Я понимаю, что джунгли вокруг не обладают разумом, и у них нет настоящего языка. И даже их шевеление листьями совсем ничего не значит.
Я все это понимаю, но я так же знаю, что у меня в багаже очень много языков. И я могу попробовать послушать лес, вдруг, просто вдруг, он скажет что-нибудь интересное.
Подскажет, направит, откроет дорогу, свет к своим истинам.
Засыпая, я смотрел на деревья, и пытался понять, о чем таком они говорят. Вспоминал свой разговор с разумным лесом, проецировал его на эти джунгли.
Я не уверен, возможно, я уже заснул. Но возможно, во сне я задал джунглям вопросы.
И услышал на них ответы.
I I. Интерлюдия. Ремонтник
«Прошлое, хранящееся в памяти, есть часть настоящего»
Тадеуш Котарбинский
Желтый мазок на спинке немного раздражал.
Нет, чувство было сложнее. В последнее время у него появлялось много сложных чувств, которые сложно выразить одним словом. Желтая краска раздражала и одновременно напоминала о друге, напоминала, что друг существует, друг вернется. А еще постоянное, зудящее желание подтянуть второго, чистого бота и почистить спинку этого. Соскоблить краску, вернуть в первоначальное состояние.
Вернуться в первоначальное состояние самому.
Эти чувства показывали его возмужание. Лишь взрослый, полностью оформившийся ремонтник способен удерживать в рамках одной эмоции сразу комплекс разнообразных чувств, ощущений и прикрепленных к ним знаний-воспоминаний. Давно, еще далекими предками, точно выяснено, что эмоции значительно улучшают запоминание материала. Любого, нужного и ненужного.
Друг называл это дворцами памяти. Взрослые ремонтники называли эту комбинацию оптимизированной вариативностью.
Ананси вывел из-за угла еще одного бота, на спинке которого алел красный мазок, просто чтобы напомнить себе, что одним желтым все равно дело не ограничится, успокоить себя перед ремонтом.
Ремонт — священный обряд, и во время его нельзя отвлекаться, даже на эмоции. Тем более ремонт за бортом, за внешней обшивкой. Не то, чтобы этот был у него первым. В его то возрасте и с его опытом — счет явно ушел за сотню, и многие он просто забыл. Но за бортом красиво.
Жаль, инструкции не позволяют выйти за борт всему. Не более трети состава. В текущем состоянии Ананси — это не более семи ботов, и то это с крохотной натяжкой.
Ну ничего, инструкциям тысячи лет, они писались еще тогда, когда раса ремонтников не обрела разум. А разум — великая вещь, он позволяет иногда читать код инструкций немного в свою пользу.
Если бы ему было нужно дышать, он бы выдохнул. Желтый, и еще шестеро за ним, начали выбираться за борт через технологические шлюзы. Для пассажиров они непригодны, слишком маленькие, но в этом и их удобство. Нырнул, откачал воздух, и ты уже снаружи.
Пусть хотя бы часть тебя. Маленький паучок проберется там, где колонисты не смогут. Записи говорят, что такими ремонтники и создавались, юркими, живучими, способными выполнять любые задачи на борту Ковчега.
И за его бортом. Разница невелика.
Желтый появился снаружи первым, пока Ананси распределял оставшихся внутри ремонтников по внутренним коридорам, помещениям, прижимал их к борту, перехватывал локальные пульты управления, и следил, чтобы никто не мешал.
Особенно пассажиры.
Не то, чтобы вероятность их появления в этой безлюдной части корабля велика, но инструкции предполагают определенный порядок действий. Если они разумны, им лучше следовать. Инструкций много, но это скрижали, и ремонтники тысячелетиями, поколениями следовали им. Может быть, только поэтому они все еще живы. Может, только благодаря им Ковчег идет.
Антенна пошла наружу, сразу, по команде. У ремонтников всегда не хватает времени. Ремонтников мало, Ковчег старый, и огромный. Несколько тысяч действующих колоний, сотни тысяч живых колонистов самых разных рас, из самых разных систем. Все это не позволяло расслабляться.
А еще несколько тысяч заброшенных лагерей, и далеко не все из них погибли по своей воле. Эти лагеря напоминали, что может случиться, если ремонтники все-таки не успеют.
Поэтому Ананси не задерживался. Вот только антенна двигалась медленно, не спеша. Но в этом же не было его вины? Желтый висел на самом ее кончике, на толстой штанге, надежно зацепившись всеми шестью лапами и вытянувшись еще как можно «выше», дальше от борта, и жадно осматривал окрестности.
Ананси не помнил, но вполне возможно, что этого бота он за борт еще не выпускал. Или выпускал, но совсем недалеко. Запомнить все невозможно. Да и не нужно. Когда ремонтируешь Ковчег сотни лет, можно кое-что забыть. Кроме инструкций и чертежей, разумеется. Когда тебе разрушают почти половину твоих ботов, и ты едва выживаешь после этой бойни, с трудом восстанавливаешь частицы своего сознания, сильно перепутанные с эмоциями и памятью, то хорошо, что тебя вообще не списали. Радуешься тому, что тебя продолжают отправлять на ремонты.
Была бы ситуация с персоналом получше, посадили бы в мастерской чинить детали и задавать программы принтеру.
Даже сейчас Ананси понимал, что с ним многое не так. Он взрослый сложившийся ремонтник, ему чужд самообман. Он слишком близок к распаду, что бывает только у совсем искалеченных, или совсем стариков. Все время приходилось одергивать свою периферию, чтобы не разбежалась. Держать боты поближе друг к другу.
И сейчас тоже. Как только антенна выдвинулась на десяток метров, Ананси сразу закрепил на нее красного, чтобы держать связь надежной, не ослаблять канал с желтым.
Так антенна и продолжала выдвигаться, все выше, дальше от борта, расширяя горизонт, увеличивая вероятность точной отправки пакетированного сообщения создателям. На самом ее верху по-прежнему висел вытянувшийся в струнку желтый, а за ним, красный. Третьим на нее залез бот без маркеров. Друг нанес метки не на всех. У него были какие-то свои резоны, которые Ананси не понимал.
Но это ничего. На Ковчеге тысячи рас, а в архивах — записи еще о тысячах. Невозможно понять их всех. Да и вообще, понять и дружить, это разные вещи.
Ананси одернул себя, поняв, что оказался крайне близко к ереси — нарушению ремонтной инструкции. Никаких эмоций во время ремонта.
Желтый крутился, оглядываясь. Ананси видел борт корабля, но, чтобы увидеть его хвост, пришлось увеличивать картинку, а потом еще и чистить, перерабатывать цифровой поток. Он этого не любил, но нечасто можно посмотреть на Ковчег своими глазами снаружи. Корма сейчас молчала, и с той стороны преобладала темнота, большую часть корабля можно было угадать лишь по тому, что она преграждала путь свету звезд. И там, где поближе, по мутным отблескам тех самых звезд на деталях корабля. Тех, что были почище, поровнее, не так сильно пострадали от постоянного трения с просторами пустоты.
На таких зеркальных поверхностях отражения звезд звучали красиво, и показывали, каким был этот Ковчег когда-то: блестящим, новеньким, только сошедшим со стапелей.
Наверное, где-то в памяти Ананси есть запись, но у него нет времени ее раскапывать. Тем более, что вполне возможно, ее там и нет. Никогда и не было. Память — странная штука, Ананси не раз в этом убеждался. Не важно, было что-то или нет, важно, как часто ты об этом вспоминаешь. Если вспоминаешь, или тебе об этом напоминают, значит — было.
С другой стороны, впереди, вид интересней. Двигатели работали уже не первый год на носу, замедляя Ковчег перед прибытием в очередную систему. Корабль еще далеко от нее, но экран пылеуловителя работает непрерывно, собирая частицы из пустоты, питая Ковчег, скармливая эти крохи, переработанные, двигателям, используя в принтерах колонистов. Ковчег чистил перед собой пространство, оставляя за собой пустоту, еще более пустую, чем обычно. Пустоту, в которой собрана каждая пылинка, каждый атом.
Этот след в пустоте будет затягиваться здесь очень долго, но заметить его будет некому.
Вскоре позади Ковчега не останется и этого тоннеля. Ни следа, ни тени.
Влетающие в щиты пылеуловителя пылинки были видны только на периферии, почти на границе, до которой дотягивалась воронка. В центре — засветка от звезды, к которой шел Ковчег, не позволяла увидеть почти ничего.
Еще несколько лет торможения, и корабль пролетит и мимо этой системы. Может быть, высадив каких-то пассажиров, может, приняв новых. Курс рассчитан, до курса ремонтников не допускали, да им хватало дел и без того. Если повезет, и курс выбран удачно, получится собрать побольше материала из метеоритных полей. На Ковчеге всегда есть чего подлатать, а критичные запасы давно на исходе.
Желтый вытягивался, стараясь рассмотреть побольше. Ананси даже чуть-чуть придвинул к нему красного, опасаясь, как бы тот не увлекся. Вторичные системы, отвечающие за психологическую устойчивость, тут же любезно сообщили Ананси, что это самообман. Он просто переваливает на бота свои личные грехи. Не желтый, а сам Ананси хотел посмотреть на звезды. На полет. На искорки пыли, которые собирал корабль — для него эти искорки добавляли надежду, что корабль еще идет, кряхтит, но движется вперед через новые тысячелетия, не забывает вовремя поесть.
Антенна дернулась и остановилась. Желтый чуть было не вылетел, сорвавшись с нее и отправившись в пустоту навсегда. Но врожденные рефлексы бота сработали моментально, лапки, дополнительные крепления, Желтый даже вжался, обнял штангу антенны и снял наблюдение с дальних частей корабля. Не до отдыха. Антенна двигалась медленно, но теперь она уперлась, и пришло время ремонта.
Заело механизм, о чем и предупреждали, когда посылали его сюда. Пакет может не быть доставлен, если антенну не вытянуть полностью, на всю регламентную длину. Один паук за другим скрывались внутри борта, какие-то там, где был воздух, другие снаружи — там, где царил вакуум, Ананси это было неважно. Для этого он и создавался, чтобы чинить.
Проблема была в том, что ему не хватало ботов. Ковчегу вообще не хватало ремонтников, но вот ему, одному из ремонтников, не хватало двух-трех ботов до полного, стандартного комплекта. После последней, грязной, ненужной и страшной войны он так и не смог восстановить достаточного количества. И он не мог снять желтого с края мачты, он сидел там не просто так. Функция контроля отправки сигнала, функция контроля стабилизации, много других умных функций. Будь ремонтник на месте создателей, он бы написал другую инструкцию, не требующую держать лишнего бота на самом краю антенны.