей работе. Это наши недостатки.
В. П. Козлов: Я хочу добавить. Года три или четыре назад в нашем Полиграфическом институте была защищена очень хорошая кандидатская диссертация, посвящённая рассмотрению истории бытования «Влесовой книги» в новейшее время. Я был оппонентом, и когда я прочитал, мне стало жутко. Потому что целые специальные сайты существуют, то есть масштабы внедрения этой фальшивки в общественное сознание колоссальны.
И. П. Зарецкий: Я хочу только два слова к этому добавить. Я лично знаю курсы по культурологии, в которых «Влесова книга» фигурирует как вполне надёжный источник. Мне хочется вот что сказать. С хождением такого рода источников в средствах массовой информации, с folk history, наверное, бороться чрезвычайно трудно, а может быть, и невозможно. Но вот сфера образования — это вещь совершенно особая. Все-таки сфера образования у нас под некоторым контролем находится. И здесь надо думать, как остановить продвижение такого рода откровенных фальшивок в школы и вузы. Это проблема.
З. В. Кананчев: Я думаю, что надо проникнуть в архив Миролюбова. Мне не удалось это сделать… Тем не менее я знаю, что там имеются подготовительные материалы к «Влесовой книге». Необходимо добраться до этих документов, опубликовать и подать это в сенсационном ключе. Думаю, такое разоблачение окончательно поставит точку в проблеме «Влесовой книги». Этот архив Миролюбова находится в одном из швейцарских архивов.
М. А. Робинсон: Уважаемые коллеги, я верну вас от самых горячих современных проблем к примеру классическому, хрестоматийному — знаменитым Краледворской и Зеленогорской рукописям, «открытие» которых было совершено Вацлавом Ганкой, как известно, в 1817 или 1818 г. Эта фальсификация имела колоссальное значение в самых разных областях. И в науке, и в идеологии, и в политике значение её трудно переоценить. Создание этих фальсификатов совпало с периодом романтизма, который был отмечен целым рядом литературных фальсификаций. Говорить о них нет смысла. Тогда было открыто много реальных источников по истории, и прежде всего по истории древней. И тут сказался определённый комплекс неполноценности. По свидетельству Ф. Палацкого, отсутствие в чешской литературе произведений, подобных тем, которые найдены в России или в Сербии, воспринималось его поколением как настоящее несчастье.
Когда Вацлав Ганка со своим другом Йозефом Линдой (достаточно молодые люди, им было всего по 26 лет, они имели хорошее образование, учились у патриарха чешского славяноведения Йосефа Добровского) обнаружил указанные «рукописи», это было встречено чешской общественностью с восторгом. Более чем через 70 лет известный чешский политик, один из братьев Грегр, писал о том, что «народ чешский ликовал в связи со столь великолепным открытием». Тем самым было доказано, что «ещё в далеком прошлом народ чешский находился на высоком культурном уровне. Краледворская рукопись стала несомненным свидетельством того, сколь древней является чешская культура». То есть это было воспринято не столько как научное открытие нового источника, сколько как явление культурное и идеологическое.
Надо сказать, что рукопись была исполнена на достаточно высоком уровне, был мастерски сымитирован почерк. Подробности я здесь описывать не буду. Эти два произведения составляли цикл мироэпических песен, рассказывающих о чешской истории, там были сюжеты языческие, которые сейчас пользуются популярностью на сайтах, уже упоминавшихся сегодня. Русские новоязычники к ней очень тепло относятся и всё время её используют. Там были свидетельства и о правовых моментах. То есть идея этих рукописей, составленных Ганкой, состояла в том, чтобы доказать высокую культуру чешского народа, правовые основания, существовавшие в очень ранний период, и высокий уровень культуры чешского двора. Эта мысль имела ещё и антинемецкий характер. Потому что ситуация в это время в Чехии была очень сложной: после реформ конца XVIII в. чешский язык в Австро-Венгрии был практически вытеснен, немецкий язык стал преобладать. Период чешского национального возрождения был тесно связан с поиском национальной идентичности, с возрождением чешского языка. И это так называемое открытие оказалось очень кстати. Но тут встал вопрос научных авторитетов и научной этики.