В. А. Шнирельман: Да, серьёзный вопрос. Вопрос Зураба Вахтанговича о том, ведутся ли такого рода исследования, свод, анализ народных этимологий, ставит задачу, которую нам надо подхватывать и развивать. Здесь, мне кажется, сообщение Елены Александровны очень сильно переплетается с тем, что говорил Игорь Николаевич в первой части нашего обсуждения. Это некая ответственность нашего профессионального сообщества.
Приводились примеры, когда люди, признающиеся профессионалами в научном сообществе, позволяют себе приблизительные этимологии такого рода. Но давайте говорить откровенно: всё-таки затронуты имена крупных фигур в нашей исторической науке. Тот же Борис Александрович Рыбаков и другие. Студенты учатся, студенты смотрят, что «взрослые» делают, и думают: а почему мне нельзя что-нибудь сконструировать так же красиво — Атилла — Гатила? Точнее — Гхатила, или — батька Гхатила. Потом появляется диссертация. Так постепенно всё это и происходит.
И. Н. Данилевский: В продолжение этой темы. Я говорил о том же самом персонаже. В том самом сборнике, который вышел в Саратове, «Славянские веды», между большими выдержками из «Язычества древних славян» и «Влесовой книги» была большая статья некоего господина Рыжкова, который по ходу дела говорит: «Ну вот опять скажут: «Россия — родина слонов», а что, между прочим, именно за слонами наши предки строили заслоны, именно к ним они могли прислониться в трудную минуту, именно с ними они слонялись по всей Европе». Это буквально написано! Так что народная этимология нам тут, по-моему, на руку.
В. А. Шнирельман: Да, но если я не ошибаюсь, этот Рыжков на самом деле кандидат химических наук. Я хочу сказать, что Зураб Вахтангович совершенно правильную тему поднял. Может быть, стоит стимулировать специальные исследования процессов народного этимологизаторства. Елена Александровна правильно говорит — дискутировать с этими людьми не имеет смысла, это как два мира, которые совершенно не могут сойтись. Но изучать народную этимологию в контексте современности, как она используется, — это очень важно. Может быть, нам отдельный круглый стол посвятить этой проблеме? Но я хотел спросить. А вот Фомин часто прибегает к народной этимологии? И откуда он вообще появился, кто за ним стоит?
Е. А. Мельникова: Фомин — это ученик Аполлона Григорьевича Кузьмина, окончивший Ленинский пединститут. Аполлон Григорьевич как раз возродил, реанимировал интерес к этим народным этимологиям после Гедеонова. Это с его статей в «Вопросах истории» середины 1970-х гг. всё началось. Фомин — преподаватель Липецкого университета, затем его продвигает и обеспечивает докторской степенью директор Института российской истории Андрей Николаевич Сахаров.
М. С. Гаджиев: Елена Александровна, скажите, пожалуйста, этимологии, предлагаемые различными исследователями, в том числе примеры штудий Бориса Александровича, которые вы привели, вы тоже относите к народным этимологиям?
Е. А. Мельникова: Дело в том, что само определение «народная этимология» может иметь два смысла: это и действительно народная этимология, возникающая в народе, типа «полуклиника», и лингвистический термин. В лингвистическом словаре вы найдете статью под названием «Народная этимология», куда включаются разные типы этимологизаций. Я говорила о двух типах: одном собственно народном и другом.
М. С. Гаджиев: Спасибо. Одна ремарка: я думаю, нам вопрос нужно ставить шире — отслеживать этимологию не только этнонимов, но и культурных терминов, таких как «монастырь», «икона». Их вольная трактовка — классика псевдонаучных работ (вспомним Мурада Аджи).
С. М. Шамин: Маленькая ремарка. Елена Александровна, Синеуса и Трувора не Рыбаков придумал?
Е. А. Мельникова: Это известно. Эта этимология была предложена ещё в XIX в. академиком Кругом, но пошла «в народ» от Бориса Александровича.
С. М. Шамин: Причём без ссылок на XIX в.
В. А. Шнирельман: Коллеги, я всё-таки вынужден поставить точку. Это бесконечная тема. Обсуждать тут можно очень много интересного, но у нас повестка дня ещё длинная, поэтому я хочу предоставить слово Петрову Андрею Евгеньевичу, учёному секретарю Отделения историко-филологических наук, по такой занимательной теме, как «Останки Ивана Сусанина: между наукой и областной администрацией». Само название, чего стоит!
А. Е. Петров: Да, но не в названии дело. Я постараюсь не занять много времени, поскольку в розданном всем участникам журнале «Родина» опубликован некий текст, не знаю, насколько научный, но с двумя соавторами. Это такой выплеск группы возмущённых профессионалов, среди которых присутствующий здесь Леонид Андреевич Беляев, автор археологической экспертизы, и отсутствующая здесь в связи с болезнью Александра Петровна Бужилова, которая дала очень ценные материалы относительно генетических и судмедэкспертиз, производившихся с этими костями.
Вкратце предыстория сюжета такая. Она разворачивалась на наших глазах, потому что в 2004 г. не было буквально ни одного канала, газеты или какого-то иного источника информации, которые бы не оповестили о том, что под Костромой археологами найдены останки Ивана Сусанина. Все об этом знали, все об этом были извещены, и туда как раз в 2004 г. приехал на заседание Госсовета Президент Путин. Как обычно, совпало: стоял вопрос о введении нового праздника — Дня народного единства, который планировалось отнести к 4 ноября. Все эти праздники, коммеморации и юбилеи — это отдельный сюжет. Думаю, нам придётся сделать этот вопрос предметом отдельного круглого стола в рамках заявленной большой темы «Актуальное прошлое».
Поэтому вернёмся к Ивану Сусанину. Все порадовались тому, что найдены останки Ивана Сусанина, но недоумение нс покидало представителей нашего с вами цеха. Потому что даже априорно было достаточно трудно поверить в то, что их с такой высокой точностью идентифицировали из целого ряда захоронений, немалая часть которых относится к XVII в., хотя идентификация на сельском погосте, где слои перемешаны, очень затруднена. Так точно, снайперским попаданием найти нужный череп нужного героя — возникали сомнения. Я подробно не буду останавливаться на деталях этой экспертизы. Сопоставление материалов отчётов, которые представляли хорошие, профессиональные археологи в полевой комитет Института археологии, с теми материалами, которые потом появились и которыми оперировал департамент культуры Костромской обладминистрации, показало очень существенные расхождения. Там возникло не существующее по отчётам, которые сдавались в полевой комитет, захоронение, не случайно, видимо, названное не просто «13», а «13а», какая-то буковка возникла. Есть подозрения, что кости и череп принадлежали разным личностям, и результаты анализа материалов этих раскопок не позволяют делать сколько-нибудь обоснованный вывод, что найдены останки именно того человека, о котором идёт речь. Кстати, говорится везде о Иване Осиповиче Сусанине. Это вообще отдельная история. Откуда взялось Осипович? Даже в результатах судмедэкспертизы говорится об исследовании останков «из реликвария 13а некрополя "Исупово"» на предмет принадлежности Ивану Осиповичу Сусанину. Что это за Осипович? Возникает существенный вопрос. Во всех документах, более или менее аутентичных, а именно в Обельной грамоте царя Михаила Фёдоровича, Иван Сусанин фигурирует без отчества. Более того, возникает вопрос с его прозвищем, потому что известно, что эта грамота от царя Михаила Фёдоровича дана его зятю Богдашке Сабинину. Это нормальное обращение к человеку низшего сословия — Богдашка, уменьшительное. И прозвище — Сабинин. Иван Сусанин в этой грамоте назван полным именем, но без отчества, что тоже естественно, потому что отчества у него и быть не могло. Фамильное прозвище Сусанин может говорить о том, что большую часть своего детства он рос без отца, что в такую эпоху, как XVII в., вполне вероятно. Сусанна — имя женское, вероятно, по матери-вдове его могли именовать Сусаниным. Но Осипович? Откуда Осипович? Оказывается, Осипович возник у нас не далее как в 1841 г. Точнее, в этом году появилось первое отчество Ивана Сусанина — Иванович. Его авторство принадлежит Полевому. И возникло оно в его известной драме «Костромские леса», где воспет во всей красоте подвиг Ивана Сусанина. Отчество Осипович появилось примерно через два десятилетия. Это связано с эпохой Глинки и иного этапа освоения сусанинского мифа.
Что касается судмедэкспертизы, которая, по сообщениям средств массовой информации, неопровержимо доказала и даже восстановила облик, сравнив его с ныне живущими потомками в Саратовской области, и т. п. Я прошу внимательно прочесть первый пункт этого Общего заключения, обращая внимание на такие слова: «Проведенное медико-криминалистическое исследование каких-либо признаков, исключающих принадлежность костных останков Ивану Осиповичу Сусанину, не обнаружило». По-моему, гениально. Надо отдать должное действительно очень хорошему учёному и блистательному судмедэксперту Виктору Николаевичу Звягину, который нашёл такую блистательную формулировку. Потому что так можно сказать почти о любых костных останках почти на любом некрополе Российской Федерации.
Почему я так претенциозно назвал своё выступление «Останки Ивана Сусанина: между наукой и областной администрацией»? Всем давно известно, что третья древнейшая профессия — историк. Первые две — понятно. Можно сказать в очередной раз, что историки в своём рвении угодить власти опять всё подтасовали, привели в соответствие и сделали так, как нужно. Но я бы не стал спешить с обвинениями, потому что в этой истории большую роль играет, так скажем, определённый заказ, даже шефство над всей этой программой сусанинской памяти областной администрации. Тут воспроизведён текст, точь-в-точь как он пошёл в журнал «Родина». В моей жизни это был первый случай, когда я подвергся такой конкретной цензуре. Если вы откро