Я вздохнул и улыбнулся ей в ответ.
После просмотра фильма мы всей дружной компанией прогулялись в кафе «Молодёжное», что находилось рядом с кинотеатром «Пионер». Там мы заказали молочные коктейли и мороженое. Уселись за стол у окна, обсудили только что просмотренный фильм. А заодно и фильм «Гиперболоид инженера Гарина», который покажут в «Пионере» сегодня вечером.
Кафе «Молодёжное», как две капли воды походило на кафе «Юность». За тем лишь исключением, что в нём мы почти не увидели знакомых лиц — именно «почти», потому что пару знакомых мы здесь всё же встретили: Лену Зосимову и Фёдора Митрошкина. Лена нас заметила, помахала нам рукой. Фёдор нам тоже кивнул и тут же поправил узел галстука под воротником рубашки.
После кафе мы не разошлись — весёлой и шумной гурьбой ввалились в квартиру Лукиных. Виктора Семёновича и Веры Петровны дома не оказалось. Мы восприняли это обстоятельство, как повод оккупировать гостиную. Мы выдвинули на середину комнаты стол, заняли за ним места. Иришка принесла из нашей комнаты пачку ещё не распечатанных писем, но мы к ним так и не притронулись.
Потому что Лукина вспомнила о гитаре, с которой я вчера вечером прогуливался. Выпытала у меня цель вчерашнего путешествия — я признался, что устроил уличный концерт. С чего вдруг на меня снизошла подобная блажь, никто не поинтересовался. Зато всех заинтересовало, что именно я вчера пел. Иришка снова убежала в спальню — вернулась оттуда с гитарой в руках, вручила её мне.
Я забросил ногу на ногу, пробежался кончиками пальцев по струнам.
— Вася, а спой нам про медведей, — попросила Надя. — Мне нравится эта песенка. Весёлая.
Я покачал головой, сказал:
— Нет, про медведей не хочу…
На пару секунд задумался.
Затем переспросил:
— Весёлую, говоришь? Есть такая. Причём, её написали для того же фильма, что и песню о медведях.
Я посмотрел на лица слушателей и объявил:
— Музыка Александра Зацепина, слова Леонида Дербенёва. Песня называется: «Если б я был султан». Исполняет ученик десятого «Б» класса сорок восьмой школы города Кировозаводск Василий Пиняев.
Я поклонился, потребовал:
— Поаплодируйте, пожалуйста.
Иришка и Надя неуверенно хлопнули в ладоши.
— Кончили аплодировать, — сказал я.
Гитарные струны ожили под моими руками.
Я улыбнулся и запел:
— Если б я был султан, я б имел трёх жён…
После вчерашнего концерта мои пальцы слегка побаливали. Они отвыкли от игры на гитаре: расслабились, поглаживая клавиши пианино. Но повиновались мне прекрасно. Как и вчера. Как и вчера на лицах моих слушателей заблистали улыбки. Идея «иметь трёх жён» Черепанову и Тюляеву пришлась по душе — Надя и Иришка отреагировали на эту серьёзную мужскую мечту, как на шутку.
— … Не очень плохо иметь три жены…
Я заметил: лежавшие на столешнице руки Черепанова и Степановой будто бы случайно прикасались друг к другу. Надя и Лёша слушали моё пение, улыбались. Они чуть покачивали головами — делали это синхронно, словно исполняли хорошо отрепетированный танец. Черепанов сидел за столом, горделиво приосанившись. Мне почудилось, что за прошедший месяц Лёша слегка подрос.
— … Но очень плохо, с другой стороны…
Не сутулилась и Лукина. Она замерла, расправив плечи и выпятив грудь (как я ей и советовал). Её распущенные волосы блестели. Блестели и Иришкины глаза: хитро и игриво. Я невольно отметил, что Лукина — красивая девчонка. Подумал, что Тюляеву не следовало расслабляться: во время учёбы в университете у моей двоюродной сестры наверняка появится множество поклонников.
— Зульфия мой халат гладит у доски…
Я отметил, что мои опасения так и остались лишь опасениями. После вчерашнего уличного концерта я чувствовал себя превосходно. Никаких хрипов, никакого першения в горле, никакой головной боли. Голос звучал идеально. Я легко менял его тональность, будто делал это переключением тумблера. По-прежнему наслаждался пением. Это моё наслаждение разделяли и мои слушатели.
— … Не очень плохо иметь три жены… — пропел я.
— … Но очень плохо, с другой стороны!.. — хором поддержали меня Иришка, Надя, Лёша и Геннадий.
Вечером вернулись домой Иришкины родители — наши гости разошлись по домам.
Иришка прибралась в гостиной. Я отнёс в спальню стопки писем — отметил, что сегодня мы не прочли ни одного письма.
Не приступили мы с Лукиной к чтению писем и перед сном. Иришка уселось на своей кровати, уткнулась носом в газету «Правда» (готовилась к завтрашней политинформации в начале классного часа).
Меня позвал на кухню Виктор Семёнович.
Иришка тоже, было, дёрнулась следом за мной. Но Виктор Семёнович остановил её. Он заявил дочери, что хочет со мной «серьёзно поговорить».
Я заметил вспыхнувшую в Иришкиных глазах тревогу — заверил сестру, что «всё будет хорошо».
Мы с Иришкиным отцов вошли на кухню.
Виктор Семёнович прикрыл дверь. Он уселся за стол напротив меня, вынул изо рта трубку.
Лукин склонился над столешницей и прошептал:
— Хочу поделиться с тобой, Василий, секретом.
Он смущённо улыбнулся, пожал плечами и добавил:
— Больше не с кем. Только тс…
Виктор Семёнович поднёс к губам палец, посмотрел мне в глаза.
Я кивнул. Провёл пальцем по своим губам, словно закрыл их на замок-молнию (такой жест обычно показывала моя вторая жена).
Иришкин отец бросил взгляд через плечо. На секунду замер: прислушивался (в гостиной бубнил телевизор).
Он снова взглянул на меня и заявил:
— Василий, я долго думал над нашим с тобой разговором. Помнишь, мы с тобой рассуждали о развитии автомобильной промышленности в СССР? Тогда мы говорили о строительстве нового завода по производству легковых автомобилей. Ты спрогнозировал, что его построят в Ставрополе… то есть, в Тольятти.
Я снова кивнул.
— Помню.
— Так вот…
Виктор Семёнович закусил загубник трубки и словно на пару секунд погрузился в раздумья.
— … Я решил, что поработаю на этом заводе.
Лукин посмотрел мне в глаза.
Он не дождался от меня бурной реакции — пояснил:
— У меня друг работает в Москве, в Министерстве. Мой бывший однополчанин. Мы с ним вместе в окопах около Южного Буга селёдку из бочек ели. Потом меня ранили — наши пути разошлись. Но мы переписываемся… впрочем, не суть.
Лукин махнул рукой.
— Василий, я тут подумал на днях, о том, что ждёт меня в ближайшие годы, — сказал он. — Дети выросли: сын уже уехал, а дочь в этом году в университет поступит, скоро и замуж выйдет. Будем мы Верой сидеть дома, ругаться от скуки…
Виктор Семёнович усмехнулся.
Заявил:
— Так и будет, Вася. Точно. Поэтому я пришёл к выводу, что ещё не созрел для спокойной домашней жизни около телевизора. Чувствую, что хочу движения, активной работы. Душа просит новых вызовов и новых свершений. Чувствую себя сильным и энергичным, понимаешь?
— Понимаю, Виктор Семёнович. Вы ещё не устали от жизни.
Лукин указал на меня трубкой.
— Вот-вот, — сказал он. — Не устал. Двадцать лет назад я устал от войны. В этом я был совершенно уверен. А сейчас я уверен в том, что до сих пор не устал от жизни. Покой хорош, пока растишь детей. Но затем он кажется… не покоем, а отсутствием жизни.
Иришкин отец вздохнул.
— Как бы тебе это объяснить, Василий…
— Виктор Семёнович, я понял, о чём вы сказали.
Лукин приподнял брови.
— Ты умный парень, Василий, — сказал он. — Понятливый, не по годам. Думаю, ты уже сообразил, почему я упомянул новый завод. Здесь, у нас, словно болото. А на строительстве нового завода забурлит жизнь. Вот это самое бурление меня сейчас и манит.
Виктор Семёнович вновь обернулся и взглянул на дверь.
Затем он сказал:
— Похожее бурление, определённо, было здесь, в Кировозаводске на тракторном заводе, после войны. Наш завод мы восстановили буквально из руин. Все мы понимали, что делали большое и нужное для нашей страны дело. Работали в четыре смены, не покладая рук.
Лукин взглянул поверх моего плеча на окно, улыбнулся.
Мне почудилось, что эта улыбка омолодила его лет на пять.
— Трудное было время, — заявил Виктор Семёнович. — Трудное, но интересное. Особенно для нас, для ветеранов. Ведь мы несколько лет мечтали о том, как вернёмся домой, восстановим страну и завод. Восстановили. Скоро выпустим наш миллионный трактор!
Лукин взмахнул трубкой.
— Представляешь, Василий, миллионный⁈ Мы уже решили, что напечатаем фото этого трактора в городской газете. Чтобы весь город гордился нашим достижением. Сказал бы мне кто в сорок втором, что такое случится — я бы не поверил. Но трактор будет.
Виктор Семёнович закусил загубник трубки и тихо добавил:
— Завод легковых автомобилей мы тоже построим. Хочу и в этом поучаствовать. Так и написал своему приятелю из Министерства. Опыт работы с кадрами у меня большой. На новом месте он пригодится. Да и упорства у меня хватит — мой друг об этом прекрасно знает.
Виктор Семёнович вздохнул и спросил:
— Что думаешь, о моём решении, Василий? Или считаешь: староват я для новых свершений? Дорогу молодым?
Я улыбнулся и ответил:
— Вы не старик, Виктор Семёнович. Опыт у вас, действительно, большой. Но и энергии ещё предостаточно. Всё у вас получится. Было бы желание.
— Вот и я так думаю, — сказал Лукин.
Он вздохнул и попросил:
— Василий, ты только моей дочери пока ничего не говори. Вера тоже ещё не знает о моём решении. Да и что тут знать-то? Пока ещё ничего не ясно. Ответ из Москвы я не получил. Ну, а там… посмотрим.
Перед сном я сказал:
«Эмма, найди мне информацию о Викторе Семёновиче Лукине. Год его рождения я не знаю. Место рождения… обойдемся и без него. Добавь в поиск фразы: „город Кировозаводск“ и „Кировозаводский тракторный завод“. Ещё, пожалуй, добавь в поиск словосочетания „город Тольятти“ и „Волжский автомобильный завод“. Есть что-нибудь?»