— Значит, все мы оказались здесь случайно? — спросил Иван.
— Конечно. Если бы я стал крутить другую комбинацию, то и результаты были бы другие. На каждой планете у нас есть агенты. Я тоже когда-то был агентом на Земле.
— А память у тебя когда отшибло? — Иван подступил к сержанту. — Ну-ка, вспоминай номера!
— Сейчас… Э-э-э… Начал я не то с тысячи, не то с сотни…
— Начали вы с четырехсот сорока, а кончили пятьсот десятью, — сказал горбун. — Номера эти вы записали на бумажку. А бумажку положили во внутренний левый карман.
— Точно! — хлопнул себя по лбу сержант. — Вспомнил! А ты памятливый… сморчок!
— Вы мне бумажку сами показывали…
— Тихо! — прервал их Иван. — Не будем терять время. Кто под каким номером шел, ты, конечно, не помнишь?
— Как же я запомню! Вы же все в мешках и ящиках прибыли. Упакованные.
— Тогда делаем так, — сказал Иван. — Я сажусь в камеру. Кто-нибудь набирает номер. Я хорошенько рассматриваю то место, в котором окажусь, потом возвращаюсь и рассказываю — где был, что видел.
— Ты можешь попасть в такое место, что оттуда и кости твои не вернутся, — сказал библиотекарь.
— Антропоид для этой цели определенно не годится, — поддержал его разогретый и укутанный теперь в несколько шуб медведь.
— Тогда пошлите меня, — вперед вывалился пень. — Раньше я жил в жерле вулкана, пил кипящий олеум, ел замерзший азот и охотился за низко летящими метеоритами…
Подобрав щупальца, он залез в приемо-передающую камеру, крышка за ним автоматически захлопнулась, и все вокруг сразу затряслось и загудело, как гигантский трансформатор.
— Предупреждаю, — сказал сержант. — Сейчас на ваших планетах совсем не та историческая эпоха, в которой вы жили. Вернетесь вы в тот момент времени, из которого вас забрали, или нет, зависит от синхронизатора. Я умею его включать, но не умею регулировать, а он часто барахлит.
Кенгуру набрал номер 440, и гудение перешло в пронзительный вой.
— Он уже там, — крикнул сержант, стараясь перекричать шум. — Включаю механизм возвращения!
Длинной жердью он дотянулся до торчавшего из потолка грибообразного предмета и соединил его с точно таким же, расположенным рядом. Сверкнула синяя искра, сотрясающий вой прекратился, и крышка камеры откинулась.
— Там два солнца, — сказал пень. — Большое белое стоит неподвижно, а маленькое красное быстро движется мимо него справа налево.
— А небо? Какого цвета там небо? — спросил костяной шар.
— Черное. И ветер покрепче, чем здесь. Гонит камни, огромные, как горы.
— Это Хетор! — завопил шар. — Пустите меня туда скорее!
Пень уступил ему место в камере, кенгуру снова набрал номер 440, а сержант проделал несложную манипуляцию жердью. Когда крышка откинулась, все увидели, что в камере лежит только рваный и заношенный комбинезон и пара совершенно новых форменных ботинок, одним из которых немедленно завладел Иван. За счет остальной амуниции шар, вероятно, хотел погасить задолженность по подоходному налогу.
И пошло!
— Очень холодно, — говорил пень. — А давление такое, что и шевельнуться нельзя. В небе четыре луны. Но света от них меньше, чем от синего льда, который покрывает все кругом.
Это была родина стегозавра.
— Огромные деревья до самых туч. А с них сыплются вот такие шишки. Одну я прихватил.
— Это не шишка, — сказал кенгуру. — Это впавший в спячку короед. А в дуплах больших деревьев наши города.
Он исчез так быстро, что Иван даже не успел с ним попрощаться.
— Очень приятное местечко. Небо оранжевое, а трава — малиновая. Такие, как ты, — пень самым толстым из своих щупалец указал на клювастого библиотекаря, — летают там целыми стаями.
— Прощайте, — сказал библиотекарь. — Все случившееся с нами я зафиксирую на кремниевых микроматрицах.
Спустя час возле камеры остались только Иван, сержант, долговязый денебец и медведь в нескольких шубах.
— Я покину Марс последним, — сказал медведь. — С этим примитивным устройством я вполне справлюсь и один. Лишь бы не остыть.
В который раз уже хлопнула крышка камеры. Пень еще ничего не успел сказать, а сердце Ивана заколотилось. На внутренней поверхности крышки трепетал мокрый кленовый листок.
— Ничего себе планетка! — проворчал разведчик, покидая саркофаг. — Не успел я толком осмотреться, как какой-то голый дикарь ударил меня вот этой штукой. — Из клубка щупалец выпал грубо обработанный каменный топор.
— Ну? — Иван грозно глянул на сержанта. — Что это за фокусы?
— Я же предупреждал, что блок синхронизации барахлит, — пожал плечами сержант. — Ничего страшного. И в каменном веке жить можно. Военные специалисты всегда пригодятся.
— Еще чего! В каменный век! У меня невеста дома осталась! Ну-ка, быстро — регулируй свой синхронизатор, пока цел!
— Отрегулировать не проблема, — сержант по локти запустил руки в нутро саркофага. — Проблема в том, что из всего этого получится… Ну, вот, кажется, готово.
— Ты первый! — Иван пихнул сержанта в камеру.
Медведь подхватил шест. Блеснуло, взвизгнуло — и вот уже саркофаг вернулся свободным.
В висках Ивана уже давно покалывало — ружье напрашивалось на разговор.
— Что это ты задумал? — плаксиво спросило оно, едва только Иван ладонью коснулся ствола.
— Возвращаюсь домой.
— А война?
— Как-нибудь обойдемся. Времени нет.
— Подлец! Ты загубил мне жизнь!
— О жизни ты лучше помолчи, ржавая железяка, — пробурчал Иван, залезая в камеру.
Крышка над его головой щелкнула, и наступила тишина.
Еще даже не открыв глаза, Иван понял, что очутился на Земле. В лицо брызгал мелкий дождик, где-то кричали дикие гуси, в глотку вливался густой, чистый, богатый кислородом воздух. Иван подхватил ружье и шагнул под своды ночного леса, напоенного ароматами смолы, хвои и прелых листьев.
— Ну, вот и все, — сказал он. — Мы дома.
Ружье молчало. Молчание это не предвещало ничего хорошего.
— Черт с тобой! — сказал Иван. — Позлись!
Он нашел заросшую папоротником поляну и задрал голову, стараясь отыскать в небе красную точку Марса. Левая нога за что-то зацепилась, и Иван, потеряв равновесие, рухнул в кусты.
— Лежи, где лежишь! — услышал он голос сержанта. — Вставать тебе уже не придется!
Иван не испугался, а лишь удивился тому, что лицо сержанта, смутно различимое в свете полной луны, не только успело зажить, но и покрылось порядочной щетиной.
— Что же ты, такой хитрый, в заячью петлю попался? — сказал сержант. Ствол ружья был направлен Ивану в грудь, а палец уже лежал на спусковом крючке. — Я тебя почти две недели поджидаю… Опять промашка вышла! Не в то времечко попали. Вроде все, как было. Билдинги, пляжи, бетон, яхты. В небе самолеты. Цивилизация! Не то что в твоей Монголии. В бар зашел. Вроде все так, а вроде и не так. Одежда — это еще что… Девчонка с черномазым сидит — и ничего! В баре спиртного ни капли. Нацедили какой-то фруктовой бурды и даже денег не потребовали. А когда я поинтересовался, где здесь ближайший вербовочный пункт, на меня знаешь как посмотрели? Даже тот жестяной болван, что вместо живого бармена за стойкой стоял! Нет, думаю. Это не по мне! Тут хуже, чем в каменном веке. Одна надежда — скоро должен приятель с Марса явиться. Я ему, понимаешь ли, небольшую задержку подстроил. Чтоб встречу подготовить. Приятель этот мне совершенно не нужен, а вот ружье его пригодится. Хорошее ружье. С таким ружьем я здесь быстро порядок наведу. Прямо сейчас и начнем…
Выстрел, грянувший почти в упор, оглушил Ивана.
Когда сознание вновь вернулось к нему, над поляной все еще стоял столб удушливого дыма. Сержант лежал на спине, сучил ногами и жалобно стонал. Машинально пошарив перед собой в траве, Иван наткнулся пальцами на горячий ружейный ствол.
— Это — первый промах в моей жизни, — печально произнесло ружье.
— О-о-о! — стонал сержант. — Рука! У меня вывихнута рука.
— Иногда у меня бывает очень сильная отдача, — невинным голосом пояснило ружье.
— О-о-о! — продолжая выть, сержант медленно отползал к кустам.
— Может, добить тебя, чтоб не мучился? — спросил Иван, морщась от боли.
— Не имеешь права! — сержант проворно сел. — Забыл, что я еще на Марсе сдался в плен? Теперь я нахожусь под защитой Женевской конвенции о военнопленных. Ты обязан накормить меня и обеспечить медицинской помощью.
— Я тебя обеспечу! Я тебя так обеспечу!.. — Иван вскинул ружье к плечу. — А ну, катись отсюда, пока я добрый! И моли своего бога, чтобы мы с тобой больше не встретились!
Просить сержанта дважды не пришлось. Он попятился, потом не выдержал — рванул и канул в темноту.
— Почему ты не убил его? — с упреком спросило ружье.
— Черт с ним, пускай живет, — не очень уверенно буркнул Иван.
— Тряпка! Для чего же тогда ты меня сюда приволок?
— Я и сам не знаю, — вздохнул Иван. — Знаешь, была мысль… Люблю я охоту. А двустволочка у меня плохонькая.
— А что? — ружье оживилось. — Это идея. Какая мне разница, в кого стрелять?
— Вот именно, — снова вздохнул Иван.
— Ты чего-то не договариваешь, — подозрительно сказало ружье.
— Рассуди само, — Иван откашлялся. — Ну что ты такое есть на самом деле? Ружье. Машина для стрельбы. Хотя и с мозгами. Стрелять для тебя — удовольствие. А каково тем, в кого ты стреляешь? Ты об этом хоть раз задумывалось? Убивать для тебя, как для меня дышать. Ну, допустим, проживем мы с тобой в свое удовольствие еще лет пятьдесят. Будем уток и зайчиков добывать. А потом? Кому ты достанешься? А если тебя завтра сержант украдет? Чем это кончится, ты знаешь не хуже меня… Тут не до шуток. Я сначала, может быть, не все понимал. Спасибо сержанту. Открыл глаза.
— Ты хочешь мени уничтожить?! И это после всего, что между нами было?!
— Подлец, не спорю. Свинья неблагодарная. Только другого выхода все равно нет. Хоть на дно океана тебя спрячь — все равно когда-нибудь да найдут. Спасибо тебе за все! И прости!