Местные библиотеки оказались пусты. В городах попадались статуи, изображавшие что угодно, только не живых существ. Полуразрушенные дома стояли пустыми, без мебели и бытовой утвари. И никакой техники! Ни одной штуковины, по конструкции которой можно было бы догадаться о строении аборигенов!
Словно планетку нарочно вычистили перед прилётом гостей.
Зато картинных галерей хватало – с теми самыми впередильщиками и подвальниками. Ксенологи, обнаружив очередные аляпистые шедевры, в ярости скрежетали надкрыльями, а штурман-ветеран Секер – проверенный боец! – однажды не выдержал и швырнул термогранату в музейный подвал.
Инженеры умудрились настроить приборы крейсера на считывание информации с древних магнитных лент, обнаруженных на планете. Команда набилась в кают-компанию; гул стоял такой, что переборки резонировали и дрожали. По знаку капитана включили воспроизведение и… кто-то за спиной Хайса прошелестел с ужасом: «Опять впередильщики! Они ещё и двигаются!»
Магнитные ленты уничтожили с особым наслаждением.
Классификатор закончил работу. Горделивый Чакаур ввёл алгоритм поиска существа, обитающего на планете в единственном экземпляре.
– Проще простого, – биолог вышагивал по рубке, воздев усики к потолку и снисходительно пощёлкивая хватательными ногами. – Глупо искать признаки разума, пока мы не узнаем о его проявлениях. Зато вычислить местного, для которого на осталось пары – элементарно. Ни птички, ни медведи никогда не додумаются до такого гениального решения!
Через сутки классификатор признал, что на планете нет уникальных существ. Для всякой твари нашлись родственные виды, более-менее совпадающие по параметрам. Для углублённого анализа требовалось перейти к препарированию отловленных образцов.
Иллюстрация к рассказу Игоря darkseed Авильченко
Вечером Чакаура подали в агар-агаровом студне.
Команда была в полушаге от бунта. Зонды-шпики передавали, что копошившиеся на соседних континентах гризи с пти-ок-беями тоже дошли до предела. Обидно знать, что тебе крутят усики, но когда рядом соперник, когда ежеминутно ждёшь, что он преуспеет там, где ты провалился… невыносимо!
Поэтому Хайс даже не удивился, когда к исходу второго дня по крейсеру разнёсся вой сирен и металлический голос заскрежетал:
– Тревога! Боевое столкновение!
Капитан не может ввязываться в стычки, но иногда устоять невозможно.
Хайс лично возглавил десант.
Они ворвались в город, когда подлые гризи добивали исследовательскую группу. Свистела шрапнель, рыжими плевками летала плазма, по улицам ползли угольные щупальца гари. От половины домов остались груды мелкого щебня. Мирные ксенологи эмпузов дорого отдавали свои жизни.
Десант рассредоточился. Бойцы скользнули в задымлённые переулки, и через секунду то тут, то там послышались вопли умирающих гризи.
На Хайса выскочил здоровенный самец.
Его серая в подпалинах шерсть стояла дыбом, чудовищный огнемёт, зажатый в мощных лапах, беспрестанно зашвыривал сгустки плазмы в окна и дверные проёмы. Медведь был взбешён. Он слышал крики товарищей и теперь метался в поисках врага.
Хайс замер. Он знал, что хитиновый покров уже мимикрировал под развалины, и, если не выдать себя неловким движением, гризи проскочит мимо. Даже знаменитые орденские татуировки не привлекут его внимания.
Едва медведь отворачивался, капитан делал шажок вдоль стены и снова замирал. Он подкрадывался. Что за прекрасный миг! Что за упоительное ощущенье! Азарт, смертельная дуэль, предчувствие удачной охоты!
В доме напротив мелькнул эмпуз. Гризи взревел и застрочил очередями, выжигая и каменные стены, и сам воздух.
Хайс прыгнул.
Медведь заметил движение и отмахнулся огнемётом.
Капитан пригнулся. Оружие свистнуло над головой. Враг крутанулся.
Хайс вскинул хватательные ноги и одним ударом перерубил лапы громадного гризи.
Глядя на умирающего врага, капитан ощутил, насколько он был взвинчен в последние дни. Насколько тяжело переживал бесплодные поиски, насколько не готов был смириться с провалом. Но какой прекрасный отдых: сразиться с тем, кто вдвое превосходит тебя и ростом, и силой!
Бой закончился. Эмпузы потеряли семерых, убитых гризи оказалось втрое больше.
– Возвращаемся! – скомандовал Хайс бойцам. – И не забудьте прихватить медвежатины.
На следующий день гризи убрались с планеты.
Впрочем, это была единственная радость.
Проклятый абориген так и не объявился.
– Обер-сержант Шиншиопай Третий, – проскрежетал Хайс в ярости, когда на закате ленивец позвал его на пляж. – Галактопатруль морочит мои фасеты! Здесь нет аборигена – ни последнего, ни предпоследнего. Будь эта тварь на планете – мы бы давно обнаружили её.
Пушистый негодяй хихикнул.
– Вовсе нет, если хозяин не желает показываться гостям. Согласись, мой воинственный друг: кто покажется вам на глаза после вчерашнего? Куча трупов, город разнесён в пыль, а победители сожрали побеждённых. Разве так ведут себя в чужом доме?
– Медведи начали первыми, – сказал Хайс, отворачиваясь. – Но факт остаётся: на планете нет разумной деятельности, а значит, нет разума. Мои инженеры даже вариант с нематериальностью аборигена отработали. Мы исследовали все энергетические потоки планеты, и я могу гарантировать: местный, если он существует, не бестелесен.
Шиншиопай Третий, сидя под деревом, кивал пушистой головой и улыбался. Он вроде соглашался с Хайсом, но в прищуренных глазёнках светилась хитреца тайного знания. Он вытащил из-за пазухи булку и швырнул на песок.
– Присаживайся, мой мудрый капитан, подождём.
Через минуту на пляж спикировала птица с серыми крыльями и белой головой. Она схватила угощение и хотела взлететь, но булка оказалась с секретом. Сколько ни билась воровка, хлеб даже не шелохнулся. Тогда птица уселась сверху и стала выклёвывать маленькие кусочки еды.
Вскоре к ней подлетела вторая птица, затем третья, четвёртая. Они садились на песок и бочком-бочком подскакивали к угощению. Но всякий раз первая встопорщивала перья и с гневным клёкотом отгоняла товарок. Другие птицы смотрели, как исчезает хлеб, и сипло орали на обидчицу. Наконец они не выдержали: поднявшись на крыло, стая принялась выписывать круги над пляжем. Всякий раз, оказываясь над жадиной, птицы бомбардировали её помётом; уже через минуту и песок, и булка утонули под вонючими серыми комьями.
Первая птица заорала, но поздно: еда пропала. Тогда она расправила крылья и улетела прочь.
Хайс вздохнул.
– Ладно, я понимаю твою аллегорию. Планета не достанется никому, если мы будем ссориться и драться. Разумеется, легче лёгкого забросать друг друга помётом, как бестолковые птицы. Я всё понимаю. Но это не означает, что абориген существует.
– На самом деле, – усмехнулся ленивец, – я хотел намекнуть на другое. Смотри, как интересно получается. Я бросил хлеб, который выращен и приготовлен по рецептам моей родины, из семян, выросших на моей родине. А местная птичка его с удовольствием скушала.
Или, скажем, вчерашний инцидент. Победители-богомолы отужинали побеждёнными гризи и остались довольны. А ведь вы из разных миров. С разной микрофлорой, с разным метаболизмом. Так почему же вы, эмпузы, не умерли в страшных муках от инопланетного медвежьего яда? Почему готовы восполнить припасы мясом пти-ок-беев? А твой милый биолог: кажется, он собирался отужинать мною?
– Подумаешь… эмпузы всегда ели врагов, да и гризи не прочь.
– Именно! Так не бывает, но так есть. Почему? Думаю, ты найдёшь ответ, если полюбуешься на местных пингвинов.
Ленивец сомкнул веки и, прикинувшись спящим, оборвал разговор. Хайсу ничего не оставалось, как возвращаться на крейсер.
Он запросил информацию по пингвинам. Аналитик удивился:
– Капитан, этот вид бесперспективен, – но вывел данные на экран.
Если не считать мелких отличий, перед Хайсом предстал типичный – только голый – пти-ок-бей.
– Забавное совпадение, правда? – весело скрежетнул аналитик.
Капитан затаил дыхание. Кажется, он догадался, к чему клонил Шиншиопай Третий.
Вскоре он отыскал картинки с гималайскими медведями, точь-в-точь похожими на гризи. Чуть позже обнаружились осьминоги-аргонавты – вылитые октапузы из Шестого Сектора; своего приятеля из Патруля он узнал в бурогорлом ленивце.
Хайс выгнал всех из рубки, запер двери и дрожащей ногой ткнул в раздел «богомолы»…
– Спятить можно, да? – улыбался Шиншиопай Третий, распушившись под лучами закатного солнца. – Все галактические расы зародились на одной планете. Здесь наш всеобщий инкубатор.
– Невозможно! – стонал Хайс. – Я отказываюсь быть твоим сопланетником или сопланетником медведей, птиц, осьминогов… лучше я запишусь в брачную команду, чем терпеть такое!
Обер-сержант пожал плечами.
– Как пожелаешь. Но кошмар не в том, что в нас много общего. Кошмар в том, что наши расы не родились – нас сделали. Видимо, тот самый последний абориген, которого ты, мой воинственный друг, так и не отыскал. Других объяснений я не вижу. Между прочим, пти-ок-беи спешно покинули планету; кажется, они тоже догадались.
Патрульный умолк, катая песок в трёхпалой лапе, а Хайс, набравши воздуха, с отчаянием засвистел ему в ухо:
– Кому нужна эта правда? Подобное знание взорвёт Галактику! Сколько народов почувствуют себя обманутыми? Сколько цивилизаций рухнет? Сколько миров окутает пламя религиозных войн? Так может, умнее случайно забыть на этой проклятой планете десяток взведённых кварковых бомб? Чтоб наверняка…
Обер-сержант вздохнул.
– Капитан, вы собираетесь взорвать своего Создателя? – прошептал ленивец. – Своего Бога?
– А если его здесь нет?
– Когда и кто знал точно? – патрульный помотал головой. – Не выйдет, дружище. Не с нашими возможностями и не с его умениями. Пушистый астероид! Три расы не сумели его найти! Что уж мечтать о физическом воздействии?
– Но если его нет?! – заорал Хайс.