Шмалько Андрей
КТО В ГЕТТО ЖИВЕТ
Профессия писателя требует весьма толстой кожи. Hе сразу, но постепенно приучаешься не обижаться на порою совершенно нелепые выпады критиков и критиканов, учишься даже любить критику — с весьма переменным успехом. Hо иногда даже самая прочная (динозаврова!) шкура не помогает — особенно, если обижают не за дело, причем не только тебя, но и всех твоих коллег сразу. Такой случай произошел со мной где-то полгода назад. В одной очень почтенной газете было напечатано интервью с поэтом К., в годы перестройки прославившимся непотребными стишками, от которых способен покраснеть даже прусский гренадер. Сей поэт-барковец, говоря о чем-то высоком (кажется, о своей любви к Слову), походя заметил, что не читает и читать не собирается «сюжетную», по его выражению, литературу, ибо для него, матерщинника, главное «словопись». Приводя примеры того, чего не приемлет, поэт К. упомянул детектив и фантастику — «низкие» для его утонченного вкуса жанры.
Признаться, я обиделся — и сильно. Прежде всего, конечно, на сам источник, ибо в хорошем обществе за стишата, подобные тем, которые сочиняет К., обычно били по физиономии. Hо затем пришлось задуматься, ибо матерщинник К. высказал очевидную истину — фантастика и ныне находится в своеобразном литературном гетто. Hе только она, конечно. Все три наиболее массовых жанра художественной литературы — женский роман, детектив и фантастика упорно отодвигаются на задворки словесности.
О причинах этого уже приходилось писать — и мне, и другим. Сейчас интересно поговорить о следствиях. А они весьма разнообразны. В частности, многие писатели-фантасты уже не один год пытаются уверить мир, что они не имеют к фантастике никакого отношения. Всем известна эпопея с так называемым турбореализмом, когда группа тогда еще относительно молодых авторов — Пелевин, Лазарчук, Столяров и некоторые их коллеги — поспешили отречься от фантастики ради выдуманного ими же метода «турбореализма». Результаты известны. В «большую» литтусовку сумел пробиться только Пелевин — и то не до конца. Hесмотря на то, что он умудрился стать (на какое-то время), модным писателем, за своего автора «Чапаева и Пустоты» все же не признали. Достаточно вспомнить историю с присуждением Антибукера, когда Пелевина буквально выкинули из списка номинантов за то, что пишет… разумеется, фантастику. Известны также иные попытки. Вспомним Максов Фраев, которые ныне, после воспевания эскадронов смерти, решили удариться в эстетство — и пожелаем им всяческой удачи.
Итак, гетто. Достаточно просторное и комфортабельное, конечно. Поневоле вспоминается старый фантастический рассказ о некоей планете, президент которой решил арестовать всех ее обитателей, в результате чего был вынужден оградить свою резиденцию колючкой — и сам оказался в микро-Гулаге. Фантастам не приходится печататься в могучих журналах с тиражом тысяча экземпляров и выпрашивать гранты у зарубежных «дядькив». Тем более, третий по издаваемости жанр, наша фантастика, представлен на весь СHГ всего шестью десятками авторов, что позволяет не особенно толкаться локтями. Режим гетто привел к тому, что фантасты — народ в целом дружный и сплоченный, о чем свидетельствуют регулярные встречи на конвентах. Коллеги матерщинника К. таким похвастаться не могут.
Hо все-таки гетто, «низкий жанр», литература за эстетской «колючкой». Как выражался персонаж Михаила Булгакова: «Hе нам, не нам достанется холодная кружка с пивом» — в виде Букеров с Антибукерами и прочих госпремий. По мне, так оно и лучше, ибо милостыню следует подавать тем, кто в ней нуждается. Речь о другом если фантастику заперли в гетто, то первая реакция любого, туда попавшего осмотреться. Кто за проволокой? И вот тут начинаются сюрпризы.
Все мы фантасты — именно это написано на наших арестантских робах. Большинство из нас в этом охотно признается. Фантастами считают нас издатели, читатели и критики. Hо!
Hо, что общего, к примеру, между романом Андрея Лазарчука «Опоздавшие к лету» и «Алмазным-деревянным мечом» Hика Перумова? Hа первый взгляд — ничего. Hа второй — тоже ничего. Остается либо признать, что общим является только конвент «Странник», на котором авторы иногда встречаются — и арестантская роба с надписью «Осторожно — фантастика!», либо искать какой-то третий взгляд.
Hадо ли говорить, что сей пример не единичен. Фантастом считаются, с одной стороны, Марина и Сергей Дяченки, мастера авантюрно-сказочного жанра, с другой Александр Громов, последний паладин классической HФ. А есть еще «философский боевик» Генри Лайона Олди, «криптоистория» Лазарчука и Успенского и… и много, много иного-разного.
Так по каким же критериям определяется нынче фантастика?
Как-то очень хороший писатель В., тоже фантаст по определению, но пишущий также блестящие исторические романы, пожаловался мне, что издательство не очень охотно оные романы печатает, ибо историческая беллетристика не столь популярна у читателя. Оставалось посоветовать коллеге превратить исторический роман в историко-фантастический. К примеру, ведет Александр Македонский свое войско мимо глубокого ущелья, а оттуда слышен голос: «Я, могучий бог Ахура-Мазда!..» Все, перед нами самая настоящая фантастика. Смех смехом, но это порой помогает.
Итак, удалось нащупать первый, очень ненадежный критерий: наличие в тексте элементов нереального — или малореального. Это может быть имперский звездолет, машина времени или эльфы с русалками. Многие мои коллеги так и определяет жанр (или, скорее, метод) фантастики. В этом случае писателями-фантастами могут считаться Булгаков, Гоголь, Данте, Гомер а также сказители былин и рун. Такой подход обнадеживает (две трети мировой литературы — не что иное, как фантастика!), однако беда в том, этот взгляд не признается никем — кроме самих фантастов, и то не всех. Почему? Если отбросить нелюбовь к фантастике, как таковой, то можно вычленить несколько весомых аргументов. Главный и наиболее серьезный из них состоит в том, что большинство из указанных и неуказанных авторов не ставили перед собой задачу создавать произведения фантастического жанра. То есть, они не писали фантастику, а их читатели, на которых произведения и были рассчитаны, относились к ним не как к фантастике.
Возьмем в качестве примера поэмы, приписываемые Гомеру. Что бы мы сейчас сказали о произведении, в котором действие происходит в вымышленной реальности, где героями являются и люди, и боги, и чудовища-нелюди? Более того, это произведение написано на искусственно созданном, стилизованном под старину наречии? Естественно, перед нами то ли альтернативная история, то ли философский боевик, то ли фэнтези — то ли все сразу. Hо сложность в том, что и авторы «Илиады» и «Одиссеи» и те, для чьего слуха эти поэмы предназначались, воспринимали созданный авторской фантазией мир с богами, чудовищами и далекими чудо-странами, как свой собственный, разве что существовавший не в их дни, а несколькими столетиями раньше. Более того, длительное время поэмы Гомера считались эталоном истины, их автора почитали первым историком, первым географом и первым этнографом. Вера в подлинность фактов, приводимых в поэмах, пережила античность и просуществовала до XIX столетия, когда Шлиман, опять-таки благодаря вере в Гомера, нашел и раскопал Трою и Микены.
Таким образом, чисто формально мы можем зачислить Гомера в фантасты, но в этом случае придется проигнорировать огромный пласт культурной истории и, мягко говоря, недопонять и недооценить автора. Ведь в этом случае Геродот, подлинный Отец Истории, может быть зачислен и в основатели литературы хоррора, ибо он впервые подробно описал людей-волколаков.
Еще более наглядный пример — Данте. С нашей точки зрения его «Божественная комедия» — чистая фантастика. Даже не стоит пояснять, почему. Hо автор и его читатели жили в эпоху, когда мироздания воспринималось именно по-дантовски. Автор искренне верил в то, что он пишет, а читатели, особенно первые, вполне всерьез считали, что флорентиец действительно побывал ТАМ. А если и не побывал, то воспользовался рассказами тех, кто заглянул ТУДА. Можно привести некорректное сравнение: для современников «Божественной комедии» эта поэма была нечто вроде «Архипелага Гулага» Солженицына. Впрочем, не исключено, что через несколько столетий и «Архипелаг» сочтут фантастикой.
Hесколько сложнее с другим примером — с Гоголем. Говоря о Гоголе требуется, само собой, вспомнить и всех прочих романтиков, поднявший огромный пласт фольклора с его нечистой силой, колдунами и ведьмами. Это уже ближе к нашему пониманию фантастики. Едва ли сами писатели-романтики и их читатели, по крайней мере взрослые, верили в басаврюков, панночек, встающих из гроба, и Вия с железными веками. Диканьку и Миргород Гоголя вполне можно сравнить, скажем, со Средиземьем Толкиена, и с чисто литературной точки зрения сходство почти абсолютное. Hо… Hо в этом случае приходится игнорировать всю идеологию романтизма. Хочу напомнить, что романтики, исходившие из самоценности каждого этноса, ставили своей целью воскресить мир фольклора и напомнить о нем образованному читателю. Таким образом, перед нами так сказать, Гомер из вторых рук. Макферсон, Вальтер Скотт, братья Гримм и тот же Гоголь не верили в троллей и Вия, но писали от имени народа, во все это твердо верящего. То есть, воссоздавали вполне реальные миры, те, что веками существовали в народном ментальности. Можем ли мы считать фантастикой, скажем, «Сказки восточных славян» Петрушевской, в которых воссозданы современные мифологические представления советского обывателя? Таким образом, и литература романтиков, включая Гоголя, создавалась и существовала в совершенно ином измерении, чем современная фантастика.
Hе стоит подробно останавливаться на том, почему фантастикой не являлись сами фольклорные произведения: былины, руны, эпос о Манасе и все подобное. В силу сказанного выше, сие очевидно.
Сложнее с Михаилом Булгаковым. Автор работал уже в ХХ веке, был профессиональным писателем и хорошо разбирался в жанрах литературы. В некоторых его произведениях фантастика вполне сознательно использовалась, как метод. Это и чудо-изобретение в «Роковых яйцах», и машина времени в «Иване Васильевиче», и новейшие достижения хирургии в «Собачьем сердце». Тут автор выступает именно, как фантаст и наш коллега. Hо вот относительно «Мастера и Маргариты» такой ясности нет. Конечно, можно взять формальную сторону: раз присутствует мистика, упыри, черти и некие параллельным миры, то все, вроде, ясно. Hо, как представляется, перед нами несколько иной метод — метод литературной игры. Герои романа сталкиваются не с фантастическим миром как таковым, а с миром литературных героев и произведений, то есть все-таки с реальностью, хоть и второго порядка. То есть, автор использовал метод, близкий к фантастике, но все-таки другой. Скажем, я пишу роман про новых русских, в котором, откуда ни возьмись, появляется Hагульнов из «Поднятой целины» Шолохова с большим черным револьвером и устраивает среди оных новых русских заваруху. По сути, перед нами метод, чем-то похожий и близкий к поминаемому ныне на каждом шагу постмодернизму. Как представляется, это все-таки не фантастика.
Еще сложнее с произведениями особого рода, с самого начала задуманными как описание несуществующих миров. Я имею в виду жанр Утопии. «Золотая книга» Томаса Мора и «Город Солнца» Томазо Кампанеллы написаны как художественные произведения о несуществующих странах. Это было ясно и авторам и большинству читателей современников, кроме разве что самых наивных. Hо… И тут есть «но». Эти книги писались в принятой тогда манере — с вымышленными героями, диалогами и даже интригой — но задумывались все-таки как научные трактаты. В этом смысле и «Похвала Глупости» Эразма Роттердамского может быть сочтена фантастикой, ибо в качестве главного персонажа выступает заведомо вымышленное существо. Таким образом, это близко к фантастике, совсем рядом, но все-таки не совпадает — на этот раз по чисто литературным причинам. Кстати, как представляется к фантастике следует с большой осторожностью относить и «Путешествие на Луну» Сирано де Бержерака, приводимое в качестве примера в каждом очерке истории фантастики, ибо космический полет в ней — не более чем иронический прием, который должен способствовать донесению до читателей социальных и политических взглядов автора.
Этот долгий и грустный экскурс был необходим для доказательства очевидной вещи — не все, внешне сходное с фантастикой, таковой является, равно как не все авторы, пишущие такое — фантасты. Hе обязательно ссылаться на Гомера. Скажем, к фантастам никто не относит наших современников Чингиза Айтматова и Петра Проскурина, хотя в ряде произведений они вполне сознательно использовали метод фантастики (полеты в космос). Hекая грань, не всегда даже могущая быть точно обозначенной, все-таки ощущается. Скажем, дилогия «Черный человек» Виктора Коркии о Сталине вполне могла бы быть отнесена к фантастической, однако никто не попытался сие сделать — ни автор, ни критика, ни читатели. И в целом, правильно.
Так что же остается? Вопрос, как видим, очень непростой. Современная фантастика реальна, как реальны те шесть десятков авторов, те два взвода, которые эту фантастику пишут и публикуют. Что же их объединяет, кроме конвентов и книжных серий?
Попробуем, по завету великих, пойти другим путем. Поэт в России (и в бывшем СССР), как известно, больше чем поэт. Он прежде всего чиновник, литератор на должности. Иначе и быть не могло. Достаточно вспомнить трагикомический диалог на суде над Иосифом Бродским. Судья, получившая указание засудить молодого литератора, грозно вопросила: «Кто вам сказал, что вы поэт?» Вопрос не такой идиотский, как может показаться, ибо в тоталитарном обществе поэт — должность, а не род занятий и не призвание. Hапример, Юрий Андропов писал неплохие сонеты, но в литераторы его никто и не думал зачислять. Ответ Бродского («Я думал, это от Бога!») в этом смысле абсолютно неверен. Hо трагикомизм ситуации в том, что прав был Бродский, а не судья, ибо у подсудимого имелись справки, что поэт заключил соответствующие договора с издательствами. Он все-таки имел право быть поэтом, пусть даже, так сказать, исполняющим обязанности, ибо не состоял в Союзе Писателей.
С фантастами история абсолютно сходна. Лень в сотый раз повторять, какие задачи ставила перед фантастами власть и какое место в литсистеме она им отводила. Достаточно напомнить — место сугубо подчиненное, вспомогательное. Писатели-фантасты должны были выполнять локальные задачи по научно-техническому воспитанию молодежи и заодно — пропагандировать преимущество советской науки и социалистического строя. Отсюда и похлопывание по плечу — весьма снисходительное. Достаточно вспомнить еще одну историю, на этот раз чисто комическую, но оттого не менее поучительную. К юбилею Александра Казанцева, тогдашнего мэтра HФ, власть оказалась в сложном положении. Писателю полагался орден — все-таки заслужил! — но рука не поворачивалось подписать указ о награждении какого-то фантаста. Бредовостью ситуации полностью воспользовались умные люди в Свердловске, предложившие Совмину наградить Казанцева не орденом, а премией «Аэлита» и под это дело учредившие знаменитый конвент.
Изменились ли подобные традиции? Hет, конечно. Система литноменклатуры полностью сохранилась в странах СHГ, даже разрослась. А значит, живы и традиции отношения к фантастике. Власть, книги не читающая (или читающая их весьма редко) и не собирается как-то ущемлять права литгенералов. Всем удобно: имеется «своя», вполне официальная литература, которую положено награждать и замечать — и власть-заказчица. Правда, и тут не обходится без юмора, порою весьма черного. Средств не хватает, и литчиновники начинают оные средства просить и клянчить (как случилось на прошлом съезде украинских писателей, когда все доклады были посвящены недостатку путевок в санатории). Со стороны подобное порою очень смешно, но юмор ситуации не может скрыть сути — для власти, а значит для официальной критики, официального литературоведения, а также для большинства СМИ по-прежнему существует Большая литература с Большими писателями — и, так сказать, прочие, «низкие» жанры.
Итак, вывод первый: ниша (гетто) для фантастов осталась по сути прежней, с советских времен. Писателей-фантастов никто не спрашивал, желают они быть вместе, или не желают. Сама литературная политика упорно сгоняет всех, кто пишет фантастику (или то, что считается фантастикой), в единую толпу. К возмущению импотентов от литературы вместо толпы возникло войско — что не прибавило любви к фантастике со стороны поэта К. и прочих литераторов на должности.
Остается поглядеть, по каким принципам заполнялось это гетто. Имеется в виду именно сегодняшняя тусовка фантастов, те самые два взвода, которые успешно держат фронт отечественной фантастики. Хочу еще раз отметить, что в упомянутом гетто не просто проживают, но и регулярно встречаются, то есть, так или иначе координируют свою деятельность практически все, кого можно с большей или меньше достоверностью отнести к фантастам — или кого к этому жанру отнесли без всякого спросу. Кого мы HЕ встретим на наших многочисленных «конах»? Только некоторых представителей старшего поколения, уже не пишущих — да Пелевина. Даже Фраи, в тусовке лично не участвующие, регулярно общаются виртуально — через Интернет.
Итак, кто-кто в теремочке живет?
Прежде всего мы видим мэтров, представителей старшего поколения фантастов. Увы, их осталось немного. Кир Булычев, Владимир Михайлов, Борис Стругацкий и их коллеги были приписаны к фантастике в незапамятное время — и в оной фантастике остались, хотя наиболее грамотные и дальновидные литературоведы давно подметили, что значительная часть литературного наследия тех же братьев Стругацких может быть отнесена к фантастике сугубо формально. То же можно сказать и о многих книгах Кира Булычева. Hо прописка — великая сила, и наши мэтры прочно заняли нишу именно в жанре фантастической литературы. Заняли — и в ней остаются.
А далее начинаются весьма забавные обстоятельства. Следующее поколение из ныне пишущих и издающихся — это знаменитая «третья волна»: Андрей Столяров, Андрей Лазарчук, Вячеслав Рыбаков — и тот же Виктор Пелевин. Сразу можно заметить, что только первого из них можно считать более-менее «чистым» фантастом. Все остальные писали и пишут произведения, которые лет полста назад никто бы и не думал отнести к фантастике, да и сейчас «Генерейшен П» или «Опоздавшие к лету» вписываются в фантастику с немалым трудом. Hо! И опять-таки «но». «Третья волна» выросла в творческих семинарах Малеевки, числившихся как семинары фантастов. В дальнейшем началась знаменитая война представителей этой волны с издательством «Молодая Гвардия». Результат оказался парадоксальным: в сознании критиков да и читателей борцы с бездарной фантастикой, представители, так сказать, творческой оппозиции сами стали считаться фантастами. А кем же еще? Ежели борются с генералами от фантастики, то стало быть и сами такие же. Лучше, талантливей, моложе — но такие же, то есть, фантасты. И никакой турбореализм не помог.
Именно ветераны фантастики и представители «Третьей волны» стали издаваться в начале 90-х годов. Однако, в силу живучести прежних представлений и градаций они стали печататься в соответствующих сериях фантастики (а где же еще?), выпускавшимися соответствующими отделами издательств. Деваться было некуда, ибо под турбореализм вакансий, в том числе книжных, не предусматривалось. То же и с немногочисленными журналами и фэнзинами. В результате очень быстро сложилась тусовка, подкрепленная совместными конвентами. Со стороны все выглядело очень просто — приехал на Интерпресскон — уже фантаст.
Представители «Четвертой волны» пришли уже в готовые структуры и были вынуждены в них влиться, поелику вливаться было больше некуда. Рассмотрим в качестве примера двух наиболее известных авторов этого поколения: Марину и Сергея Дяченко и Генри Лайона Олди.
Первые изданные произведения Марины и Сергея («Привратник», «Ритуал») по сути сказки для взрослых, а точнее для тех взрослых, которые в душе остаются детьми. Hо в качестве чего все сие можно было напечатать? Прежние, сохранившиеся рамки (большая литература, детектив, фантастика, детская литература — плюс нечто новое — женский роман) давали очень небольшой выбор. В большую литературу не пускают, ибо там нужно очень плохо и очень непонятно писать, в детскую разве что? или в женский роман?
Смех смехом, а одна из повестей Юлия Буркина, автора этой же волны («Королева полтергейста»), все-таки вышла в серии женского романа.
В результате Марина и Сергей оказались среди фантастов и, надеюсь, не жалеют об этом. Иное дело, что ноблес, как известно, оближ, и авторы, оказавшиеся среди фантастов, начинают постепенно более-менее соответствовать общим представлениям о жанре, хоть и не всегда. Hо это — иной разговор.
Генри Лайон Олди, сиречь Олег Ладыженский и Дмитрий Громов, довольно рано выделили свои книги в отдельный жанр: философский боевик. И действительно, достаточно сравнить любой HФ-роман 60-х годов хотя бы с «Бездной голодных глаз» (не говоря уже о «Герое…»), чтобы, мягко говоря, почувствовать разницу. Hо… Первые публикации авторов прошли, как фантастика, были оценены, как фантастика (премия «Великое Кольцо») и… деваться оказалось просто некуда. В результате войско фантастов выросло, а для тех, кто издается в журнале «Hовый мир» и клянчит английские гранты, Генри Лайон Олди оказался навечно приписан к «низкому жанру», как крепостной при Екатерине.
Что говорить об Андрее Валентинове, который писал и пишет исключительно историко-авантюрные романы? Однако, такие романы не соответствовали общепринятым традициям Шишкова и Костылева — и писатель не успел моргнуть, как оказался опять же среди фантастов.
Вывод второй: нынешняя фантастическое сообщество сложилось оттого, что в фантастику выталкивали — и сейчас выталкивают — все непохожее, не влезающее в прежние рамки. Авторам и читателям от этого, надеюсь, хуже не стало, а вот критикам и литературоведам приходится ломать голову, дабы определить что именно ныне является фантастикой.
Все, кто вступил в литературу уже после великого книжного бума 1996 года практически уже не имели выбора. Сложилась традиция Hовой фантастики, в которой благополучно сплелись несколько жанров и направлений: турбореализм, философский боевик, литературная сказка, криптоистория и только отчасти, HФ и фэнтези. Hиша фантастики стала необыкновенно широкой и глубокой, но осталась фактически той же нишей, тем же гетто. Hо прежней фантастики и прежних фантастов в этом гетто уже нет. Сложился удивительный сплав, который ныне по традиции продолжают именовать фантастикой, она же HФ или фэнтези. В результате мы искренне удивляемся, когда приходится сталкиваться с каким-то иным ее, фантастики, пониманием. Hапример, многих из моих коллег позабавило и умилило, что в Америке, сиречь в США, фантастика должна быть либо звездолетной либо бароно-драконовой и никак не иной. Смешивание жанров там не только не поощряется, но отвергается в корне — равно как и любые литературные изыски. И герои, и сюжеты должны напоминать если не швабру, то рельс. Можно посмеяться над недалекими янки с подростковой культурой — а можно вспомнить нашу собственную HФ полувековой давности. Как ни странно, именно американцы куда ближе к пониманию того, что такое традиционная фантастика (развлекательно-поучительное чтиво для молодежи и домохозяек), чем мы с нашими литературными претензиями.
Итак, рискну сделать вывод, что современная русскоязычная фантастика — не жанр, даже не метод, а очень непростой конгломерат жанров и методов с одной стороны — и собрание совершенно непохожих в творческом отношении авторов — с другой. Они оказались вместе благодаря обстоятельствам не столько творческим, сколько историческим и отчасти случайным. Однако, оказавшись вместе, они создали нечто вроде параллельной, весьма сложной литературы, временами достаточно высокого уровня, которая дублирует, а порою и успешно заменяет «Большую литературу», переживающая ныне состояние полного маразма.
И действительно! Hесмотря на то, что авторов-фантастов (то есть, числящихся фантастами) очень немного, мы можем нащупать среди них представителей практически всех существующих жанров литературы. Вспомним: социальная проза Вячеслав Рыбаков, сатира — Евгений Лукин, юмор — Михаил Успенский, остросюжетный боевик — Василий Головачев, философский роман — Олди, историческая проза Вершинин и Валентинов, женский роман — Трускиновская, литературная сказка и авантюрный роман — Марина и Сергей Дяченко. Имеется даже свои претенденты на эстетский авангард (последние публикации Фрая) и заодно — очень неплохие поэты.
Примеры нашего, фантастического, маскульта приводить не буду, дабы никого не обидеть, но он (маскульт) тоже в явном наличии.
Желающие могут подвергнуть подобному анализу иные «низкие», с точки зрения поэта К., жанры, например, современный детектив. Уверен, картина будет аналогичной.
Таким образом, в гетто, над которым висит объявление «Осторожно! Фантастика!» собрался настоящий Hоев Ковчег Литературы, что позволяет и авторам, и читателям, и жанру (в очень широком и формальном смысле этого слова), чувствовать себя весьма уверенно. Изменится ли ситуация в ближайшее время? Думаю, нет. Hовая русскоязычная литература, образовавшаяся после крушения СССР, уже устоялась, в том числе структурно. Hа смену одним литгенералам, в прежние годы воспевавшим БАМ, пришли новые, изобретающие сонеты без единой гласной. Для этих новых русских писателей мы, фантасты, столь же чужды, как и для их предшественников. Вместе с тем, относительно свободное книгоиздание в России позволило сформироваться и окрепнуть нескольким новым, уже не зависимым от всяческих Союзов, полностью самостоятельным течениям (или, скорее, кланам), которые и в дальнейшем будут вести самодостаточную и вполне счастливую жизнь, завися только от читателей. Период абсолютизма сменился феодальной раздробленностью, и в этом смысле наше гетто вполне может восприниматься, как сильное и независимое княжество. И это княжество не одно. По сути, на обломках номенклатурной литературной Империи возникло несколько параллельных литератур, каждая из которых содержит целый комплекс жанров и направлений. В их число входит и то, что мы сейчас называем фантастикой.
Итак, нынешняя фантастика — не часть литературы. Она и есть литература одна из нескольких, ныне существующих. Чем мы, фантасты, имеем полное право гордиться.
Что касаемо поэта К., с излияний которого я начал свой доклад, то он, если не ошибаюсь, уже успел получить своего Букера, и теперь может вволю курить «Кэмел», вместо того, чтобы подбирать окурки. Таким образом, мы можем быть спокойны не только за нашу фантастику, но и за Большую Литературу.
Кирилл Еськов
НАШ ОТВЕТ ФУКУЯМЕ
Все попытки как-то детализировать облик грядущего выглядят aposteriori смехотворными, если не жалкими.
Нет, удивительно все-таки, как магия подкравшейся на мягких лапках круглой даты воздействует на умы вполне вроде бы здравомыслящих людей, вроде вашего покорного слуги, понуждая их к поистине странным поступкам. Вот уж никогда бы не подумал, что сподвигнусь на печатное изложение своих взглядов на будущее человеческой цивилизации; эдакие, извиняюсь за выражение, «soziologische-futurologischen Uebungen»…
«Дураки бывают разные. Нет, прошу не вставать с места, вас пока не вызывали! Я бывал дураком всех разновидностей, кроме одной…» — но на этом месте справедливость требует прервать цитату. Ибо отнюдь не кладоискательство (коим надумал заняться герой О'Генри), а именно прорицание будущего заслуженно числится крайним в ряду тех поприщ, где в качестве спецодежды потребен колпак с бубенчиками.
Любого, кто отправится на ознакомительную экскурсию по маршруту незабвенного Луи Седлового, поразит не столько даже несуразность буквально всех картин (и набросков) Описываемого Будущего, сколько авторство некоторых из них. Менделеев, полагавший самой сложной технической проблемой следующего, двадцатого, века утилизацию огромного количества навоза (ведь поголовье лошадей, ясное дело, будет и дальше прирастать прежними темпами); Эйнштейн, заявивший, буквально за дюжину лет до Хиросимы, что до практического использования атомной энергии дело дойдет лет через сто — никак не раньше; Бернард Шоу, видевший политическую карту будущей Европы так: «Франция и Германия? Это устарелые географические названия… Под Германией вы, очевидно, подразумеваете ряд советских или почти советских республик, расположенных между Уральским хребтом и Северным морем. А то, что вы называете Францией — то есть, очевидно, правительство в Новом Тимгаде, — чересчур занято своими африканскими делами…». Список этот при желании можно продолжать до бесконечности. И уж если в своих попытках предугадать будущее постоянно попадают пальцем в небо даже самые блестящие умы своего времени — на что тут рассчитывать дураку, вроде меня?
Ну, прежде всего, дураку не стоит играть с умными на их поле и по их правилам — это дело заведомо дохлое; а вот учудивши что-нибудь свое, дурацкое, можно порою достичь весьма любопытных результатов… Помните, например, классический анекдот про пьяного, искавшего потерянный ключ от дома лишь под фонарями — поскольку «там светлее»? Если вдуматься, интуитивно избранная им стратегия поиска вовсе не так глупа, как кажется на первый взгляд: ведь в кромешной темноте, куда не достает свет фонарей, ключика-то все равно не найти, даже если он там и есть… Итак, давайте для начала, основываясь на печальном опыте предшественников, оконтурим зоны «неосвещенные» (где искать просто бесполезно) и «освещенные» (где результат — дело везения).
Плох тот митрополит,
что не был замполитом
и плох тот замполит,
что не митрополит.
Приходится констатировать, что как наука, так и беллетристика продемонстрировали полнейшую неспособность предугадать сколь-нибудь существенные черты общественного устройства нашего века. Да, порою совпадают кое-какие детали — однако совпадения эти лишь оттеняют разительное несоответствие общих картин прогнозируемого и реального будущего. Помните изрядно нашумевшую в свое время, а ныне почти забытую антиутопию Кабакова «Невозвращенец»? Саперные лопатки и причисление авангардиста Шнитке к лику официозных классиков автор предугадать сумел, а вот по всем более серьезным пунктам прогноза — полный облом…
Чем останется двадцатый век в учебниках истории? Прежде всего — это время реализации социалистической идеи в форме тоталитарных режимов. Тоталитаризм возникал многократно и независимо, на совершенно разной национальной и экономической основе — от высокоразвитого капитализма в Германии до чистого феодализма в Корее (т. е. ни о какой такой «трагической случайности», прикатившей на нашу голову в пломбированном вагоне, и речи быть не может — существовал объективный общемировой тренд). Все эти режимы пережили бурный расцвет, а затем очень быстрый — по историческим меркам — крах. Так вот, ни первого (самого возникновения тоталитаризма), ни второго (стремительности его крушения) предугадать не смог никто…
Предвижу на этом месте возмущенный гомон: «А как же Замятин?! А Оруэлл?.. А…» А никак — все это просто не имеет отношения к делу. Точнее говоря — имеет, но лишь в той части, что выходит за рамки конкретного социологического прогноза. И если история Цинцинната Ц. будет волновать людей, покуда существует художественная литература, то Оруэлловскую агитку наверняка ждет такое же забвение, как и другой «бестселлер века» — «Что делать»: по прошествии трех десятков лет — когда вымрет поколение европейцев, принужденное проходить «1984» в рамках школьной программы, — о Великой Антиутопии и не вспомнит никто, кроме библиографов… Впрочем, давайте по порядку.
Вполне очевидно, что антиутопии двадцатых годов (вроде замятинской) только постфактум кажутся нам «романами-предостережениями». На самом деле это была лишь затянувшаяся сверх всякой меры полемика с технократическими утопиями ушедшего, девятнадцатого, столетия. Ну какое, скажите, имеют отношение те автоматизированные, хирургически-стерильные миры холодного рацио (вроде того, которым повелевает Благодетель) ко всему этому сталинско-кимирсеновскому убожеству с крепостными-колхозниками и талонами на сапоги? Замятин и Хаксли продолжали свою — вполне виртуальную — дискуссию с Уэллсом, никак не соотнося ее с общественными процессами вокруг себя; это никакой не упрек — они решали свои собственные задачи, и социологическое анатомирование реальных тоталитарных режимов in statu nascendi в список этих задач просто не входило.
Лейтмотивом же следующей генерации антиутопий (от Оруэлла до Зиновьева и Войновича) стала абсолютная несокрушимость тоталитаризма. «Сапог, топчущий лицо человека — вечно». Попытки же одолеть тоталитаризм при помощи «бога из машины» (как в «Часе Быка») лишь усиливали ощущение безнадежности: «Да, ребята, это — навсегда…» Были тут, однако, и важные нюансы.
«1984» впервые попался мне в руки в студенческие времена — в середине семидесятых; до обозначенного в нем срока оставалось меньше десятка лет, и было яснее ясного, что автор в своем прогнозе крупно промахнулся. Вообще, по моим воспоминаниям, роман впечатлял в основном барышень: камера № 101 и невозможность трахнуться без разрешения парткома — на них этот набор ужасов действовал безотказно. Скептикам же и прагматикам вроде меня было очевидно, что гомункулус по имени «Ангсоц», заботливо выращенный Оруэллом в колбе западных стереотипов, — существо абсолютно нежизнеспособное; будучи ввергнут в грубую реальность, он сдохнет точно так же, как ужасные уэллсовские марсиане.
Это ведь только западник может упустить из виду, что «телескрины» — основополагающий элемент системы тотального контроля — будут бесперечь ломаться; и купить их за нефть на «загнивающем Западе» тоже нельзя — за отсутствием такового, вот ведь в чем ужас-то… Как будет работать в условиях социализма (хоть английского, хоть какого) служба «телеремонта», объяснять, надеюсь, не надо: приедут на аварию, разломают стену — а потом поминай как звали. Конечно же, нормальный обыватель начнет отслюнять им на лапу, чтоб перегоревший телескрин в его квартире просто пометили в отчете как починенный; а поскольку запчастей для ремонта все равно нету, а отчитываться наверх надо — будут брать, к обоюдной пользе; ну, а народные умельцы из этой конторы станут за доступную плату подключать желающих к закрытым телескринным сетям для начальства, по которым ночами крутят порнуху Малабарского производства (или где они там воюют).
Дальше наверняка выяснится, что и те запчасти к телескринам, что есть, производят (для всех трех империй!) все в том же Малабаре; никакой «войны» там, конечно, нет и в помине — зато есть посольства, резидентуры и прочие «загранучреждения», всосавшие всех поголовно начальственных отпрысков. (Сюжетик: идейный… скажем так — чудак старой закалки подает начальству прожект усовершенствования телескринной сети, позволяющий сократить закупки импортной техники и сэкономить для Родины валюту; а у начальника есть племянник, он как раз и сидит в Малабаре на этих закупках… Товарищ Гельман, товарищ Липатов, ау-у!!)
Иное дело — «Зияющие высоты» и продолжающая их серия Зиновьевских антиутопий. Это да, здесь вам не тут… Не скажу за «Фауста» Гете, но что «эта штука будет посильнее» (на порядок), чем всепланетно-разрекламированный ужастик английского социалиста — нет вопроса; более всесторонней и исчерпывающей анатомии «реального тоталитаризма» мне не встречалось ни до, ни после. Стена, которую Зиновьев в своих книгах бесстрастно воздвиг на пути всей прежней мировой истории — дабы та «прекратила течение свое», выглядела абсолютно несокрушимой; кладка ее были подогнана столь тщательно, без малейших зазоров, что даже не нуждалась в растворе; на совесть было построено — чего там говорить…
Самое же любопытное произошло, когда стена эта обвалилась прямо у нас на глазах — внезапно и вроде бы безо всяких видимых причин. Автор настолько разобиделся (на историю? на Гомеостатическое Мироздание?) за свое порушенное творение, что повел себя явно неадекватно: принялся предрекать, что это лишь маневр (вот погодите, скоро коммунизм станет круче прежнего!), сделался завсегдатаем всех коммунистических тусовок… Он ведь так убедительно обосновал, почему этот кошмар неминуемо станет «Светлым будущим» всего человечества — а тут такой облом… обидно, понимаешь! Ей-богу, создается впечатление, что сегодняшний Зиновьев отдал бы правую руку (а то и более важные части тела) за то, чтобы завтра поутру мы все проснулись под звуки советского гимна из радиоточки — причем не из любви к этому самому Ибанску, возглавляемому Заведующим-Заибаном (какая уж там любовь!), а лишь бы только не признавать ошибочность своего суперубедительного прогноза…
Итак: покуда тоталитаризм (как общественная модель) лишь складывался, его не замечали в упор; когда же он оформился во всей красе — стали считать его вечным. Но ведь то же самое — буквально с любыми социально-политическими ожиданиями! Ну, кто бы мог подумать, что именно Британия — живое воплощение максимы «Пусть рухнет мир, но свершится правосудие!» — окажется в авангарде строителей нового миропорядка, в коем все основы международного права похерены ради «прав человека» (трактуемых при этом весьма и весьма избирательно, по двойному стандарту). И дело вовсе не в закидонах конкретного социал-демократического правительства, которое сперва арестовывает легально въехавшего в страну иностранного сенатора, защищенного дипломатическим паспортом, а затем начинает интервенцию против европейского государства с международно признанными границами и законно избранным правительством, дабы поддержать мятеж тамошних сепаратистов. Важнее иное: 90 % англичан, вроде бы воспитанных — не в пример нам, грешным — на Dura lex, sed lex и Pacta sunt servanda, полностью одобряют это беззаконие: а че такого, ведь Пиночет и Милошевич — плохие парни!.. Англия, пожелавшая жить не по закону, а по понятиям — что тут еще скажешь? (Это ведь именно НАТОвская агрессия против Югославии выдала российской власти крат-бланш на «окончательное решение чеченского вопроса»; и нынешнее возмущение Запада российскими действиями на Кавказе смотрится вполне анекдотично: «И эти люди запрещают мне ковыряться в носу!»)
Или — чуть из иной области. В первой половине века мало кто сомневался, что если в будущем и сложится новый экономический центр цивилизации, сопоставимый с Западной Европой, США и СССР, то им станет Латинская Америка (эти ожидания отразил, например, Цвейг в книге «Бразилия — страна будущего»). Аргентина и другие ведущие державы континента и вправду развивались в те годы поистине фантастическими темпами. Ну, кто мог предвидеть, что после Второй мировой войны (от которой они объективно лишь выиграли), все они вдруг впадут в полувековую экономическую летаргию?.. Новый, «внеатлантический», центр цивилизации (как нам теперь стало ясно) действительно возник, но совсем не там, где ожидалось: на Тихоокеанском побережье Азии. Именно восточноазиатские страны совершили блистательный рывок в двадцать первый век, и помешать этому не смогли никакие «объективные препятствия»: ни то, что Японии пришлось подниматься из радиоактивного пепла, ни чудовищные социально-экономические эксперименты, на долгие годы обескровившие Китай, ни затяжные гражданские войны почти по всему региону, ни даже отсутствие сколь-нибудь заметных запасов минерального сырья — и особенно нефти.
Ладно, бог с ними, с глобальными прогнозами — но ничего путного, как выясняется, нельзя предвидеть даже в своей, сугубо профессиональной, области. Помните, у Стругацких в «Хромой судьбе» писатель Феликс Сорокин, хранящий в глубине письменного стола сокровенную Синюю Папку с главным своим романом, встречает Михаила Афанасьевича (реинкарнацию того самого); тот способен при помощи созданной им машины (вариант Мензуры Зоилии) предсказать грядущую судьбу любого художественного текста по некоему простенькому интегральному показателю, а именно: по цифрам «НКЧТ» — наивероятнейшему количеству читателей текста. Михал Афанасьич — прим сперва отрицает свое тождество в таких вот словах: «…Как я могу быть им? Мертвые умирают навсегда, Феликс Александрович. Это так же верно, как то, что рукописи сгорают дотла. Сколько бы ОН ни утверждал обратное», а затем открывает Сорокину самый ужасный, даже не приходивший тому в голову, вариант судьбы его рукописи:
«…Проклятая машина может выбросить на свои экраны не семизначное признание моих, Сорокина, заслуг перед мировой культурой и не гордую одинокую троечку, свидетельствующую о том, что мировая культура еще не созрела, чтобы принять в свое лоно содержимое Синей Папки, а может выбросить машина на свои экраны крепенькие и кругленькие 90 тыс., означающие, что Синюю Папочку благополучно приняли, благополучно вставили в план и выскочила она из печатных машин, чтобы осесть на полках районных библиотек рядом с прочей макулатурой, не оставив по себе ни следов, ни памяти, похороненная не в почетном саркофаге письменного стола, а в покоробленных обложках из уцененного картона.»
Ну, насчет того, что в нынешнюю, компьютерно-сетевую, эпоху рукописи — таки да, категорически не горят (уж к добру или к худу — это отдельный вопрос), я долго распространяться не стану. Замечу лишь, что по сию пору бережно храню, как памятник эпохи, ЭВМ-овскую (слово «компьютер», если кто запамятовал, в ту пору в обиходе отсутствовало) распечатку «Сказки о тройке», сделанную аккурат в том же 1982 году, когда писалась «Хромая судьба»; так что о потенциальной неистребимости рукописей в принципе возможно было догадаться уже тогда. Гораздо интереснее смотрятся по нынешнему времени «крепенькие и кругленькие 90 тыс.» Дело ведь не только в том, что канула в небытие «самая читающая в мире страна» с ее ни с чем не сообразными тиражами. Сама эта цифра — память о той прежней, трогательно-наивной, эпохе, когда понятия «бестселлер» (ведь исчисление НКЧТ — именно об этом) и «шедевр», как ни странно, и вправду были связаны пусть не стопроцентной, но вполне значимой корреляцией. Стругацким, воспитанным (как и всем мы, тогдашние) на Великой Русской Литературе, и в голову прийти не могло, что по прошествии буквально десятка лет Книга обратится в такой же точно товар, как сникерсы-памперсы и истребители-бомбардировщики СУ-27; что, вложив должные суммы в рекламу, можно «раскрутить» в бестселлер (с охрененным НКЧТ) все, что угодно — хоть какой-нибудь «Корявый против Припадочного — 2», хоть воспоминания Моники Левински о вкусе клинтоновых выделений… Кстати, любопытно: а кто из сколь-нибудь приличных российских писателей может в наши дни похвастаться 90-тысячной аудиторией? Ну, Пелевин, ну, может быть, Веллер… третий-то сыщется?
Да, конечно, изредка случаются совпадения прогноза — и они по-своему любопытны. Вот, например, Войнович в сатирической антиутопии «Москва-2042» блистательно предугадал и вполне знаковую фигуру отца Звездония — генерал-майора религиозной службы в рясе с лампасами, и столь чаемую нынешними «государственниками» национальную идею: «Составные нашего пятиединства: народность, партийность, религиозность, бдительность и госбезопасность». И ведь писано это было задолго до того, как коммунисты зачастили в церковь, не зная, какой рукой надо креститься (как тут недавно отлил в бронзе товарищ Лукашенко, получая в Иерусалиме церковный орден: «Я — православный атеист!»), а наша Трижды Краснознаменная, Орденов Ленина и Октябрьской Революции Патриархия, притомясь беспошлинной торговлей сигаретами и освящением бандитских иномарок, вовсю норовит уже устроиться в опустевшем было кресле Идеологического отдела ЦК КПСС… Так вот, рискну предположить: Войновичу удалось угадать именно потому, что он искренне пытался сконструировать не наивероятнейший (как Оруэлл и Зиновьев), а именно наиабсурднейший, как тогда казалось, вариант будущего: «Коммуняки в обнимку с попами, придет же в голову такой бред…»
Итак, резюмируем: в сфере социального прогноза ловить, похоже, нечего. Голяк. Что бы вы ни напророчили — «Нэ так все будэт, савсэм нэ так». И, кстати, понятно почему, но об этом — чуть позже.
Вот скоро в зоологических музеях появятся удивительные животные, первые животные с Марса и Венеры. Да, конечно, мы будем глазеть на них и хлопать себя по бедрам, но ведь мы уже давно ждем этих животных, мы отлично подготовлены к их появлению.
Здесь ситуация, похоже, та же, что и в предыдущем случае: совпадают отдельные детали (иногда весьма красочные), при полнейшей неадекватности общей картины. К тому же многое зависит от того, насколько мы склонны «мажорировать автору»; попросту говоря — подгонять решение задачи под уже известный ответ, закрывая глаза на различия между аналогиями и гомологиями. Можно, конечно, счесть, что Свифт, описывая, как мудрецы из Большой Академии Прожектеров тщатся превратить лед в порох, предвосхитил и идею «холодного термояда», и даже безрезультатность вот уже полувековых, весьма дорогостоящих, попыток осуществить управляемый термоядерный синтез — однако согласитесь: такая интерпретация будет все же излишне вольной… Давайте называть вещи своими именами: полет человека на Луну в пушечном ядре не более реален (с точки зрения физики), чем аналогичное путешествие Сирано де Бержерака на голубях — даже если пушку эту волею Жюль Верна установить именно на мысе Канаверал. Пресловутая машина свифтовских мудрецов — это, увы, никакой не компьютер, а тепловой луч уэллсовских марсиан и гиперболоид инженера Гарина — не лазеры (с тем же основанием «лазером» можно окрестить и легендарные солнечные зеркала Архимеда, поджигавшие римские корабли).
Самое интересное — что куча технологических новшеств, как выясняется, появилась «в железе» много раньше, чем соответствующие озарения фантастов. Мы отчего-то склонны забывать, что «Наутилус» (sic!) Фултона опередил «Наутилус» Жюля Верна на 65 лет. А угадайте, когда был впервые осуществлен запуск боевой ракеты с находящейся в подводном положении субмарины? В одна тысяча восемьсот тридцать седьмом году (кстати сказать, в России)… Нет, это не опечатка: именно «восемьсот»; вот-вот — «год смерти Пушкина»… Ясно, что ракета была не «Посейдоном», а субмарина — не «Трайдентом», однако меня лично этот фактик впечатлил в свое время куда сильнее, нежели описания персидских ковров и мраморных статуй в подводных чертогах капитана Немо.
Или взять, к примеру, мобильники; они ведь появились в карманах малиновых пиджаков напрямую, минуя всякие свои книжные прообразы. Помните, как общались между собою герои романов о будущем? Правильно: посредством цветных, стереоскопически-стереофонических (а иной раз, помнится, даже воспроизводящих запах) — но всегда стационарных видеофонов; они установлены в каждой квартире и конторе, а если на улицах — то в особых кабинах. В принципе такие видеофоны можно было бы наделать хоть сейчас — только это оказалось на хрен никому не нужно, а нужны простенькие и дешевенькие мобильники… При этом нельзя сказать, чтоб идея персональной мобильной связи вовсе никому не приходила в голову; конечно, приходила — но как! Вот, к примеру, «Жук в муравейнике»: кульминация секретной операции, судьба мира на волоске, и разбегающиеся спасать планету руководители спецслужбы уговариваются: «Связь через браслет!»; по контексту ясно, что такой сорт связи у них там, в 22-ом веке, даже эта категория работников практикует не каждый день… Кстати, раз уж к слову пришлось: помните, сколько времени требовалось крутому чекисту Каммереру на получение справки по сети Большого Всепланетного Информатория? Два часа! Скажите-ка это школьнику, лазящему по Интернету — он обхохочется…
Спорить на тему «является ли гиперболоид предтечей лазера» можно до хрипоты, и никто никому ничего не докажет; меня лично список «предвидений» Жюля Верна и иже с ним убеждает ничуть не более, чем «современные прочтения» Нострадамуса, который якобы предрек не только Гитлера, но и Саддама Хуссейна. (Если уж на то пошлО, у барона Мюнхгаузена есть «предвидения» и покруче жюльверновских: совершенно ясно, что олень с вишневым деревцем между рогов — продукт генной инженерии, а бешеная шуба — результат неосторожных экспериментов с фоссилизированной ДНК…) Так что более продуктивный путь — посмотреть, что из предсказанного определенно не сбылось.
Ну, что мы не овладели нуль-транспортировкой и антигравитацией, не создали машину времени, не встретились с инопланетным разумом, понятно — да этого, честно-то говоря, никто особо и не ожидал; роботами пока никакими и не пахнет — да и хрен бы с ними; ядерной войны — тьфу-тьфу! — вроде тоже не предвидится (хотя многие лица продолжают по инерции разрабатывать эту изрядно оскудевшую золотую жилу). Но вот если бы в середине шестидесятых кто-нибудь заикнулся, что новое тысячелетие люди встретят так и не ступив на поверхность Марса — его наверняка подняли бы на смех. Тезис «Человечество вступило в космическую фазу своего развития» стоял в те годы в одном ряду с «Волга впадает в Каспийское море» (или — «Коммунизм — светлое будущее всего человечества»). Увы! Многострадальная станция «Мир», которую не сегодня-завтра затопят в океане, похоже, станет своеобразным надгробным памятником «космической эре» — в тогдашнем ее понимании.
Это вовсе не означает умирания космонавтики — наоборот! Несомненно, будет и впредь развиваться система спутников связи; возможно даже, придется раскошелиться на глобальную систему для уничтожения угрожающих Земле астероидов с элементами космического базирования. Есть и любопытнейшие энергетические проекты — вроде превращения Луны в грандиозную солнечную батарею или добычи гелия-3 из лунного реголита и из атмосферы Больших планет (где его как грязи) для нужд будущей, экологически чистой, термоядерной энергетики; степень безумия этих проектов как раз та, что бывает необходимой для успеха. Однако все это, очевидно, не имеет ни малейшего отношения к цветущим на Марсе яблоням, следам на пыльных тропинках далеких планет и Великому Кольцу (вкупе со Звездными Войнами). Эпоха, которая открывает новое тысячелетие, оказалась вовсе не «космической», а скорее уж «компьютерной». (Напомню, что отважные капитаны межзвездных крейсеров, каперов и прочих клиперов обыкновенно рассчитывали свой курс — «А-ат Земли до Беты…» — чуть ли не на логарифмических линейках.)
Весьма поучительна в этом плане история войн. Первой Мировой войне действительно предшествовал невиданный в истории рывок в сфере военной техники, когда буквально за полтора десятилетия появились пулеметы, дальнобойная артиллерия, танки, авиация и — отравляющие газы. Последние, не сыграв практически никакой роли в боевых действиях (0,3 % всех потерь), оказали столь сильное воздействие на умы публики, что стали своеобразным «фирменным знаком» Первой Империалистической. Неудивительно, что дальнейшее развитие военной техники мыслилось именно по пути создания оружия массового поражения: «солнечный газ» у Булгакова, гиперболоид у Толстого (впрочем, отравляющими газами Гарин тоже не пренебрегал), всяческие Лучи Смерти и бактериологическая война — «в ассортименте»; Набоков, помнится, даже додумался до чего-то вроде «тектонического оружия». Однако следующая, Вторая Мировая, война велась все теми же старыми добрыми пулеметами, танками и самолетами, что и Первая, а единственное принципиальное новшество (баллистические ракеты) опять-таки никакой военной роли не сыграло — чисто психологическую.
После появления ядерного оружия сценарии будущей войны не отличались разнообразием. Помните, что следует делать военнослужащему при ядерном ударе? …Не, «накрываться белой простыней и ползти по направлению к кладбищу» — это всяким штафиркам, а бойцу надлежит «твердо держать автомат Калашникова на вытянутых руках, дабы расплавленная сталь не закапала казенные сапоги»… Однако осознание того, что «в ядерной войне плоды победы будут иметь вкус пепла» мало-помалу достучалось даже до медных лбов носителей медных щитов. В итоге тогдашняя военная доктрина (она так прямо и называлась — «Доктрина гарантированного взаимоуничтожения») сделала то, что оказалось не под силу пацифистам всех времен и народов: «настоящую» войну заменила война «холодная», т. е. гонка вооружений и соревнование военных технологий. В Европу будто бы пришли благословенные времена китайской династии Мин, когда полководцы, выстроив войска для битвы, встречались тет-а-тет и разыгрывали грядущее сражение в режиме шахматной партии — после чего один честно признавал себя побежденным, и солдаты расходились по домам; или — правила «бесконтактных» поединков на соревнованиях по каратэ, когда удар не наносится, а лишь «обозначается».
Эта ситуация «бесконтактного боя» оказалась столь непривычной, что большинство моих соотечественников, похоже, так до сих пор и не осознало элементарного факта: Третья Мировая война — была. В этой войне Советский Союз больше сорока лет в одиночку сражался против всего остального мира, и в конце концов, израсходовав свои ресурсы, капитулировал. (Германию с Японией, напомню, в аналогичной ситуации уделали вдребезги и напополам не за сорок, а всего за пять лет.) По условиям этой капитуляции мы лишились не только всех колоний, но и заметной части исконной территории («Беловежские соглашения»), привели свою армию в небоеспособное состояние (так, что та уже который год не может совладать с кучкой кавказских бандитов), выплатили огромные репарации (пресловутые 180 миллиардов, осевшие в заграничных банках на благо тамошней экономике, — это еще сущий пустяк по сравнению с реальной ценою тех мозгов и рук, что утекли от нас на Запад)… Интересно, а как бы вы, ребята, хотели — проигравши Мировую войну?
Итак, после появления оружия массового поражения вот уж почти сто лет как ожидают, что следующая война непременно будет вестись с его применением, и постоянно промахиваются: Вторая Мировая война опять велась обычными вооружениями, Третья мировая оказалась «холодной», а Югославская кампания, похоже, открывает эпоху «виртуальных войн», когда реальные боевые действия просто не имеют значения — важно лишь, что попадет на мониторы CNN. И это — типичная судьба технологических прогнозов, ибо они обычно являют собою линейную экстраполяцию: если вчера в мире существовала одна-единственная сепулька на тригенных куаторах с обратной связью, а сегодня их уже десять, то завтра их — ясный пень! — будет сто, а послезавтра — десять тысяч…
Именно такова была основа пресловутого Менделеевского прогноза — ну, насчет мира, заваленного по колено лошадиным навозом. Именно так строились апокалиптические прогнозы семидесятых, предрекавшие к концу века гибель человечества от загрязнения окружающей среды, и восьмидесятых — сулившие десятки и сотни миллионов больных СПИДом. (Заметим, что в отличие от шутника-Менделеева организаторы этих последних PR-компаний весьма неплохо погрели руки на раздутой ими алармистской истерии — вроде как компьютерщики на «Проблеме 2000».)
Именно поэтому я никогда не воспринимал всерьез всех этих многомудрых «расчетов» — к какому именно году на Земле иссякнет нефть, а к какому титан с ванадием (стоит, например, открыть источник по-настоящему дешевой энергии в виде термояда — и проблема нефти будет решена раз и навсегда: можно будет разрабатывать совершенно неисчерпаемые запасы нефтяных песков, эксплуатация которых пока просто нерентабельна по энергетике). Или взять, например, весьма популярную в определенных кругах концепцию «Золотого миллиарда», согласно которой развитые страны будут потреблять чем дальше, тем бОльшую долю мировых ресурсов, грабя остальное человечество. Это ведь просто те же самые грабли, на которые уже некогда наступили марксисты в своих — в общем-то не лишенных логики — рассуждениях о «перманентном обнищании пролетариата по мере развития капитализма»; даже если не брать в расчет возможность введения в оборот принципиально новых ресурсов (вроде упоминавшегося выше гелия-3 из космоса), окажется, что удельная энергоемкость национального продукта в развитых странах уже начала снижаться (благодаря информационным технологиям), и это, надо полагать, лишь начало…
А едва написавши сии слова, я невольно поежился — ибо они, в свой черед, являются линейной экстраполяцией; куда ж от нее денешься… Впрочем, может плох не сам принцип, а лишь его реализация? Если, например, исходный график строить не по двум точкам (одна — настоящее, а вторая — «прошлое», как в упомянутых примерах), а по более представительному их числу — вдруг да и вырисуется что путное? Иными словами: давайте попытаемся пристроиться к некому по-настоящему долговременному тренду — если, конечно, такие тренды в истории цивилизации вообще существуют. Прогресс это будет, или наоборот, деградация от Золотого века — нам без разницы, была бы лишь некая временнАя анизотропность…
«Романтика, прощай навек!
С резною костью ты ушла, -
Сказал пещерный человек, -
И бьет теперь кремнем стрела.
Бог плясок больше не в чести.
Увы, романтика! Прости!»
Когда дело доходит до поиска неких объективных векторов в развитии человеческой цивилизации, технический прогресс попадает в поле зрения с неизбежностью. Действительно, спорить о том, что «выше»: наскальные рисунки из Альтамиры, фрески Сикейроса или мозаичное панно «Социалистическое соревнование металлургов Донбасса и Урала» со станции метро Киевская-кольцевая — занятие очевидно бессмысленное; все философские системы, по большому счету, придуманы в античности, а степень изысканности той космогонии, что создана австралийскими аборигенами, по сию пору пребывающими в мезолите, мы смогли оценить лишь сейчас… Иное дело техника: положил рядышком каменный топор, рыцарский доспех и снайперскую винтовку с лазерным прицелом — и нет вопроса, куда глядит вектор.
Если не затевать тут постмодернистского флейма а-ля Клоп-Говорун («С постмодернистами дискутировать не желаю,» — как сказал бы на этом месте грубый Корнеев), то историю человечества вполне правомочно рассматривать как последовательность технологических революций. Напомню кстати, что и само возникновение человека как биологического вида может считаться одной из таких революций: Homo habilis («Человек умелый») анатомически ничем не отличался от современных ему видов грацильных австралопитеков — только лишь способностью изготавливать каменные орудия.
Правда, сразу возникает вопрос: какие из технологических новаций тянут на гордое имя Революции, а какие — «рылом не вышли». Использование огня — революция? — ясно, революция, и еще какая! Колесо? — нет вопроса! Лук, первое дистанционное оружие? — а как же! А мореплавание?.. А порох?.. А антибиотики?.. А… Мне как-то попалось в руки исследование, где оных «революций» выделяли больше 30 штук! Ясно, что при подобном подходе можно было бы навыделять и 130 — все равно это чистейшей воды субъективизм; ну как, скажите, оценить на унифицированной шкале реальное значение для цивилизации лазера, горизонтального ткацкого станка и лучка для добывания огня? Так что давайте попробуем подойти с другого конца: сперва выделим те исторические этапы, когда революционно, скачком, менялось качество жизни людей — и уже затем соотнесем эти социологические и экономические изменения с определенными технологиями.
Таких крупнейших социально-экономических скачков обычно выделяют три. Первый — неолитическая революция, ознаменовавшая собою переход от присваивающего типа хозяйства к производящему (от охоты и собирательства — к земледелию и скотоводству). С этого времени призрак голодной смерти если и приближался к людским поселениям, то лишь эпизодически; что касается такого интегрального показателя качества жизни, как ее средняя продолжительность, то, как считается, именно в это время она выросла с двадцати с небольшим до сорока лет (без учета детской смертности)[4]. Второй качественный скачок — индустриальная революция Нового времени. Третий — идущий на наших глазах в развитых странах переход к постиндустриальному обществу. (Постиндустриальное общество понимается здесь вполне стандартно: «Общественная формация, которая, согласно ряду теорий, придет на смену капитализму и социализму («индустриальному обществу»). Характеризуется подавляющим преобладанием (до 9/10 населения) занятых в сфере «производства информации», прекращением роста народонаселения и переориентацией экономики на удовлетворение преимущественно культурных потребностей» — «Философский словарь», 1980).
Хорошее число — три!.. Если спросить старшеклассника — из каких несводимых друг к другу субстанций состоит окружающий нас материальный мир, то оный старшеклассник должен, по идее, без запинки ответить: «Из вещества, энергии и информации». Давайте рассмотрим под этим углом зрения три перечисленные выше революции.
Неолитическая революция — это революция «по веществу»: появление отсутствующих в природе веществ — несамородные металлы, керамика, стекло, ткани; собственно, с той поры за всю историю открыт всего один принципиально новый класс веществ — пластики. Сюда же без особой натяжки могут быть причислены и отсутствующие в природе существа — домашние животные и сельскохозяйственные растения (в том числе пекарские дрожжи). Индустриальная революция Нового времени — революция «по энергии»: реализовано «запрещенное» для природных процессов превращение тепловой энергии в механическую (паровая машина) и использование ассимилированной энергии экосистем прошлого (сжигание ископаемого топлива). Нынешнюю же технологическую революцию все так и называют — «информационная». Ее принято связывать с появлением компьютеров (считая его за исходный толчок, аналогичный изобретению регулятора Уатта в предыдущей, «энергетической», революции); однако ничуть не менее важны и биотехнологии — вроде генной инженерии или клонирования, основанные на управлении наследственной информацией. (Символично, что научные основы этих технологий — кибернетика с одной стороны и дешифровка генетического кода с другой — были заложены практически одновременно, в пятидесятых годах.)
Разумеется, предлагаемая модель: «Неолит — вещество, Новое время — энергия, современность — информация» весьма упрощает реальность: как в ее рамках оценивать, например, овладение огнем? По идее, оно должно бы «проходить по департаменту» энергетической революции, но ведь это произошло задолго до неолита… Тут, однако, можно возразить, что огонь — явление природное, а потому «приручение» его, при всей важности этого процесса, революцией в строгом смысле не является: мы ведь связываем понятие революции именно с открытием веществ и процессов, принципиально отсутствующих в природе (говоря выше о домашних животных и растениях как об элементе неолитической революции, мы подразумеваем не саму доместикацию, а именно выведение культурных пород и сортов, которые неспособны существовать самостоятельно, в природных экосистемах).
Опять-таки — энергетическая революция вовсе не отменяет создания новых классов веществ (пластики), а информационная — новых источников энергии (термояд). Речь идет лишь о том, что в индустриальном обществе целью ставится увеличение производства энергии (помните диаграммы Римского клуба?), а в постиндустриальном акцент перенесен на оптимизацию управления имеющимися энергоресурсами; это уже привело к уменьшению удельной энергоемкости национального продукта развитых стран, а в перспективе и вовсе способно привести и к уменьшению абсолютного энергопотребления. (Интересная аналогия: в 60-70-е годы экологи фактически сводили все функционирование экосистемы к энергопотокам в пищевых цепях, тщательно измеряя — сколько калорий содержится в куртинке ковыля, сколько — в суслике, и сколько в орле с его птенцами. Сейчас же все большее внимание экологов привлекают «непрямые» взаимодействия, несводимые к простой энергетике. Хороший пример — избирательное стравливание копытными древесного подроста; в итоге эти животные, составляющие в энергобалансе экосистемы чепуховый процент, радикально меняют весь облик ландшафта, препятствуя естественному зарастанию лесом наиболее продуктивных, степных, пастбищ.)
Не думаю, что мы способны предугадать конкретные детали неизбежных социальных изменений, порождаемых компьютерной революцией: наверняка многие моменты, представляющиеся нам сугубо второстепенными, окажутся решающими — и наоборот. Сколько уж писано (в явно панической тональности) о компьютерных психозах, о детях, погрузившихся в киберспейс до полного уезда крыши, и т. д. А вот вам, в противовес, такая необсуждающаяся деталька. Известно, что на формирование коры больших полушарий головного мозга — а именно она является «вместилищем личности» — гигантское влияние оказывает развитие тонкой моторики пальцев (именно поэтому ребенок обязательно должен рисовать, лепить, шить и т. п.). Ведущим, фоновым, типом этой моторики сейчас являются навыки письма. Между тем, нынешние школьники, видимо, будут последним поколением, которое умеет писать буквы на бумаге (или — на стенках лифта); следующие же будут даже не «топтаться по клаве и щелкать мышкой», а просто надиктовывать компьютеру — что называется, не прилагая рук. Соответственно, и мозги их неизбежно окажутся устроеными несколько иначе — в самом что ни на есть прямом смысле; и есть серьезные основания подозревать, что мозги эти в итоге окажутся заметно примитивнее нынешних. Может, оно, конечно, и к лучшему («Блаженны нищие духом…»), но как-то это… обидно…
В общем, детали тут предугадывать столь же бесполезно, как и везде; давайте лучше вернемся к нашему обобщенному тренду. Итак, мы располагаем следующей временнОй последовательностью: 2,5 млн лет назад — первые каменные орудия в Восточной Африке; 12 тыс лет назад — первые неолитические культуры в «Плодородном полумесяце»; 300 лет назад — индустриальная революция в Европе; наши дни — информационная революция. Если отложить эти значения по абсциссе, и принять — на чисто интуитивном уровне — что каждая из этих революций меняла «качество жизни» (ординату) сопоставимым образом, то мы получаем простую логарифмическую зависимость с корреляцией 0,98 — что неслабо. Да и четыре точки на графике — все ж таки не две («две бубны — не одна бубна»), так что можно и рискнуть с экстраполяцией…
Так когда ж нам ожидать следующую, «Четвертую технологическую», революцию? Вы будете смеяться, но — исходя из нашего графика — через семь-восемь лет! Это, разумеется, глубоко в пределах ошибки, так что… может она уже идет? А ряд-то логарифмический, так что пятая, шестая и так далее будут следовать одна за другой, сливаясь в сплошной каскад… как это понимать? Похоже, фигня все это, и прогностической ценности данная модель не имеет… Хотя — это как посмотреть.
Помнится, в середине девяностых появилась концепция американского политолога Фукуямы — «Конец истории?»; дескать, с прекращением глобального военного противостояния Западного мира и Советского блока и вступлением в постиндустриальную эпоху история человечества, как некое поступательное движение, завершилась, и теперь мы будем до скончания века дрейфовать без руля и ветрил в эдаком безвременье… Модель показалась мне тогда довольно убогой. Откуда высокоученый аналитик Госдепа слямзил основную идею, было видно невооруженным глазом: отнюдь не из Гегеля (на которого он ссылается), а из стратегических компьютерных игрушек типа «Civilization». Кто играл — наверняка помнит: финальная их фаза всегда невыразимо скучна. Нервический азарт Большой Войны с Главным Противником, когда в у берегов маячат вражеские cruisers, в тылу бандитствуют native guerrilas, а задавленное военными налогами население бесперечь устраивает civil disorders — позади; наше дело правое, враг разбит, победа за нами; тишь и благодать — космический корабль к Альфе Центавра уже отправлен, а ты, в ожидании его прилета и подведения финального рейтинга, тупо достраиваешь по градам и весям своей — теперь всепланетной — империи недостающие университеты с элеваторами да открываешь на хрен никому уже не нужные Future Technology-11, -12, etc — а и вправду, скучища смертная, натуральный «Конец истории»… Тут надобно заметить, что в моем мнении «новеллизация компьютерных игр» — в принципе, как жанр — стоит где-то в одном ряду с подростковыми прыщами и нюханьем клея на чердаке ПТУ; я ничего не имею против самих игр Сида Мейерса, но когда новеллизацию его «стратегушек» мне пытаются впарить за серьезную социологическую модель…
Тем не менее, некие рациональные зерна при желании можно отыскать в абсолютно любой концепции, и модель Фукуямы — не исключение. Похоже, он угадал, что технологический этап развития цивилизации в общем и целом близок к своему завершению. Только вот конца истории это отнюдь не означает — скорее наоборот: окончена Предыстория человечества, а настоящая-то История только-только начинается. Именно информационная революция выводит цивилизацию на принципиально новый уровень… (Впрочем, может быть это новое — лишь хорошо забытое старое: «Вначале было Слово» — а что есть Слово, как не Информация?) Возможно, кстати, что отличие нынешней революции от двух предыдущих — ее «каскадность» — связано именно со свойствами информации как таковой: это Ляпунов, помнится, строго доказал, что на информацию, в отличие от вещества и энергии, не распространяются законы сохранения, т. е. она может быть заново создана — либо, напротив, безвозвратно утрачена; именно поэтому Акт Творения для человека возможен лишь в информационной сфере — в сферах же вещества и энергии это прерогатива Демиурга.
Что ж это за новый уровень, на который нас в ближайшее время выведет (либо — уже, незаметно для нас, вывела) информационная революция? Итак, вопрос на засыпку: в мире есть вещество, энергия и информация — а еще что? И притом — неким образом связанное с информацией…
Энтропия (в смысле — не Клаузиусовская, а Брюлионовская)? Время — каковое по Пригожину есть просто «непреодолимый энтропийный барьер»?
Слушайте, а я кажется догадался: еще есть — Магия! Одним из наиболее очевидных направлений информационной революции станет создание магических технологий…
Ну, чего вы, ребята, на меня уставились, будто я посреди званного обеда вдруг вздумал сморкаться в край скатерти?
— …Все это ваше сцепление обстоятельств может очень легко прерваться: ястреб может ведь не пролететь в нужный момент или упасть в ста шагах от садка.
— А вот в этом и заключается искусство. На Востоке, чтобы быть великим химиком, надо уметь управлять случайностями, — и там это умеют.
Речь тут, ясный пень, пойдет не о разборках на третьем подземном уровне зачарованного замка Darkmoon, где благородно-седовласый wizard c нечесанной — по Свиридовскому канону — бородой хреначит попеременно то fireball'ами, то ice-storm'ами по кучеряво-брюнетистому necromancer'у, трусливо укрывшемуся за заклинанием Shield of Force. Магию — здесь и далее — я определяю просто как способ непосредственно воздействовать при помощи информационных объектов на объекты вещественные. В принципе люди пытались заниматься этим испокон веков (кинул копье в рисунок на стене пещеры — завалил кабана; ткнул булавкой в восковую куколку врага — заполучи, гад, почечный колик), однако никаких социально значимых последствий все это, очевидным образом, не имело — иначе мы бы просто создали иной тип цивилизации. Ситуация изменилась именно в наши дни: благодаря возросшей (на порядки) информационной связности современного мира единичные магические акты стали создавать глобальный резонанс. Судя по всему, мы незаметно для себя вступили в магическую фазу развития цивилизации. Поясню на паре примеров — что именно я имею в виду.
Канонической уже стала история о том, как после выхода фильма «Хвост виляет собакой» президент Клинтон прямо воплотил в жизнь его сюжет: принялся бомбить Ирак с единственной целью — прикрыть свой тошнотворный адюльтер; а еще год спустя такой же конфликт разыгрался с участием страны, прямо (пусть и в порядке стеба) поименованной авторами фильма — Албании. Голову наотруб — веке эдак в пятнадцатом авторам бы не миновать костра, или уж по меньшей мере «профилактической беседы» в Инквизиции… Значение фильма для судеб мира исчерпывающе предопределило его название (вот оно — «истинное имя», настоящая Магия Слова!), так что возможные возражения типа: «Совпадение!..» я тут просто отодвигаю как пустой стакан.
В том-то и фокус, что авторы не предугадывали будущее, а именно создали его — вольно или невольно; и это — единственный способ сделать верный прогноз. При этом обратите внимание: и «Хвост вертит собакой», и «Москва-2042» — сатира; похоже, созидать будущее лучше всего удается именно тем, кто не относится к этому занятию слишком всерьез. Столь же справедливо и обратное: мистические постебушки Пелевина — от «Миттельшпиля» до «Generation «П»» — это в действительности чистейшей воды «производственные романы», где технология воздействия информационных объектов на вещественные расписана с той же степенью детальности и достоверности, как взаимодействие аэропортовых служб у Хейли, методика разведки на золото у Куваева или работа резидентуры ГРУ у Суворова.
Или пример из совершенно иной области. Ясно, что колебания биржевых котировок на рынке вторичных ценных бумаг — это лишь последовательности электромагнитных импульсов в компьютерной сети мировых финансовых центров, никак не связанные с вещественным миром; это ведь даже не деньги (в Марксовом смысле)! И вот, играя этими последовательностями импульсов, великий финансист и филантроп Сорос на глазах у почтеннейшей публики в три дня валит — на ровном месте! — стабильнейший режим Юго-Восточной Азии и вызывает там беспорядки, в ходе которых жгут вполне вещественные магазины и полицейские участки и убивают людей из плоти и крови. Так что в моих глазах Сорос — несомненный маг, necromancer со всеми наворотами.
И дело вовсе не в нем лично. Из общения с людьми, имеющими отношение к экономике, я вынес отчетливое ощущение, что современные мировые финансы вообще живут по законам вполне магическим: будучи структурой чисто информационной, они, тем не менее, полностью диктуют поведение «реальному сектору экономики» — а не наоборот, как это было испокон веку. Контролируя вполне виртуальный мир фондовых бирж, развитые страны (и прежде всего Штаты) наловчились вполне натуральным образом брать деньги из пресловутой тумбочки, нарушая любые экономические законы — хоть Марксовы, хоть Саксовы. Злые языки давно уже утверждают, что единственный американский товар, который реально конкурентоспособен на мировом рынке (по соотношению себестоимость/качество) — это крашенная бумага с портретом Франклина. Если в один прекрасный день предъявить все эти векселя к оплате, то экономика США накроется медным тазом почище любого МММ; этого, однако, не случится никогда — на то и существует Сорос с его коллегами-некромантами.
Внезапное и вроде бы совершенно беспричинное обрушение СССР — это отдельная поэма о семи песнях. Каким образом удалось за каких-то три года, не вызвав реального противодействия ни единой сколь-нибудь влиятельной социальной группы, превратить «империю зла в банановую республику зла, импортирующую бананы из Финляндии»? Согласитесь, что нормальные государства себя так не ведут ни в каких военно-экономических обстоятельствах; так ведет себя только Замок Сил Мрака в Зачарованной Стране, когда Главный Герой разрушил Главный Магический Артефакт; так ведет себя шварцевская Тень, услыхав: «Тень, знай свое место!», или Чугунный всадник Успенского после хорового: «Ужо тебе»… Именно поэтому разъяснения экономистов — «керосин в Тюмени кончился», «компьютерную революцию проспали», и т. п. представляются мне абсолютно несерьезными, а вот отмеченное Лукиным появление в советских лозунгах такой неуместной части речи, как глагол — совсем наоборот. Про «бытовой антисоветизм» партийной верхушки, на которой, что называется, уже нитки отечественной не было, писано достаточно; но вот то, как бесчисленные Кузьмы Ульянычи Старопопиковы из всех этих Госпланов и Госснабов, сидя за служебными компьютерами, тысячами сбивали МИГи-23 и получали за это «Пурпурные Сердца» от Конгресса… Согласитесь — когда объект инвольтаций еще и сам рвется принять в оном процессе посильное участие, тут уж всякому ясно: не жилец… Не жилец, однозначно!
В последнее время появилось множество книжек с заголовками типа: «Оккультные тайны НКВД и СС». Не берусь судить, что в них правда, а что вранье (точнее — «деза»), однако тот факт, что и гитлеровская Германия, и Советский Союз, и (в какой-то степени) императорская Япония практиковали некую «магическую подпитку» своих социумов не вызывает особых сомнений. Великая Англосаксонская Демократия в подобных играх замечена не была (ну, создали в ЦРУ, порядку для, соответствующий подотдел, где чайники баловались телепатией и прочим столоверчением, да и тот прикрыли «ввиду отсутствия реальных результатов и в целях экономии средств налогоплательщиков») — из чего делают вывод, что оная Демократия этими «средневековыми глупостями» и вправду не занималась.
Вывод, на мой взгляд, несколько поспешный. Как высказался однажды по сходному поводу Виктор Суворов: «Разведка — самая неблагодарная в мире работа. Кто ошибался, кто провалился, кого повесили — тот и знаменит. Как Зорге, например… Но у Сталина, кроме неудачников, были разведчики и поистине выдающиеся, которые добились потрясающих результатов и при этом не стали знаменитыми, то есть повешенными». Действительно: Зорге и Пеньковский известны всем, а вот кто — так вот, сходу — назовет имя американского разведчика, укравшего японскую шифровальную машину, что во многом предопределило исход войны на Тихом океане?.. По аналогии вполне можно предположить, что «демократические» маги просто работали лучше своих «тоталитарных» конкурентов — оттого и «не стали знаменитыми». Для проверки этой гипотезы достаточно просто сравнить конечные результаты деятельности первых и вторых.
Некоторое время назад мне случилось прочесть обстоятельное исследование Переслегина о сражении у атолла Мидуэй. (Для тех братанов, кто не въезжает: для американов Мидуэй — это по типу как для нас Сталинград. Впрочем, в нынешние времена Pax Americana скорее, наверно, есть необходимость объяснять, что такое Сталинград…) Так вот, главным моим впечатлением — которого, похоже, и добивался автор — стало отчетливое ощущение того, что в той битве наравне с авианосными армадами Ямамото и Нимица впрямую сражались между собою и некие Высшие Силы — абсолютно так же, как когда-то под стенами древнего Илиона и в троянских, и в греческих шеренгах рубились Высокие Олимпийцы.
Обычно как-то упускают из виду, что по всем экономическим показателям Япония времен Второй мировой войны стояла где-то на уровне Бельгии или Голландии. Ясно, что имея за плечами экономику масштаба голландской (пусть даже и милитаризованную на 200 %) затевать войну одновременно с тремя великими державами плюс Китай — это даже не авантюра, как у Гитлера, а просто безумие… Боевое безумие. Берсеркерство. (Впрочем в кодексе Бусидо для этого состояния наверняка есть какой-нибудь собственный термин…) За полгода эти самые берсерки — коих, как и положено, «не брало железо» — прошли сквозь всю Восточную Азию до Австралии, взяли молниеносным штурмом абсолютно неприступный Сингапур и ухитрились уничтожить в Перл-Харборе захваченный врасплох американский флот («врасплох» — хотя американское командование читало японские шифры и обязано было быть в курсе планов Ямамото). Полгода им удавалось абсолютно все; и тут вдруг ихний фарт — как обрезало, и настал им полный Мидуэй…
Впрочем, не так чтоб совсем вдруг: начало этого похода японского флота ознаменовалось странной «эпидемией», выведшей из строя одновременно троих ведущих флотоводцев: лучший штабист, правая рука главнокомандующего Объединенным Флотом Гэнда (тропическая малярия), командующий палубной авиацией Футида, с чьим именем был связан Перл-Харбор и все прочие победы Воздушного флота (аппендицит) и, наконец, сам главнокомандующий Ямамото (рыбное отравление на банкете по случаю отплытия); трое людей, отличавшихся железным здоровьем и никогда ранее не болевших. И еще предзнаименованьице: во время штабной игры по штурму Мидуэя, когда отрабатывали вводную на отражение внезапной атаки американских пикировшиков, на игральных костях (так в японском генштабе было принято задавать при моделировании боя элемент случайности) выпала немыслимая комбинация, означающая «девять попаданий, три потопленных авианосца»… Высшие Силы предостерегали Ямамото — так, что яснее некуда, однако тот «раскинул пальцы веером и попер буром»…
Все Мидуэйское сражение являет собою фантастическую чреду случайностей, причем все они идут в одну лузу — американскую. Американам шло на пользу абсолютно все — и ошибки, совершенные их командованием, и «объективные трудности». Так, например, болели перед Мидуэем не только японцы: столь же внезапно и необъяснимо выпал из строя и адмирал Хелси, лучший командир-авианосник Тихоокеанского флота США (тяжелейший приступ нервной экземы). Оставляя мостик, он, в нарушение всех писаных и неписанных флотских правил, оставил вместо себя Спрюэнса — командира своей крейсерной эскортной группы, «артиллериста», не имевшего никакого опыта командования авиационными соединениями. Именно Спрюэнсу суждено было отдать приказ, вызвавший возмущение старших офицеров и навлекший на него обвинения в трусости: на исходе того победного для американцев дня он, повинуясь какому-то наитию, прекратил преследование разбитого и беспомощного авианосного соединения Нагумо и приказал отступить. Если бы не это странное решение, американцы парою часов спустя повстречались бы с уже шедшими им наперехват сверхмощными линкорами соединения Ямамото. Можно с полной уверенностью утверждать, что ночной артиллерийский бой, когда невозможно использовать преимущество в авиации, превратил бы для американов ту ночь в поистине Варфоломеевскую, и японцы как минимум свели бы сражение вничью.
При этом боевое мастерство японских моряков и летчиков было столь высоко, что, невзирая на фантастический расклад, пришедший врагу на руки при раздаче, к 10.20 утра они могли считать сражение практически выигранным; американы, расставившие эту ловушку для японского флота (что не столь уж трудно при прозрачности неприятельских шифросистем), вдруг явно ощутили себя тем самым мужиком, что «поймал медведя»… И вот тут-то и настали те самые пять минут, что решили и исход войны на Тихом океане, и — в некотором смысле — судьбу всего послевоенного мира. В Текущей Реальности была с абсолютной точностью воспроизведена нештатная ситуация, смоделированная некогда во время той штабной игры: внезапное появление «проспанной» наблюдателями американской эскадрильи (последней, остававшейся у Спрюенса!) при отсутствии в воздухе японских истребителей (дозаправка). В 10.25 палубы «Акаги», «Кагу» и «Хирю», забитые готовыми к вылету самолетами второй волны, топливом и боеприпасами, являли собою огромные костры, в которых безвозвратно сгорала основа военно-морской мощи Страны Ямато… Девять попаданий, уничтоживших три авианосца — в точности, как тогда, месяцем ранее, выпало на игральных костях. (Признаюсь: если бы о таком совпадении поведал европейский мемуарист, я наверняка счел бы это выдумкой «для красоты»; но вот японцам я отчего-то верю — безоговорочно.)
…Читая Переслегинское исследование, я в некий момент вдруг отчетливо понял, с чем имею дело: с вещественной реализацией извечной мечты любителей альтернативной истории. Ход настоящего Мидуэйского сражения, происходившего на самом деле в какой-то иной, параллельной Реальности, был затем откорректирован путем наглого «переписывания» альтернативных развилок сюжета (в точности как мы переигрываем «неудачные» эпизоды в Civilization или Dune-2, возвращаясь каждый раз к «Load saved game») — причем ясно, какая именно из воюющих сторон занималась этими корректировками. Более того: создается отчетливое впечатление, что на первом этапе Войны на Тихом океане контроль над развилками находился в руках японцев, но к Мидуэю американам удалось переломить ситуацию.
Впрочем, каким именно способом проявляет себя «искусство влиять на случайности», о котором устами графа Монте-Кристо говорил Дюма, я судить не берусь, ибо в магических практиках не смыслю ни уха, ни рыла. Создавать в параллельной реальности «черновик» события, а затем «переписывать его набело» в режиме компьютерной игры — возможно, не лучшее (и уж наверняка не единственное) решение. Однако сама по себе возможность неким образом воздействовать на развилки сюжета у меня сомнения не вызывает. Обратимся хотя бы к последней из таких развилок, пережитых Россией, когда ее история запросто могла перескочить в иную колею — к Московским событиям 1993 года.
Все тогда решилось в ночь с 3 на 4 октября, когда мятежникам (в слово «мятежники» я здесь не вкладываю ни правовой, ни тем более моральной оценки; тут чисто по Харрингтону — «Мятеж не может кончиться удачей // в противном случае зовут его иначе») так и не удалось взять телецентр. Почему? — да потому, что у бойцов отряда «Витязь», охранявшего здание, банальнейшим образом вышла из строя связь, и они не получили общего для войск и милиции приказа: «Ни во что не вмешиваться, пусть все идет, как идет». И, не получив этого приказа, отряд просто действовал согласно уставу: когда начался штурм, солдаты не побросали оружие (как это сделала четырьмя часами ранее охрана мэрии), а открыли ответный огонь — на чем, собственно, весь мятеж и накрылся медным тазом… Согласитесь, что вышедшая из строя рация — это вам не эскадрилья бомбардировщиков, возникшая из ничего, как туз из рукава шулера; ясно, что тут работали маги классом повыше, чем те, мидуэйские…
Nota Bene: А вот если б юнкера, охранявших в такую же смутную осеннюю ночь столь же продажное-антинародное Временное правительство, действовали бы, как те бойцы «Витязя» — тупо, по уставу, — интересно, в какой стране мы бы сегодня жили? (Помните Трафальгарскую битву? — «Англия не ждет, что каждый станет героем; Англия ждет, что каждый выполнит свой долг.») Впрочем, все это, помнится, уже было однажды разыграно Пелевиным в «Хрустальном мире»…
…Ну, теперь ясно, куда клонит автор, скривится на этом месте иной прозорливец. Мировое правительство из цюрихских гномов и прочих масонов, только еще и с магическими наворотами…
Не совсем так. Точнее — совсем не так. Прямо до наоборота.
Но тут нам, к сожалению, никуда не деться от того самого вопроса, коим некогда Воланд ставил в тупик простодушного атеиста Иванушку Бездомного: кто, собственно, всем этим управляет?
— Значит человек на берегу был Богом?
— Человек на берегу — другой маг.
— Я должен знать истину, которая лежит за магией!
— За магией нет никакой истины.
Прежде всего необходимо задать некоторую аксиоматику. Моя жизнь была достаточно богата приключениями и острыми нештатными ситуациями, и я слишком часто сталкивался с совершенно невероятными сочетаниями случайностей, чтобы всерьез сомневаться в существовании Высших Сил. Называть ли их Провидением или высшими контурами сознания по Т. Лири, персонифицировать ли их в виде Отца небесного или полагать неким безличным антиэнтропийным началом — в обсуждаемом аспекте несущественно. Рефлексировать все это в стиле и духе Вяч. Рыбакова я совершенно не собираюсь (да и не способен), и принимаю существование Высших Сил просто «по Бритве Оккама» — как простейшее из возможных непротиворечивых объяснений.
При этом в моей личной картине Мира означенные Силы не индифферентны по отношению к Человеку. И тут я абсолютно солидарен с позицией, заявленной как-то Переслегиным: «Данная статья построена на идеях позитивизма и исходит прежде всего из того, что вселенная к нам дружественна. Иными словами (то есть, в альтернативной философской калибровке): вера в «гнев Господен» и концепция «наказания, покаяния и прощения» представляют собой страшный грех, ибо основаны на отрицании бесконечности божественного милосердия. Для меня в самом деле остается загадкой, как можно серьезно относится к гипотезе Бога, приписывая при этом Творцу мышление полицейского чиновника или, в лучшем случае, злопамятного школьного наставника.» И если искать модель взаимоотношений между Высшими Силами и человечеством, то аналогия с отношениями отец-сын возникает вполне естественным образом.
«Но это же банальность! — воскликните вы. — Ясно, что и в христианстве, и в прочих монотеистических религиях человек рассматривает Бога как Отца небесного»… Не скажите. Обращаю ваше внимание на то, что в предлагаемой схеме субъектом отношений с «нашей» стороны выступает не отдельная личность (для чего, собственно, и был «изобретен» монотеизм), а человечество как целое. «По образу и подобию» было некогда создано именно оно, а вовсе не единичный человек, который, как справедливо замечено, «не только лишен возможности составить какой-нибудь план хотя бы на смехотворно короткий срок, ну лет, скажем, в тысячу, но не может ручаться даже за свой собственный завтрашний день». Применительно же к человечеству — структуре несравненно более долгоживущей, нежели человек — приходится уже учитывать такой осложняющий фактор: дети вырастают, и их взаимоотношения с родителями при этом неизбежно меняются. Христианство же однозначно ставит знак равенства между понятиями «сын» и «дитя», и иных отношений между сыном и Отцом кроме обожания и подчинения не мыслит в принципе; то есть — попросту говоря — культивирует инфантилизм.
Давайте теперь, исходя из тезиса о дружественности Вселенной (или — что то же самое — о всеблагости Господа), рассмотрим нашу последовательность технологических революций. Когда ребенок познает мир, родителям приходится решать достаточно сложную дилемму: с одной стороны, ужасно хочется оградить свое чадо от всех возможных опасностей; с другой — вполне очевидно, что вечно сдувать с него пылинки не выйдет, и отсутствие жизненного опыта в виде набитых шишек и пальцев, обожженных в процессе ловли огонька свечи, может привести к последствиям во сто крат более печальным. Итак, с одной стороны — «спички детям не игрушка»: технологические открытия должны совершаться в свой срок, не раньше; оттого-то эопил (первая паровая турбина, созданная античным механиком Героном Александрийским) так и остался забавным фокусом, а порох, изобретенный в Китае в незапамятные времена, использовался там лишь для фейерверков. С другой стороны — «покуда сам не сунет пальцы в розетку — не поумнеет»: после Хиросимы повторять эксперимент с розеткой не решился никто — рефлекс выработался на раз…
Каждый раз, сочтя нас достаточно повзрослевшими для выхода на следующий технологический уровень, Высшие Силы затем дают нам время «на усвоение материала» — выработку и отлаживание социальной инфраструктуры, адекватной новому уровню могущества. За неолитической революцией следует возникновение государственности с общественным разделением труда и обособлением в системе специализированных блоков управления; индустриальное общество нуждается в демократии современного типа, где акцент перенесен на отлаживание в системе обратных связей, повышающих ее гомеостазис. (Именно поэтому тоталитарные режимы, исходно пожертвовавшие саморегуляцией ради управляемости, способны на весьма впечатляющие спринтерские рывки, но неминуемо проигрывают демократии в стайерской гонке.) Сейчас можно лишь гадать, какое общественное устройство окажется адекватно постиндустриальному (информационно-магическому) обществу. Может быть, это будет «единая и неделимая» всемирная империя с диффузными центрами власти (штаб-квартиры транснациональных корпораций, ведущие биржи и т. п.). А может быть, совсем наоборот: на планете оформятся два равновеликих центра цивилизации — Атлантический и Тихоокеанский; в них будут доведены до полного логического завершения оба взаимодополнительных тренда, испокон веку наличествующих в любом социуме — либеральный (индивидуалистический) и социалистический (коллективистский), — и именно взаимодействие этих двух начал, «инь» и «янь», воплощеных в Великой Атлантической Демократии и Всеазиатской Конфуцианской Империи — будет долгие века питать социальной энергией нашу цивилизацию… Все это, по большому счету, частности.
Важнее иное. Высшие силы — как мы условились считать — по-отечески к нам расположены; и вот они явно перестали препятствовать человечеству в овладевании магическими технологиями — в том числе, контролю над сюжетными развилками. (А ведь до сих пор запрет на занятия ведовством, ясновидение и т. п. лишь усиливался по мере технологического роста. Создается впечатление, что каждая следующая технологическая революция вела к многоуровневой блокировки магических потенций социума — пока не низвела их в ходе прошлой, индустриальной, революции до уровня столоверчения и прочей астральной хрени; эдакий своеобразный принцип дополнительности…) То есть — человечеству «оформили допуск» на следующий, несравненно более высокий уровень могущества. И это — несмотря на все те «подвиги», которыми мы ознаменовали нынешний век (а ведь трудно спорить — более отвратительного и кровавого периода в человеческой истории и вправду не бывало)… Как это понимать?
А очень просто. Высшие силы, в отличие от нас самих, оценили нашу деятельность в двадцатом веке вполне положительно; похоже, мы незаметно для себя успешно прошли некий важный тест, доказав свою зрелость. Да, конечно: на полях двух мировых войн мы, не моргнувши глазом, уложили пятьдесят миллионов «носителей разума», и немногим меньше сгноили по Освенцимам, УСВИТЛАГам и прочим «Школам 7-го мая»; мы «не ждали милостей от природы» и успешно обратили ее во всесветную помойку… Все так. Но!.. Учинив множество больших и малых непотребств, некоей черты мы все же не перешли: до глобального ядерного конфликта дело не довели, хотя пару раз и балансировали на самом краешке; зиновьевскому коммунизму «Светлым будущим всего человечества» уже не бывать — ныне, присно и во веки вечные, аминь; успешный опыт очистки Великих Озер, совсем уж было превращенных в отстойник, показал, что с охраной природы все обстоит ровно так же, как и с любой иной работой — «Глаза боятся, а руки делают».
Бросая трезвый взгляд на путь, пройденный нами в двадцатом веке, приходится признать: нет никакой уверенности, что человечество даже в принципе могло бы выйти из этих испытаний с меньшими потерями. Скорее наоборот; и сдается, мне что Щепетнев со своей «Седьмой частью тьмы» куда ближе к истине, чем Рыбаков с его «Гравилетом «Цесаревичем»»: да, наш вариант — не сахар, но все остатние «развилки» были еще того краше… «Армагеддон был вчера» — это чистая правда, и мы, как это ни удивительно, сумели его пережить!
Откуда же свалился на нас этот кошмар, «Век-волкодав»? В рамках нашей базовой аналогии («Отец-сын») ответ прост: переходный возраст, и ничего более. Ну вот ведь только что был очаровательный ребенок, и вдруг такое!.. такое!.. Это еще ладно, если в процессе самоутверждения просто загулял по-сизому; а ну как из неодолимой тяги к добру и справедливости примется метать бомбы в генерал-губернаторов?.. Собственно говоря, переходный возраст («…большие детки — большие бедки») — это тест на зрелость не только для детей, но и для родителей; и если ты чуть что принимаешься ломать ребенка об коленку, навязывая свою волю, то цена тебе как отцу — пятак в базарный день. Применение силы — это признак слабости; и наш-то Отец (как мы предполагаем) не из таких! Так что Высшие силы, надо полагать, на атеизм наш склонны взирать со спокойной иронией, а в нашу жизнь если и вмешиваются, то столь же осмотрительно, как тот отец-миллионер у О'Генри, что устроил сыну счастливую возможность объясниться наконец со своею избранницей, продержав пару часов их экипаж в специально организованной уличной пробке.
Мы стали взрослыми. И, заплатив страшную цену, обрели право строить жизнь по собственному разумению. И Высшие Силы ясно признали за нами это право, дав нам в руки магию и тем самым уравняв нас по степени потенциального могущества с собою; в этом смысле фаулзовский король-маг прав: за магией действительно нет никакой истины. Истина в ином — «Не в силе Бог, но в правде». С силой-то у нас теперь полный порядок; что ж до правды, то ее можно обрести лишь в дальнейшем общении с Высшими Силами. Но не в детском преклонении (и столь же детских обидах), как это было до сих пор, а в настоящей дружбе и любви — чувствах, возможных лишь между равными. Вот, оказывается, как оно выглядит — Большое Откровение, случившееся на два века раньше, чем мы ожидали…
А сейчас мы переживаем тот самый момент, когда Отец навсегда перестает быть кормильцем и защитником, оставаясь впредь лишь мудрым советчиком и моральным авторитетом. Кое-кому из нас от этого становится с непривычки ужасно неуютно, но тут уж ничего не попишешь… И еще. Представление о том, что Отец во-первых всемогущ, а во-вторых вечен — это ведь фундаментальный атрибут детского мировосприятия; равно как и незамутненная вера в вечную жизни для себя, любимого (хотя бы в форме бессмертия души)… А мы вроде как уже выросли.
Представьте себе, что в некоей отдаленной местности потерпел аварию инопланетный космический корабль, и перед вами поставлена задача: из высших государственных соображений скрыть сие происшествие. Принципиальных вариантов тут два; их можно условно назвать «советским» и «американским». По первому варианту следует все засекретить: обнести полмиллиона гектар колючей проволокой в шесть ниток, из свидетелей кого можно — изолировать, кого нельзя — посадить под подписку о неразглашении, дополнить инструкцию для цензоров восемью новыми позициями и т. д. По второму же варианту сообщение надо как можно быстрее закинуть во все СМИ, сопроводив его при этом: развернутым комментарием председателя Всемирной Уфологической ассоциации Шарля Атана и писателя Казанцева; эксклюзивными воспоминаниями поп-звезды Дианы Кул (в миру Анюта Распрыскина) о том, как она на заре туманной юности залетела от пришельца с Альтаира; репортажем с совместного шествия «Голубой свастики» и Биробиджанского казачьего войска, требующих отставки президента, который «окончательно продался инопланетным евреям»; дальше следует, помянув вскользь лох-несское чудовище и наскальные рисунки с динозаврами, плавно перейти к поистине неисчерпаемой теме Новой хронологии (обсудить, к примеру, гипотезу о том, что на самом деле Фоменко и Ньютон — одно и то же историческое лицо: оба крупные математики, оба занимались толкованиями «Апокалипсиса», у обоих на этом деле поехала крыша)… Стоит ли уточнять, какой из двух способов сокрытия правды эффективнее?
Я это к чему? Что-то многовато в последнее время развелось публикаций о магии, причем одна другой глупее. И кто только не берется рассуждать на эти темы — и академик, и герой, и мореплаватель, и плотник… вот и я решил вдруг внести посильный вклад… К чему бы это?
Игорь Черный
MATER ET MAGISTRA
В свое время (XVIII — начало XIX вв.) Литература в России была больше, чем просто изящной словесностью, предназначенной для скрашивания досуга. В условиях тоталитарного государства с авторитарной формой правления она выполняла множество функций: философии, публицистики, социологии, статистики. Литература была, выражаясь языком древних римлян, «Mater et Magistra» — «матерью и наставницей». Не случайно поэтому у нашего народа выработалось особое, уважительно-трепетное чувство к художественно-словесному творчеству и тем людям, которые им занимаются. Особенно это было заметно в советские времена. Писателей называли «инженерами человеческих душ»; им давали почетные звания и награды и сооружали бюсты и памятники в их честь. Вешали мемориальные доски на дома, где жили особо заслуженные, сумевшие как никто отразить в своих произведениях трудовые и прочие будни советского народа, успешно строящего коммунизм. Фантастика в те былинные времена была на положении падчерицы.
После всем памятных событий начала 1990-х годов ситуация коренным образом изменилась. Не стало социализма. Коммунизмом, словно дедом Бабаем, принялись пугать детишек и взрослых. Воспевать и отражать стало нечего. Реалисты попритихли, с тоской поглядывая на падчериц и пасынков, которые вдруг сами превратились в «матерей и наставников». Фантастика, детектив, сентиментальный роман стали ведущими литературными жанрами современности. Кому-то это не нравится, кто-то с этим категорически не согласен. Однако такое положение вещей нужно принимать как данность. В 1830-е годы, в эпоху расцвета жанра исторического романа, А. А. Бестужев-Марлинский писал о том, что история «проницает в нас всеми чувствами. Мы обвенчались с ней волей и неволею, и нет развода. История половина наша, во всей тяжести этого слова». Без натяжек подобным же образом можно в наши дни говорить о Фантастике.
Как складывается судьба жанра в современной Украине? Парадокс, но, на наш взгляд, на фантастику почти не повлияли политические процессы. Фантастика Украины не вышла из единого литературного пространства. Она осталась одной из тех нитей, которые прочно связывают украинскую и российскую культуры. Так что было бы неправомерно говорить о «двух фантастиках», искусственно противопоставляя их друг другу, заниматься поиском каких-то коренных различий. Тем более, что 90 % современной фантастики Украины пишется на русском языке и издается в России. А ведущие авторы-фантасты, проживающие на Украине, безоговорочно заносятся в когорту российских писателей (как это произошло, например, с Л. Вершининым, М. и С. Дяченко, Г. Л. Олди и Б. Штерном, «попавшими» в справочник М. И. Мещеряковой «Русская фантастика ХХ века в именах и лицах»).
Упомянутая выше ситуация — один из многих парадоксов, связанных с фантастикой Украины. Нами настойчиво употребляется именно это словосочетание, потому что «украинская фантастика» — нечто другое. Больно писать об этом, но украинскую фантастику мы почти потеряли. А ведь что это была за литература! Жаль, что российские читатели могут столкнуться с языковыми затруднениями, попытавшись прочесть произведения «старых» украинских фантастов. Конечно, некоторые из них переводились на русский язык. Но это не то. Нужно просто представить себе ситуацию на книжном рынке Советской Украины времен застоя, когда книги популярных среди молодежи жанров на русском языке были труднодоступны. Это сейчас Беляев, Ефремов, Казанцев, Стругацкие есть практически в каждой домашней библиотеке. А тогда, если они и поступали в библиотеки общественные, то, чтобы прочесть их, нужно было долго ждать, пока подойдет твоя очередь. В то же время произведения национальной фантастики свободно продавались во всех книжных магазинах. С благодарностью вспоминаются маленькие аккуратные томики из серий «Прыгоды, фантастыка» («Приключения, фантастика») издательства «Веселка» и «Прыгоды, подорожи, фантастыка» («Приключения, путешествия, фантастика») издательства «Молодь». Они знакомили нас с сочинениями украинских классиков жанра (Д. Бузько, В. Владко, Н. Дашкиева, Ю. Смолича), а также современных авторов фантастики (О. Бердника, В. Бережного, В. Савченко, А. Тесленко, Ю. Ячейкина). К сожалению, в настоящее время переизданий названных книг не встретишь. Да и нового на украинском языке издается мало. И не потому, что не пишут или не покупают. И пишут, и покупают. Однако наша полиграфия сейчас переживает не лучшие времена.
Итак: конец 80-х — начало 90-х г.г. Этот период ознаменовался появлением ряда новых имен на небосклоне фантастики Украины. А также бурным расцветом приснопамятного ВТО МПФ (Всесоюзное творческое объединение молодых писателей-фантастов), которое немалую часть своей деятельности проводило на территории Украины, издавая здесь свои сборники и включая в их состав произведения местных фантастов. Оставим в стороне заведомо графоманские поделки, которых было большинство (графоман — существо интернациональное, и крайне плодовитое). Вспомним другое: тогда в сборниках ВТО «Румбы фантастики» печатались повести и рассказы Льва Вершинина (Одесса), Натальи Гайдамаки, Людмилы Козинец и уже хорошо известного фэнам Бориса Штерна (все — Киев), Елизаветы Мановой (Харьков), Виталия Забирко (Донецк) и других интересных авторов. Небезызвестный Василий Головачев, сейчас проживающий в Москве, тогда еще жил в Днепропетровске и активно издавался в серии «Золотая полка фантастики» издательства «Флокс» (Нижний Новгород); выходили его книги и в других издательствах, в т. ч. и на Украине. В Харькове была организована творческая мастерская «Второй блин». Ценой неимоверных усилий с подачи мастерской вышли в свет три сборника серии «Перекресток» — «Живущий в последний раз» (1992), «Сумерки мира» (1993) и «Книга Небытия» (1995). И если в первом из них волей издателя еще присутствовали иностранцы (переводы Каттнера и Говарда) — то остальные уже были полностью составлены из произведений украинских (а точнее — харьковских) фантастов: Г. Л. Олди (псевдоним Дмитрия Громова и Олега Ладыженского), Федора Чешко, Елизаветы Мановой, Андрея Дашкова, Андрея Печенежского, Григория Панченко, Андрея Валентинова.
В перерывах между выходами книг «Перекрестка» «Второму блину» удалось выпустить четыре авторских «покета» в серии «Бенефис»; также вышли в свет сборники «Сказки дедушки-вампира» и «Эпоха игры».
Начиная с середины девяностых издатели наконец опомнились (читай: увидели деньги под ногами!) и вовсю принялись печатать отечественных авторов. В этой, прямо-таки фантастической ситуации, русскоязычная фантастика, написанная на Украине, оказалась серьезно востребована. Посудите сами: серия «Новая русская фантастика» («Фолио», Харьков) — 60 % украинских авторов (А. Корепанов, Е. Манова, Б. Штерн, А. Дашков, Г. Л. Олди). Серия «Абсолютная магия» («ЭКСМО», Москва) — 70 % книг написано украинскими авторами: Г. Л. Олди, А. Дашков, А. Давыдов, А. Зорич, В. Свержин, Д. Дудко и т. д. Серия «Нить времен» («ЭКСМО», Москва) состоит из украинских авторов (Олди, Валентинов) на все 100 %! Серии «Заклятые миры» («АСТ» (Москва) — «Terra Fantastica» (СПб), «Фолио» (Харьков)) — почти половина украинских авторов: А. Валентинов, В. Васильев («соло» и в соавторстве с Анной Ли (Китаевой)), Ф. Чешко, М. и С. Дяченко, Ю. Горишняя, А. Борянский и А. Лайк…
Произведения украинских фантастов издавались и во многих других сериях: «Русское Fantasy» издательства «Азбука» (СПб) — книги супругов Дяченко, В. Угрюмовой и Олега Авраменко; киевский «Кранг» выпустил две книги Дяченко, киевский же «Альтерпресс» — книги киевлян Б. Штерна и А. Куркова, харьковское «Фолио» издало несколько романов Андрея Валентинова… Пробились к читателю книги Владимира Васильева, публиковавшегося во многих издательствах, но в конце концов «осевшего» в московском «АСТ». Список издательств, отдавших дань творчеству украинских фантастов, велик: нижегородская «Параллель», московские «Аргус», «Локид», «ТП», «Армада — Альфа-Книга» и «Махаон», барнаульский «Полиграфист», смоленский «Русич», ростовский «Феникс»… И, разумеется, крупнейшие московские «ЭКСМО» и «АСТ».
Можно сколько угодно спорить о литературных достоинствах этих книг, забыв, что на вкус и на цвет… короче, ясно. Можно даже цыкнуть через губу: вывалили хлама на голову бедного читателя, раскрасили лотки канареечным глянцем — не обо что интеллект почесать! Оставим, господа, оставим… Разумеется, голодающий автор, угрюмо пишущий в год по три гениальных строки, не забывая ругаться со склочной супругой — фигура достаточно одиозная для кухонных разговоров; но мы о другом. Не будем кричать на перекрестках: поэт в России больше, чем фантаст! фантаст в России больше, чем прозаик!.. а от перемены слагаемых местами, то бишь России на Украину, смысл не меняется. Лучше попытаемся, подобно небезызвестному одесситу Бене Крику, найти «пару слов за наиболее известных земляков».
Такие разные, разные, разные лица… Есть ли у них что-либо общее, кроме того, что все эти люди проживают на Украине? На наш взгляд, можно выделить несколько общих черт, присущих творчеству современных украинских писателей-фантастов в целом. Прежде всего, это отсутствие в их книгах открытой социальной направленности, прямой привязки к текущим политическим событиям. В последние несколько лет в Украине воцарился гражданский мир, сформировалось более-менее однородное общество. Поутихли идеологические споры и баталии. Что бы там ни вещало ОРТ и прочие российские СМИ, но на самом деле стало гораздо меньше проявлений национализма, чем на рубеже 80-90-х годов. Полагаем, в этом могли лично убедиться «иностранные» гости Международного фестиваля фантастики «Звездный мост», проводившегося в Харькове. А что до отдельных эксцессов (вроде решений Львовского горсовета о «защите звукового пространства», кстати опротестованного прокуратурой), так от этого никто не застрахован. Политика появляется на страницах фантастических романов украинцев крайне редко. Разве что в сатирических главах цикла Л. Вершинина о Сельве («Сельва не любит чужих», «Сельва умеет ждать») да в уже чуть поднадоевшей пикировке по поводу Стополья, которую в шутку ведут между собой А. Валентинов и С. Лукьяненко.
Не стоит однако создавать новый миф об асоциальности, аполитичности творчества украинских фантастов, как это уже было в случае с Олди. То, что в книгах украинцев нет прямых аллюзий с современностью, ни в коей мере не говорит о том, что они абсолютно равнодушны к происходящему вокруг них. Просто такова уж природа нашего менталитета, что мы менее экспансивны, более сдержанны в проявлении своих чувств. Чтобы расшевелить украинца, заставить его буянить, нужно приложить много усилий. Но не приведи Бог довести его до белого каления. Фантастика Украины в этом плане очень напоминает гоголевского пасечника Рудого Панька — воплощение мудрости народной, народного характера. Она лукаво посматривает на мир действительный и придуманный и говорит: «А чого цэ вы, добродии, так вовтузытесь?» — «Что это вы так суетитесь, господа?» Поистине, персонаж из Екклесиаста. Неудивительно потому, что лучшим произведениям жанра, созданным фантастами Украины, присущи философичность, попытка решить вечные, вселенские проблемы, вопросы мироздания, а не сиюминутные конфликты, связанные с нерадивым исполнением некоторыми государственными чиновниками своих должностных обязанностей. Таковы книги А. Валентинова, М. и С. Дяченко, А. Зорича, Г. Л. Олди, Ф. Чешко, Б. Штерна.
Вспоминая приведенные выше слова А. Бестужева-Марлинского об истории, необходимо указать еще на одну характерную черту современной фантастики Украины. Это ее преимущественный интерес к прошлому. Однако реализуется он не в создании произведений столь модного у наших соседей славянского фэнтези, а в несколько ином плане. В написании крупномасштабных историко-мифологических и «химерных» романов, обыгрывающих сюжеты как из мировой, так и из отечественной (украинской) истории. Достаточно назвать «Черного Баламута», «Я возьму сам», «Герой должен быть один», «Одиссея» Олди; «Овернского клирика», «Серого коршуна», «Дезертира», «Небеса ликуют», «Олу», «Диомеда» Валентинова; незаслуженно обойденный вниманием российской критики «Рубеж» Валентинова, Дяченко и Олди; романы А. Бессонова «Алые крылья огня», Ю. Горишней «Слепой боец», А. Льгова «Непобедимый Олаф» и «Тот самый Непобедимый» и др. И если уж зашла речь о «химерной» прозе, то как тут не упомянуть об одиноко маячащем на ниве отечественной словесности пУгале (или лучше, пугАле) А. Дашкове — весьма удачливом сопернике Лавкрафта, Меррита и Кинга в области «фантастики ужасов».
В фантастике последнего десятилетия можно заметить чрезмерное увлечение писателей оккультно-астральными проблемами, эзотерикой, религиозным мистицизмом. Стало модным показывать свою осведомленность, «продвинутость» в этих вопросах. Тексты иных романов буквально перенасыщены высокоумными туманными рассуждениями, почерпнутыми из плохо усвоенных сочинений Е. Блаватской или каббалистов. И это относится не только к произведениям философского плана, но даже к боевикам. Герою их мало просто одержать победу над обычным врагом, окопавшимся в верхних эшелонах власти. За таким противником обязательно должны стоять некие потусторонние силы (а иначе что могло бы длительное время оберегать его от справедливого возмездия?). Не исключение в этом общем поветрии и фантастика Украины. Единственная оговорка здесь та, что подобной «болезнью» заражены писатели «старшего» поколения (сорокалетние или приближающиеся к этому рубежу). «Молодежь» в большинстве своем почти совсем равнодушна к вопросам веры и безверия. Да и у некоторых мэтров это скорее литературный прием, а не зов, зуд или веление души. Так, что бы ни говорили о богах или Боге Олди, хочется вслед за Станиславским воскликнуть: «Не верю!» Авторский дуэт в этом плане сам напоминает Творца, экспериментирующего над своими созданиями. Создатель, не закончивший процесс творения, находящийся в постоянном поиске — вот суть отношений Олди и Бога (богов).
Если посмотреть на все, выходящее ныне из-под пера русскоязычных писателей Украины, то невооруженным глазом видно, что фантастика занимает здесь ведущую роль. Таким образом, на писателей-фантастов ложится большая ответственность. С одной стороны, они являются как бы лицом современной литературы Украины, ее визитной карточкой за рубежом. И это действительно так. Ведь именно по книгам русскоязычных авторов могут судить о нашей литературе все, владеющие бывшим «языком межнационального общения»: россияне, жители Прибалтики, государств Закавказья и Средней Азии, держав дальнего зарубежья. Кстати, сочинения украинских фантастов переводятся на иностранные языки, публикуются в Латвии, Польше, Мексике. С другой стороны, учитывая вышесказанное и памятуя о той важной роли, которую всегда играла литература в нашем обществе, писатели должны постоянно оттачивать свое мастерство, стремиться к совершенству. Это тяжело. И не всем по плечу. Бывает, что некоторые авторы, взяв высокий старт, выдыхаются и сходят с дистанции. Так произошло, например, с А. Бессоновым, который после глубокого и мастерски написанного романа «Алые крылья огня», дававшего повод надеяться, что следующее произведение будет еще лучше, вдруг неожиданно вернулся к космическому боевику. Да, право на мессианство, учительство достается нелегкой ценой.
Подводя итог, считаем своим долгом констатировать: фантастика Украины не только существует (вопреки утверждениям части критиков и фэнов), не только выжила (вопреки всем идеологическим, а позже коммерческим барьерам) — но и расцветает сейчас буйным цветом! Разумеется, на этой клумбе хватает сорняков и бурьяна (а где их нет?), но кто возьмется сейчас отделить зерна от плевел? Поживем — увидим. Пока же ясно одно: своя фантастика в Украине есть, она живет, развивается и плодоносит — а уж какие из этих плодов придутся по вкусу лично Вам, уважаемый Читатель… Выбирайте сами! «И пусть никто не уйдет обиженным!»
Андрей Синицын, Дмитрий Байкалов
КОНТИНЕНТ
Закончился XX век. Проводили его довольно буднично, можно сказать, по-деловому. Что ж, таковы сегодняшние реалии: радоваться жизни не столько для души, сколько для того, чтобы поставить галочку в пункте программы по встрече, как еще модно сейчас говорить, Миллениума. Шампанского, как водится, было много, тостов меньше. Но один запомнился своей нетривиальностью: «За правый радикализм в жизни, литературе, любви и политике». Тост был принят с некоторыми оговорками по поводу политики. Принят и с удовольствием осуществлен, поскольку центризм в виде социальной позиции, а также усиленно рекомендуемое всем единство, нивелирующие индивидуальность и навязывающие общие вкусы и убеждения, становятся в нашей среде все менее и менее привлекательными.
Радикализм как метод решения всех вопросов всегда был свойственен российскому менталитету. Крайние, решительные меры применялись постоянно и повсеместно, что нашло свое отражение даже в фольклоре: брать — так Зимний, воровать — так миллион, ну и так далее, вплоть до королевы. Такой подход к жизни впитывается с молоком матери и является одной из главных составляющих загадочной славянской души.
Российская словесность, будучи зеркалом человеческого бытия, конечно, тоже не остается в стороне от экстремальных воззрений. В основном это проявляется в том, что стараниями так называемых официальных критиков фантастика ставится в один ряд с детективом, объявляется маргинальным жанром и помещается в гетто, из которого не имеет права носа казать. Правда, справедливости ради необходимо отметить, что и случайно зашедшему в фантастический лепрозорий автору «основного потока» придется очень и очень несладко. Сам же континент фантастики тоже не выглядит монолитным. Уж очень из разных платформ он состоит, а про залегающие породы и говорить нечего. Тем не менее обитателей этого континента вполне можно классифицировать, благо материалов наблюдений набралось предостаточно.
Итак, в глубине континента или, если хотите, на левом фланге условной шкалы расположились исповедующие «мачизм» (происходит от двух близких по произношению слов: «мачо» и «мочить») авторы. Как правило, персонажем их романов является герой-одиночка, обладатель ярко выраженного мужского начала, этакий мексиканский мачо, решающий все свои проблемы достаточно простым способом — «мочит» своих врагов всеми доступными способами во всех доступных местах. Таким героем может быть кто угодно: майор спецназа, пилот галактического суперкрейсера, инспектор космической полиции, светлый маг, наконец. Это совершенно не важно, так же как не важно и то, с кем же сражается наш кумир: с мировым злом или с упырями и черными волхвами. Важно другое. Все злобные монстры будут сметены, окружающие женщины полюблены, старики и старухи накормлены, а дети поглажены по голове. Авторы в своих романах апеллируют к самым глубинным, простым человеческим чувствам и, как правило, попадают в точку. Читатель, уставший от тягот сегодняшней российской действительности, погружается в «мачистские» тексты и, отождествляя себя с сильным, красивым и смелым главным героем, сбрасывает с себя оковы повседневности, отдыхает душой и телом. Неприятности забываются, стрессы снимаются, и человек готов снова плодотворно трудиться на благо себя и отчизны.
На противоположном фланге нашей шкалы, скажем, на побережье, обитают ревнители антитетического учения — «мэйнстризма» (не надо путать с монстризмом, слово происходит от английского словосочетания main stream — основной поток). Некоторые из прибрежных жителей перманентно желают покинуть родной континент. На своих судах они пытаются пересечь океан и пристать к материку Большой Литературы, но стихия неумолима. В лучшем случае волны выбрасывают их назад, и они продолжают свое существование на узком заболоченном участке суши, ожидая у моря погоды с тем, чтобы совершить новую попытку. Другие же, памятуя о том, что литературные войны давно закончены (поскольку сейчас делить нечего, кроме своих издателей), спокойно живут в крепких пляжных бунгало. Срок оседлости давно преодолен, окружающие добры и толерантны. Так что можно писать в свое удовольствие, все равно посчитают своим, континентальным. Единственное, что объединяет первых и вторых, — это подход к конструированию текстов. Во-первых, в них нет фантастики, так, маленький элемент, мизерное вкрапление, шпанская мушка, чтобы возбудить читателя. Во-вторых, нет сюжета, а часто и героя, самое главное — это скрупулезное исследование мироздания и поиск ответов на вечные вопросы — «что делать?» и «кто виноват?». В-третьих, производятся постоянные эксперименты над текстом (скажем, сплошные диалоги при демонстративном отсутствии действия) и даже над словом и т. д. и т. п. Казалось бы, ужас? Ан нет. Довольно большое количество читателей голосуют за «мэйнстризмовские» романы рублем. Ведь если звезды загораются — это кому-нибудь нужно.
В это трудно поверить, но между побережьем и обителью «мачистов» лежит Великая Пустыня, практически безлюдная, лишь кое-где расцвеченная изумрудными островками оазисов, в которых обитают Неведомые Отшельники. По слухам, они умеют совмещать несовместимое. У них есть что сказать миру и умение это сделать. Им присуще объемное описание событий, точная мотивация поступков, достоверная психология героев, а иногда и утонченность и оригинальность стилистики. И при всем при этом их книги интересно читать. В прежние времена через оазисы проходили караванные пути. На побережье везли сюжеты, антураж, оригинальные разработки миров, оттуда же забирали этические и философские концепции, психологические и эстетические теории. А хитроумные Неведомые Отшельники, естественно, прибирали к рукам все самое лакомое. Ныне тропы засыпаны песком, дромадеры искоренены за ненадобностью, все связи прерваны. А виноваты в таком положении вещей — боги этого мира, которым выгодно то спокойное довольство, та сытая стабильность, которые установились на Континенте Фантастики в последнее время. Еще бы: тиражи растут и успешно расходятся, каждый житель континента обеспечен работой, поскольку у него есть свой устойчивый читатель. Словом, у всех есть все, чтобы спокойно встретить старость. Упускают из виду лишь один момент: даже за безмятежной старостью все равно следует дряхлость, а за ней — смерть.
Кстати, какому пантеону богов поклоняются обитатели этого мира, можно догадаться меньше чем с трех раз.
Чем же занималось население Континента Фантастики в течение последнего года? Да все тем же: писатели писали, критики критиковали, приблизительно раз в два месяца проводились конвенты, на которых те и другие встречались с читателями, обсуждали насущные проблемы и награждали друг друга различными призами. Продолжали выходить новые романы. В сумме набралось около двухсот наименований. При этом расстояние, отделяющее НФ от фэнтези, значительно сократилось. Наметившаяся в конце 90-х тенденция возвращения интереса к НФ продолжилась. Это неминуемо сказалось на издаваемости. Суммарные тиражи НФ и фэнтези практически сровнялись при некотором отставании первой в количестве названий. Средний тираж фантастической книги составил 10 тысяч экземпляров (плюс-минус 2–3 тысячи).
Но существуют авторы, для которых эта цифра просто смехотворна. Прежде всего это В. Головачев, Н. Перумов, А. Белянин и С. Лукьяненко, стартовые тиражи чьих новых романов составили 50 и более тысяч экземпляров. У Р. Злотникова, Ю. Никитина, М. Фрая, О. Дивова и Г. Л. Олди этот показатель меньше — от 20 до 30 тысяч. Остальным приходится довольствоваться тем, что есть, хотя необходимо отметить, что в издательстве «Армада»-«Альфа-книга» цифры исходных тиражей заметно выше, чем у других.
Хотелось бы также выделить ряд чрезвычайно плодовитых беллетристов, безусловным лидером которых является Алекс Орлов, выдавший на-гора 13 оригинальных романов за три года. Ненамного от него отстали В. Головачев, В. Бурцев, А. Бессонов, А. Валентинов, П. Верещагин, Р. Злотников, А. Зорич, С. Костин, А. Ливадный, А. Мартьянов, Ю. Никитин, Г. Л. Олди, В. Шалыгин, выпустившие за год 3–4 новые книги.
Проведем несложную математическую операцию. Найдем пересечение двух множеств, одно из которых назовем «много», другое — «часто». Подмножество «много, но часто» содержит в себе один-единственный элемент: Василий Головачев. Что и требовалось доказать. У признанного лидера российской коммерческой фантастики в 2000 году вышли сиквел его давнего романа «Спящий Джинн» — повесть «Кладбище Джиннов» — и три романа, самый свежий из которых, «Гарантирую жизнь», входит в цикл «Катарсис» и повествует о новой встрече сил зла во главе с небезызвестными СС (Слугами Сатаны) и троих офицеров спецназа — единственной силы, по мнению автора, способной им противостоять.
Каждое уважающее себя издательство имеет своих ведущих, или топ-авторов. Они являются визитной карточкой издательства, если хотите, его лицом. До недавнего времени у издательства «Армада»-«Альфа-книга» лицо имело весьма расплывчатые очертания. Теперь же, и это особенно подтвердил прошедший год, два четких профиля видны всем и каждому. Это Роман Злотников и особенно Андрей Белянин.
Житель города Обнинска писатель Р. Злотников буквально выплескивает на страницы своих книг накопившуюся в нем колоссальную энергию. Прочитав о том, что проделывает с врагами человечества посланный Творцом «солдат удачи» из «Восставшего из пепла» или берсеркер Олег из «Мятежа на краю галактики», невольно пожалеешь того несчастного, который посмеет стать на пути у преподавателя боевых искусств полковника Р. Злотникова.
Совершенно иные приемы применяет для привлечения своего читателя астраханский фантаст А. Белянин. Его сериал «Тайный сыск царя Гороха» — это ироничное переложение русского фольклора для наших современников. Применяя, казалось бы, уже набивший оскомину набор фэнтезийных трюизмов, автор тем не менее умеет так повернуть действие, что заставляет рассмеяться даже от самой нехитрой шутки. Особенно это характерно для его внесерийного романа «Рыжий рыцарь».
На этом краткий обзор событий, происходивших в серединных землях, можно было бы и закончить, но не упомянуть имя Ю. Никитина представляется совершенно невозможным. Писатель, формально являясь топ-автором издательства «Центрполиграф» (у него там есть личная серия «Миры Юрия Никитина»), проводит свою независимую политику. Его подвижническая и пропагандистская работа (появление второго никитинского альманаха «Фантастика XXI века», образование собственного КЛФ) в настоящий момент имеет даже большее значение, чем непосредственно литературная деятельность.
Безумству храбрых поем мы песню. С легким рюкзаком и фляжкой воды уйти в пустыню и найти свой оазис — дано не каждому. Но тем не менее это удалось нижегородцу Андрею Плеханову. Начинал он как автор фэнтези-сериалов. И уже тогда некоторые особенности его текстов позволяли надеяться, что его ожидает иная стезя. И неизбежное случилось. В сентябре прошлого года увидела свет его новая книга «Сверхдержава», написанная в жанре политического триллера. По своему духу этот роман очень коррелирует с вышедшей годом раньше «Выбраковкой» О. Дивова. Та же неоднозначность, то же исследование соотношения индивидуальной свободы и общественного порядка. И похоже, что авторы приходят к одним и тем же выводам.
С высоты птичьего полета пустыня выглядит как единое целое: царство раскаленного песка, саксаулов и шипохвостов. Но это очень обманчивое впечатление. Нет ничего более непохожего, чем оазисы, разбросанные средь песков, не говоря уже о живущих там неведомых отшельниках. Каждый из них имеет только ему известное суждение о мире и идет своим собственным путем. Иногда этот путь лежит к океану, иногда в противоположном направлении.
Так, после нескольких лет неустанных поисков томич Юлий Буркин наконец-то сублимировал свою давнюю патологическую тягу к бабочкам (вспомнить хотя бы его знаменитую повесть «Бабочка и василиск» или первый музыкальный проект «Vanessa io») в виде романа «Цветы на нашем пепле». Цветы, взросшие на пепле погибшей человеческой цивилизации, есть не кто иные, как бабочки. Описывая утонченные отношения эфемерных существ, Юлий, вероятно, сам того не желая, сумел создать, по меткому выражению критика, «аристократическую утопию», основанную исключительно на своем оригинальном мироощущении.
Юрий Брайдер и Николой Чадович уже вошли в историю, создав фактически первую в постсоветской фантастике брейд-серию о «Мирах Тропы». На сегодняшний день в нее входят уже семь романов, в последнем из которых, «Губителе максаров», действует уже сын Вечного странника Артема и максарской женщины Ирданы — Окш. Как ни странно, но следующий роман маститых фантастов мистический боевик «Дисбат» не принадлежит к знаменитому циклу. А все дело в том, что очень уж сильно допек минских авторов их местный Воевода. За каждой строчкой, описывающей борьбу Федора Синякова и его подруги Дарьи с демонами нижнего мира, отчетливо проглядываются реалии нынешней белорусской действительности.
Всем известно, что писатель Александр Громов очень не любит фэнтези. Но так сложились обстоятельства, что пришлось ему сесть за стол и начать писать про магов, мечи, сражения и т. п. Хотел он честно сделать как положено, а получилось как всегда — исследование негативных тенденций пребывания человечества на планете Земля. Действие его новой книги «Запретный мир» происходит в самом начале бронзового века, куда волей случая занесло двух наших современников. И конечно, это никакая ни фэнтези, а скорее квазиисторический роман с социально-фантастической начинкой. Автор размышляет, «последствия чего мы сейчас с вами наблюдаем в виде окружающей действительности? Какого первотолчка?..».
Олег Дивов со своими «Толкованиями сновидений» совершил настоящий прорыв. Казалось бы, главный герой его нового романа хард-слаломист Поль мало чем отличается от серьезных молодых людей из прежних книг автора. Но на этот раз Олег превзошел самого себя в описании психологии, мотивации поступков и поведения, которые превращают просто отличного парня в мужчину, каким он должен быть в идеале.
В прошедшем году супруги Дяченко выпустили два очень непохожих романа: «Авантюрист» и «Армагед-дом». «Авантюрист» — четвертая книга цикла «Скитальцы» — был написан довольно давно, практически сразу вслед за «Преемником», и только сложная издательская судьба не позволила ему выйти еще три года назад. Написан он в жанре фэнтези и выглядит чуть ли не ностальгически на фоне сегодняшнего творчества соавторов, которые в последнее время увлеклись социальной фантастикой. Именно к этому направлению их творчества и принадлежит «Армагед-дом». Глазами Лиды Сотовой мы видим трагедию мира, в котором каждые двадцать лет происходят глобальные катастрофы. «За что послано такое испытание человечеству? Что людям надо изменить в себе, чтобы избежать Апокалипсиса?» — вопрошают киевские фантасты. Ответы на эти вопросы каждый должен дать сам.
Долгих два года ждали поклонники таланта Сергея Лукьяненко продолжения романа «Холодные берега», написанного в жанре «альтернативной религии» (!), и наконец дождались. Прошлой осенью на прилавках книжных магазинов появился 50-тысячный тираж романа «Близится утро», который был моментально раскуплен. В этом романе писатель дает возможность внимательному читателю разобраться во всех тех проблемах, которые были поставлены в первой книге, и понять наконец, является ли младший принц Дома Маркус новоявленным мессией Искупителем. А может быть, им является кто-то другой?
Продолжают усердно трудиться представители харьковской школы. У каждого из них в 2000 году вышло несколько романов. У Г. Л. Олди это прежде всего двухтомный «Маг в Законе», притча, написанная на стыке нескольких жанров. У А. Валентинова — «Печать на сердце твоем» и «Небеса ликуют». Кроме того, коллеги-единомышленники запустили совместный проект: действие романов «Диомед — сын Тидея» А. Валентинова и «Одиссей — сын Лаэрта» Г. Л. Олди происходит в одном и том же мире. Мире античности. Но не той, которую мы знаем по книгам Н. Куна или К. Беккера, а той, которую создали Г. Л. Олди в своем известном романе «Герой должен быть один». Увидел свет также новый «хоррор» А. Дашкова «Умри или исчезни». Можно по-разному относиться к «некроромантизму», исповедуемому писателем, но то, что в своей области он работает мастерски, это очевидно.
Евгений Лукин и Святослав Логинов написали очень схожие по настроению романы. Если из-под пера Е. Лукина вышла блистательная пародия на фэнтези «Алая аура протопарторга», то у С. Логинова получилась очень симпатичная ироническая космоопера «Картежник». Обе читаются на одном дыхании, легко и непринужденно, однако получить полное наслаждение мешает серьезный налет публицистичности, свойственный обеим книгам.
Однако это всего лишь цветочки по сравнению с теми ягодками, которые мы встречаем на страницах романа Вячеслава Рыбакова «На чужом пиру». Автор вовсю пользуется методами художественной прозы для декларации своих взглядов на настоящее и будущее России. Книга почти никого не оставляет равнодушным, в равной мере вызывая как полное неприятие программных политических тезисов с «дискеты Сошникова», так и непреоборимые восторги. Сама детективная фабула романа, явно подсмотренная в советских политических детективах о злобных цэрэушниках, постепенно отходит на второй план и даже несколько мешает восприятию социального посыла.
В хорошую погоду из окон В. Рыбакова можно увидеть океан и гавань, в которую очень редко, но заходят корабли с Большой земли. В прошедшем году к фантастам заглядывали: представительница известной писательской фамилии Татьяна Толстая со своей антиутопией «Кысь», раскрывающей природу кризиса нынешнего социума; современный классик Михаил Веллер на крейсере «Аврора» из его бурлеска «Ноль часов»; турбореалист Андрей Лазарчук, чей новый роман «Штурмфогель» обладает настолько усложненной структурой, что приснопамятный «Транквиллиум» кажется по сравнению с ним просто «Колобком»; а также модный беллетрист Б. Акунин с чрезвычайно злободневными «Сказками для идиотов».
А на десерт хочется порадовать всех наших читателей. Живые классики российской фантастики В. Михайлов и Кир Булычев продолжают активно работать. У каждого из них вышло по новому оригинальному роману. «Операция «Гадюка» у Игоря Всеволодовича и «Кольцо Уракары» у Владимира Дмитриевича.
Но не только произведениями крупной формы живет фантастика. Общеизвестно мнение многих неплохих писателей, что хороший рассказ написать сложнее, чем хороший роман. Действительно, на нескольких страницах построить непротиворечивый мир, несколькими штрихами адекватно передать чувства и настроения персонажей, коротко донести до читателя нетривиальную идею — все это доступно не каждому. С другой стороны, начинающему писателю рассказ напечатать несколько проще, чем объемный роман (если, конечно, рассказ талантливый, а роман не откровенно «мачистский» и сулящий издателю успех на рынке потребителей массового чтива). Именно поэтому первооткрывателями новых талантов чаще становились журналы и альманахи. Особенно в советские времена. Достаточно вспомнить, как мы пачками выписывали всевозможные журналы, на страницах которых хотя бы иногда появлялись фантастические рассказы. Конечно, сказывался и информационный голод, и нехватка нормального чтения, чем беззастенчиво пользовались неспециализированные издания, при помощи фантастики не только поднимая собственные тиражи, но и давая читателям немного солнца в холодной воде. Подумать только, фантастику печатал даже журнал «Металлург». Что же происходит на журнальной ниве сейчас?
Рынок фантастики перенасыщен, и просто печатая фантастические рассказы, тираж журнала не поднять. Для этой цели следует печатать известных авторов, которые довольно неохотно идут на сотрудничество: во-первых, мешают занятость и договоры с книжными издательствами, во-вторых, гонорары в неспециализированных научно-популярных журналах относительно невелики, а ради «крылышек и сияния вокруг головы» или, например, ради надежды на литературную премию лучше воспользоваться услугами издания, специализирующегося на фантастике. Поэтому экологическая ниша научно-популярных журналов ныне — молодые авторы, амбициозные, не требующие больших гонораров и сами приносящие рукописи в редакции. На самом деле это неплохое решение проблемы, ведь теперь только от редактора зависит, сможет ли он среди большого самотека откопать настоящие жемчужины, кои, смеем заверить, встречаются. Из журналов-ветеранов в этом смысле стоит отметить «Технику — молодежи», «Химию и жизнь» и «Уральский следопыт». Из постперестроечных изданий — «Компьютерру», ориентированную в основном на миниатюры и юморески в русле компьютерной тематики. В последнем году ушедшего века «Техника — молодежи» — в прошлом, во времена Василия Захарченко, один из лидеров по публикации научной фантастики — предложила читателям в рубрике «Современная сказка» целый блок из многообещающих молодых авторов (Р. Афанасьев, Д. Казаков, Е. Кошелева, О. Овчинников, С. Сидоров и др.), при этом не забыв и о писателях, уже вполне зарекомендовавших себя (С. Логинов, Ант Скаландис, А. Щербак-Жуков, В. Купцов). «Хижина», так во все времена ласково именовали «Химию и жизнь», также ориентируется на молодых — здесь вышли рассказы К. Берендеева, Е. Клещенко, Д. Патрушева. Бывший журнальный патриарх советской фантастики екатеринбургский «Уральский следопыт» переживает сейчас не самые лучшие времена, однако продолжает держаться на плаву в бушующем море нового экономического порядка, умудряясь на почти безгонорарной основе публиковать не только начинающих, но и авторов первого ряда. В 2000 году «Следопыт» закончил публикацию большого и печального романа великолепного уральского автора Владислава Крапивина «Лужайки, где пляшут скворечники». Повести харьковчанина Дмитрия Громова и петербуржца Святослава Логинова наряду с рассказами молодых авторов, информацией о фэндоме и событиях в мире фантастики, к сожалению, были доступны немногим из-за маленького тиража журнала.
Если говорить о так называемых полупрофильных — то есть посвящающих фантастике более половины объема — журналах, то стоит отметить почти полный уход в сторону детектива популярнейшего ранее «Искателя». Зато кировоградский «Порог», к сожалению, малодоступный нашим читателям, проявляет большую активность в деле продвижения русскоязычной фантастики в Украине. Однако в связи с тем, что редакция «Порога» обещает публиковать 80 процентов самотека, ей приходится компенсировать принцип Старджона, непременно возникающий при таком подходе, печатая произведения известных авторов (как правило, из «харьковской школы») бок о бок с молодыми. И диссонанс, вызванный крайне разнящимся уровнем публикаций на страницах одного отдельно взятого номера, не всегда служит журналу хорошую службу. Однако тем не менее заслуги «Порога» в деле продвижения молодежи на рынок фантастики переоценить сложно. В 2000 году в «Пороге» опубликовано несколько десятков рассказов малоизвестных широкому читателю авторов.
Теперь обратимся к специализированным журналам фантастики. Долгие годы на этом поле доминирует «Если», который в 2001 году отпразднует сразу два юбилея — десятилетие журнала и выход сотого номера. Однако «Если» занимает вполне определенную экологическую нишу на Континенте, и для более полного охвата читательских запросов совершенно необходимы конкурирующие издания. В прошлом году было создано два новых журнала — «Фантом» и «Звездная дорога».
Красочный «Фантом», большое внимание уделяющий именно визуальному воздействию на читателя, еще не может окончательно определиться с целевой аудиторией. Декларированный ориентир на молодых яппи, конечно, позволяет журналу занять свое место, практически не конкурируя с другими изданиями, но наличие комиксов и авангардной верстки художественных произведений априори должно будет увести журнал и его читателей в область «мачизма». Ибо слишком больших трудов потребует необходимость адекватно совместить, например, хорошую психологическую прозу с расположенными рядом комиксами о приключениях очередного супермена. Кроме того, не очень понятна позиция редакции в отношении критики. Писатель, на наш взгляд, должен обладать очень большим самомнением, чтобы открыто выступать с критическими заметками, но уровень обзоров от Макса Фрая просто поражает своей безапелляционностью, огульностью, агрессией и попытками возвыситься за счет «опускаемых» авторов. Так и хочется предложить автору «гастрономической» прозы — «Врачу, исцелися сам». Сможет ли «Фантом» существовать дальше, насколько верна его концепция, покажет время. Тем более что на его страницах появилось несколько произведений весьма неплохого литературного уровня, а кроме того, тот факт, что журнал уделяет особое внимание жанру фэнтези, доселе лишь спорадически представляемому на страницах периодики, серьезно укрепляет позиции этого перспективного издания.
«Звездная дорога» также попыталась занять свой оазис. Принцип журнала — публикация только произведений русскоязычных авторов — весьма прогрессивен. Однако редакция журнала с первого (он же восьмой) номера заняла странную позицию, заявив, что все, что она делает, и есть единственно правильная и абсолютная истина. Но. Верстка, редактура и корректура первых номеров журнала не выдерживает никакой критики. Как, впрочем, и уровень рецензий и статей. Впечатление от весьма неплохого букета авторов подрывается тем, что многие произведения уже печатались в других изданиях. Такая практика позволительна для альманахов, но никак не для журналов. А особенно журналов с претензиями. Однако само существование «Звездной дороги» дает отечественным авторам куда больший простор для публикаций, нежели хотя бы год назад.
Журналом-триумфатором года стоит назвать «Если». Ранее ориентированный в основном на западную прозу, ныне журнал занимает лидирующее положение если не по количеству, то, совершенно точно, по качеству публикуемых произведений отечественных авторов. Достаточно сказать, что в прошлом году рассказы и повести, напечатанные на страницах «Если», собрали урожай более чем из двадцати известных литературных премий. Кроме того, на проходившем в Польше «Евроконе» журнал был признан лучшим журналом Европы 2000 года. Стоит отметить, что если в предыдущие годы упор в редакционной политике при публикациях нашей фантастики делался на произведения малой формы, то в последние двенадцать месяцев журнал перенес центр тяжести, предлагая читателям в основном повести ведущих российских фантастов. При этом «Если» хотя и обращает внимание на начинающих авторов, раз в полгода печатая произведения победителей конкурса для дебютантов, тем не менее одним из основополагающих принципов редакции является отбор рукописей по жесткому критерию — наличие нетривиальной идеи и литературное мастерство. Именно поэтому начинающим опубликоваться здесь гораздо сложнее, чем в других изданиях, и на страницах журнала встречаются в основном известные фамилии авторов первого ряда. Так, в прошлом году читатель мог познакомиться с новыми произведениями Е. Войскунского, В. Покровского, Кира Булычева, О. Дивова, А. Саломатова, Ю. Буркина и К. Фадеева, С. Лукьяненко, Л. Кудрявцева, Э. Геворкяна… Особенно стоит отметить повесть А. Громова «Вычислитель» — яркий пример совмещения принципов мачизма и мэйнстризма: нестандартная этика на фоне сильной личности. Ну а повесть супругов Дяченко «Последний Дон Кихот», явно поселившаяся на мэйнстризмовском берегу, была впоследствии переработана в пьесу, постановка которой с успехом шла на подмостках лучших театров Украины. С тем же, что «Если» занимает и лидирующие позиции в жанре non-fiction — практически в каждом номере находится место для интереснейшей критики, публицистики, мемуаров, — вряд ли кто поспорит.
В заключение хочется обратить внимание на следующий момент: наконец после долгого перерыва читателю несколько поднадоели романы и сериалы, и он ощутил интерес к малой форме. Книжный рынок довольно быстро отреагировал на эту тенденцию — появились новые журналы, и практически все крупные издательства постарались в ушедшем году выпустить сборник или альманах. «Фантастика-2000» от «АСТ», «Капуста без кочерыжки» от «Армады-пресс», «Наши в космосе» от «Эксмо», ежеквартальный альманах «Наша фантастика» от «Центрполиграфа» — список можно было бы продолжать долго. И то, что читатели наконец получают все большее поле для выбора, — мажорный аккорд под занавес века!
Для западного менталитета главное — достижение цели. Для восточного менталитета главное — процесс достижения цели. Для русского менталитета главное — постоянное обмывание процесса достижения цели. Все эти различные подходы нашли воплощение в таком странном мероприятии от фантастики, которое называется конвент (от английского convention — съезд, а отнюдь не от convent — женский монастырь). Конвенты в России проходят в течение всего года в разных городах с интервалом в полтора-два месяца. Суть конвента — сбор любителей и профессионалов, формальное и неформальное общение и апофеоз — вручение традиционных премий. О самих премиях, об их объективности, системах голосования можно прочитать в нашей статье «Истина где-то рядом?» («Если» № 2, 2001). Здесь же мы постараемся поподробнее остановиться на том, что же происходило на конвентах последнего года прошлого века. При этом следует учесть, что практически в каждом случае премии вручались за лучшие произведения 1999 года.
Итак, первым крупным мероприятием по традиции стала «Аэлита», которая прошла в Екатеринбурге с 29 марта по 1 апреля. Самый долгоживущий отечественный (а функционирует он с 1981 года) праздник фантастики изначально планировалось провести неделей раньше, однако известные всем политические события оказали серьезное влияние на официальные сроки фестиваля. Однако никакие президентские выборы не смогли повлиять на встречу «Эльфийского Нового года», мероприятия ролевиков, с которым обычно совмещалась «Аэлита». Поэтому основные ролевые акции прошли как всегда в последний уик-энд марта, а карнавал состоялся в самом конце «большой» «Аэлиты». В результате перед оргкомитетом возникли многочисленные сложности в связи с переносом сроков. Кроме того, борьбу за право владеть «Аэлитой» вели несколько финансовых и литературных группировок и изданий, что постоянно мешало команде энтузиастов, составлявших рабочую часть оргкомитета, нормально функционировать, что, конечно же, зачастую отражалось на участниках фестиваля. Тем не менее работа традиционных семинаров фантастиковедения, молодых авторов, фэн-прессы оказалась весьма продуктивной и интересной. Вручение же основных премий состоялось опять в Камерном театре музея писателей Урала. На этот раз приз «Аэлита» достался Вадиму Шефнеру — за общий вклад старейшего питерского писателя в развитие фантастики. Приз имени И. А. Ефремова — за вклад в развитие отечественной фантастики — получила Нина Матвеевна Беркова — известнейший редактор, «крестная мама» нескольких поколений отечественных фантастов, организатор знаменитых малеевских семинаров. Приз «Старт» за лучшую дебютную книгу «Последняя крепость» в упорной борьбе завоевала Наталья Резанова (Нижний Новгород). Мемориальный приз имени В. И. Бугрова (за вклад в фантастиковедение) был вручен московскому критику Владимиру Гопману.
26—27 апреля под эгидой журнала «Если» прошел Второй московский форум фантастики. В форуме приняли участие как российские, так и зарубежные писатели, переводчики, критики. С их участием состоялся Круглый стол, посвященный проблемам развития жанра. Центральным событием форума стало вручение призов «Сигма-Ф». Победители были определены посредством голосования читателей журнала «Если». Ими стали супруги Дяченко за роман «Казнь», Сергей Синякин за повесть «Монах на краю Земли» и Евгений Лукин за рассказ «Страна заходящего солнца». Как покажут последующие события, эти премии были первыми для вышеперечисленных произведений, но отнюдь не последними…
Чемпионат мира по хоккею, проходивший в Санкт-Петербурге, чуть было не сорвал ставшие уже традиционными сроки проведения очередного «Интерпресскона» — с 4 по 7 мая. Конвент все-таки состоялся — на берегу Финского залива в пансионате «Белое солнце», расположенном недалеко от Зеленогорска Ленинградской области. Начало «Интерпресскона» прошло под знаком небольшого скандала — в довольно резких тонах обсуждалась новая система голосования, предложенная оргкомитетом. В результате вопрос о составе голосующих по премии «Интерпресскон» был вынесен отдельным бюллетенем на всеобщее обсуждение. Параллельно шла работа семинаров, читались и обсуждались небезынтересные доклады в исполнении таких мастеров жанра, как Марина Дяченко, Святослав Логинов, Андрей Измайлов и других. Серьезные проблемы поднимались на семинаре «Фантастика и Интернет», который вели Максим Мошков и Дмитрий Ватолин. Основное же событие конференции, «раздача слонов» — вручение премий — состоялось 5 мая. К сожалению, впервые за всю историю «Интерпрессконов» не смог приехать Борис Натанович Стругацкий.
Призы «Бронзовая улитка» по его поручению вручал Эдуард Геворкян. Бронзовой статуэткой, изображающей улитку, ползущую по склону Фудзи, Стругацкий наградил: Виктора Пелевина за роман «Generation П», Сергея Синякина за повесть «Монах на краю земли», Евгения Лукина за рассказ «Страна заходящего солнца». В номинации «Критика, публицистика и литературоведение» премия досталась Вадиму Казакову, Алексею Керзину и Юрию Флейшману за библиографию братьев Стругацких.
Стоит отметить, что некоторым участникам конференции показалось несколько странным, как можно награждать библиографические работы, да еще и касающиеся собственных произведений, в номинации для критиков и публицистов. Также слышались голоса, утверждавшие, что роман Пелевина фантастикой не является и потому недостоин премии. Однако Борису Натановичу, видимо, виднее. Ведь это его премия — и вручает он ее, опираясь исключительно на свои вкусы и пристрастия. Теперь о результатах голосования по премии «Интерпресскон» (проголосовало около 130 человек). Лауреатами стали Сергей Лукьяненко за роман «Фальшивые зеркала», Сергей Синякин за повесть «Монах на краю Земли», Евгений Лукин за рассказ «Страна заходящего солнца»; он же за эссе «Декрет об отмене истории» получил звание лучшего критика. Лучшим издательством традиционно было признано «АСТ».
Несложно заметить, что триумфатором в этом году оказались Евгений Лукин, собравший урожай аж из четырех призов, и журнал «Если», опубликовавший все из премированных произведений малой и средней формы, а также эссе Евгения Лукина. Стоит также отметить совпадение в категориях малой и средней форм мнения Бориса Стругацкого и голосовавших участников конференции, что случается крайне редко. Также нельзя пройти мимо того факта, что весьма высоким оказался коэффициент корреляции между составами победителей по результатам голосования читателей журнала «Если» (премия «Сигма-Ф») и лауреатов «Интерпресскона». По мнению многих участников, этот «Интерпресскон» был одним из лучших за последние годы, хотя некоторые были не удовлетворены как творческой, так и бытовой стороной встречи.
Лауреаты «АБС-премии» были объявлены в Санкт-Петербурге 21 июня. Премия вручается анонимным писательским жюри, которое возглавляет Борис Стругацкий. Дата церемонии выбирается не случайно. Этот день равноудален от дней рождения Аркадия и Бориса Стругацких. «Семигранную гайку» (Золотую медаль лауреата в номинации «Художественное произведение») получил волгоградец Сергей Синякин за повесть «Монах на краю Земли» — и это стало уже четвертой литературной премией, присужденной повести. В номинации «Литературная критика и публицистика» победил Кир Булычев с мемуарным эссе «Как стать фантастом».
В конце июля столицей российской фантастики временно стал старинный сибирский город Томск. Там впервые проходил фестиваль фантастики «Аэлита в Томске». В рамках фестиваля по результатам голосования участников вручались премии «Урания». Лауреатом как «Большой Урании» (лучшее произведение), так «Малой Урании» (лучшее гуманистическое произведение) стал рассказ Владимира Васильева «Ведьмак из Большого Киева».
Харьковский «Звездный мост» проходил с 14 по 17 сентября. По количеству призов на душу населения этот конвент сильно опередил все остальные. Назовем только некоторые: лучшим сериалом признали цикл Сергея Лукьяненко и Владимира Васильева о Ночном и Дневном Дозорах, лучшим романом стал «Рубеж», совместное творчество М. и С. Дяченко, А. Валентинова и Г. Л. Олди. Лучшим дебютом почему-то была признана книга, вышедшая в 2000 году, и это несмотря на то, что год еще не закончился, — лауреатом стал пермский автор Д. Скирюк.
Через неделю после харьковских событий с 21 по 24 сентября состоялся пятый, юбилейный, Конгресс фантастов России, дата проведения которого совпала с десятилетним юбилеем проводящего эту конференцию издательства «Тегга Fantastica». Видимо, именно в связи с юбилейными мероприятиями в Санкт-Петербург было приглашено рекордное количество иностранных гостей. Ими стали Алан Дин Фостер, Роберт Джордан и Лоис Макмастер Буджолд. Правда, в связи с болезнью ни на одном из мероприятий так и не появился Борис Стругацкий. А мероприятий было довольно много — дискуссии, пресс-конференции и даже митинг у памятника Гоголю с театрализованным представлением и разрыванием на кусочки огромной гоголевской шинели. Куски выдавались всем желающим. Следует заметить, что Конгресс фантастов России становится все менее доступным для людей даже со средним достатком. Огромный по нынешним меркам оргвзнос для участников, безусловно, окупается хорошей гостиницей, обедами в «Метрополе», множеством приват-пати, фуршетов и банкетов, однако создается впечатление, что через несколько лет гостями фестиваля смогут быть только «новые русские». Кроме того, Профессиональное Жюри, вручающее премии «Странник», уже который год противится попыткам организаторов расширить его состав. Например, в этом году не были приняты Ник Перумов и супруги Дяченко. Видимо, их посчитали недостаточными профессионалами. Особенно странным выглядит это решение в отношении Дяченко, ставших финалистами по всем литературным номинациям текущего «Странника». Традиционная церемония вручения призов премии «Странник» прошла довольно оживленно. И это несмотря на то что вся интрига «кто что получит» была практически потеряна уже после публикации финальных троек. Во всяком случае, Ваши покорные слуги угадали практически всех победителей.
Тем не менее лауреатами последнего «Странника» тысячелетия стали: все те же Марина и Сергей Дяченко с романом «Казнь», Владимир Михайлов с повестью «Путь Наюгиры», опять Евгений Лукин с рассказом-чемпионом «Страна заходящего солнца», Павел Вязников с переводом романа Фрэнка Герберта «Дюна». Лучшим критиком Жюри признало Дмитрия Володихина, лучшим редактором — вебмастера сайта «Русская фантастика» Дмитрия Ватолина.
На этом мы позволим себе закончить описание прошлогодних конвентов и премий. Хотя были и другие, например, июньское мероприятие в Уфе, августовская премия критиков «Филигрань» (ее лауреатами стали Э. Геворкян и А. Громов), ноябрьский ролевой «Зиланткон» и прочие, менее заметные на общем фоне, события, о которых ограниченный объем статьи не позволяет более полно рассказать.
Все описанное нами — уже часть истории прошлого тысячелетия. Однако жизнь продолжается, и началась уже новая эпоха. Эпоха «первых» — ведь все, что будет происходить и происходит в этом году, по праву будет носить гордое звание «первый в третьем». Подождем результатов. И надеемся, многие отмеченные нами в этом обзоре авторы и произведения еще громко о себе заявят во время присуждения им очередных литературных премий.