– Курт боится, что мы будем его жалеть, – тихо сказал Алоиз.
Ничего не понимающий Карлос растерянно молчал.
– А тебе его жаль? – мягко спросил Рамон.
Алоиз опустил глаза:
– Мне очень стыдно, но да…
– В этом нет ничего стыдного, – сказал Рамон.
– Настоящий ариец не знает жалости, – грубо отрезал Алоиз и бросил бычок на землю. – Где-то простудился я, блин…
Шмыгая носом, он стал размазывать окурок по грязи носком сапога. «Так, значит, не так уж много истинных арийцев даже в Шербе», – подумал Карлос и нарушил неловкую тишину:
– Курт при мне одну историю рассказывал, а я не всё успел послушать. Знаю только, что кончается так: «Я вам говорил, что это русский танк, а вы всё – глюк, глюк!» Вы не знаете такую?
Братья переглянулись.
– Так, наверное, вот эта, – вспомнил Адольф. – Однажды, уже в конце войны, русские танкисты накурились опиума, а тут как раз в бой надо идти.
– Ну, они и поехали, а что делать, – философски заметил Алоиз.
Рамон чуть не поперхнулся от подтекста, прозвучавшего в этих словах.
– Музыку врубили, всё как всегда, – продолжал Адольф. – И вот наводчик говорит: «Товарищ командир, вижу немецкий танк в зоне поражения». Командир ему в ответ: «Да я сейчас самого Господа Бога вижу, отстань, это глюк». Проехали ещё немного. «Товарищ командир, немцы едут на нас». «Да говорю тебе – глюк это, глюк!» – ответил командир, уже немного рассердившись. Когда наводчик завёл свою пластинку в третий раз, командир не выдержал и говорит: «Ну стрельни, твою мать, стрельни».
– И что? – с большим интересом спросил Карлос.
– Когда дым рассеялся, – продолжил вместо брата Алоиз, – русские увидели перед собой развороченный немецкий танк…
– «Тигр», – дополнил Адольф.
– Какой «тигр», «шерман» это был… В нём лежали верхняя половина тела командира немецкого танка и наводчик с оторванной рукой, – скучным голосом произнёс его брат. – И тогда русские услышали, что кричит немецкий наводчик.
– «Я вам говорил, что это русский танк, а вы всё – глюк, глюк!» – закончил Адольф.
Рамон и Карлос засмеялись.
– Ребята, – сказал Карлос, – а разве вам не было бы приятнее рассказывать наоборот? Чтобы немцы остались живы?
Братья задумались.
– Приятнее, – согласился Адольф. – Зато неправда.
– Шухер, – сказал Алоиз.
Карлос увидел приближающегося к линии БТРов высокого седого мужчину в сером мундире. Судя по обильному серебряному шитью на воротнике, это был кто-то из высших чинов Шербе. Адольф проворно запрыгнул в люк.
– Пойдём отсюда, – забормотал Рамон. – Ещё припишут ребятишкам тайные сношения с врагом…
Карлос покрепче запахнул на груди бушлат. Они двинулись прочь от «каймана», преодолевая порывы ледяного ветра.
– Герр доктор, – раздался тихий голос с брони.
Рамон обернулся.
– Что с Куртом? Чем он заболел? – спросил Алоиз.
– Не волнуйся, – внимательно глядя на него, сказал Рамон. – У Курта всё хорошо, всё под контролем. Кроме одного объекта…
Алоиз усмехнулся:
– Себя.
– А ты хорошо его знаешь, – задумчиво проговорил Рамон.
Он нагнал Карлоса около полицейской машины. Карлос смотрел на ворота, покрытые краской такого цвета, что немедленно хотелось завыть, бревенчатые вышки по обеим сторонам от шлюза и серое небо над ними, по которому неслись грязные лохмотья облаков.
– Сигарету? – предложил Рамон.
Карлос кивнул, и они закурили. На вышке виден пулемёт. Лента с патронами обвивала его стальное тело, напоминая сидящего на стволе дерева удава-констриктора.
– Скажи, ты на «лестницах в небо» не бывал? – внезапно спросил Карлос.
– Бывал, – удивлённо ответил Рамон. – Ещё на одной из самых первых, в Соледаде.
Он отвёл волосы, показывая грубый шрам на ухе.
– И на спине ещё есть, – добавил Рамон. – Но показывать не буду…
– Мутация по классу «нетопырь»… Так ты, наверное, до сих пор в темноте видишь лучше, чем на свету, – задумчиво проговорил Карлос.
– А что ты вдруг заинтересовался?
– В зоне подруга моя старинная осталась, – неохотно ответил Карлос. – Лана заразилась, когда мы уходили, её ломало как раз… Так вот Курт знал, что Лана больна. И он её первым делом спросил – а не бывала ли Лана на «лестницах в небо». А Лана и впрямь бывала, на парижской. И мутация у неё такая же после этого пошла, как у тебя – ушки, крылышки, когти. Вот я и думаю, можно ли преодолеть этот вирус, и если можно, то от чего это зависит. Курт сказал, что только с помощью силы духа, да что-то не верится мне в это…
– Ну, Эйхманн мистичен, как все нацисты, – заметил Рамон. – Однако твоя догадка имеет смысл. Понимаешь, «лестницы» – это гвоздь, забитый в череп одним ударом, а вирус Эйхманна – это шуруп, который вворачивают в ухо.
– Этой болезни уже и имя дали, – усмехнулся Карлос. – Да, ни к чему хорошему эта фамилия просто не прилепляется, как я посмотрю…
– Мало кто выживает после «лестниц», – продолжал Рамон. – Ещё меньше среди нас тех, кто остался в ясном уме. Но если организм выстоял после первой, гораздо более жёсткой атаки, при повторном воздействии он мог применить уже выработавшийся механизм защиты.
Врач перевёл взгляд на журналиста и добавил:
– Так что ты снова увидишь свою подругу, а не драную лису.
– Ты генетик? – спросил Курт.
– Я психотерапевт, – покачал головой Рамон. – Просто я последний месяц провёл здесь, с ребятами Винченцо.
– Здорово же ты наблатыкался, – сказал Карлос задумчиво.
– Расскажи о своей догадке Винченцо, они давно над вакциной бьются, – Рамон махнул рукой в сторону неприметной машины тёмного цвета, на которой было написано «Лаборатория».
Рядом с ней неподвижно стояли люди в белых халатах и тоже смотрели на колонию. Карлос поспешно двинулся в ту сторону. Пространство между «кайманами» и полицейскими машинами вдруг заполнилось военными, между которыми ловко маневрировал журналист.
– Они выходят! Всем приготовиться! – услышал Рамон чей-то крик.
Он бросил окурок на мокрую траву, поднял ворот бушлата и зашёл за машину.
– Штайнбреннер, вернитесь.
Алоиз нехотя отпустил замок люка и спрыгнул с брони.
– Восемьдесят восемь! – гаркнул он и прищёлкнул каблуками так, что грязь полетела во все стороны.
– Восемьдесят восемь, – тоном ниже ответил Кай Эйхманн. – Они сейчас выйдут. Уговори Курта вернуться домой, разговаривать со мной он вряд ли захочет…
– Кочерга в заднице Дитриха давно уже остыла, – сказал Алоиз, не глядя на генерала. – Но остыли ли угли в голове Курта, на которых он её нагрел, – это вопрос…
Эйхманн провёл рукой по лицу.
– Я тебя очень прошу, Алоиз.
– Так точно, герр генерал! – рявкнул Штайнбреннер. – Разрешите занять боевую позицию?
– Разрешаю, – утомлённо ответил Эйхманн. – Выполняйте…
Охранники заметили бегущих людей раньше, чем монстры. Внутренние ворота начали бесшумно открываться. Лана и Курт ворвались в шлюз и бросились через него ко вторым, внешним воротам. Лана услышала душераздирающий скрежет и обернулась.
Огромный медведь держал распахнутую створку ворот. От обмотки мотора сыпались искры, приводной механизм выл не хуже волков, которые вкатывались в шлюз сплошной серой массой. Лана кинулась вперёд и тут заметила, что Курта рядом нет. Она растерянно оглянулась на бегу. Ещё когда Курт умывал Карлоса, Лана заметила, что заключённый может двигаться очень быстро, когда этого хочет. Но в этот раз Курт просто исчез, а появился уже у самых ворот. Он вынырнул из пустоты, как возникает на фотобумаге изображение при проявке. Заключённый открыл маленькую, в рост человека дверцу. Полоса света упала в приоткрывшуюся створку. Курт шагнул туда. Дверца закрылась.
У Ланы было не так уж много времени, чтобы поверить в это. Чьё-то вонючее дыхание уже касалось её щеки. Она поняла, что Курт её бросил. Так воры бросают кость глупой собаке, чтобы пройти в дом. Лана захлебнулась от ярости и обиды. «Да чтоб тебя разорвало, скотина», – подумала она. Раздался сухой хлопок. Лана обернулась лицом к настигавшим её чудовищам с твёрдым намерением немного позабавиться напоследок. Череп ближайшего к ней волка лопнул, как перезрелый гранат. Во все стороны разлетелись сочные алые семечки. Остальные монстры, поскуливая, жались метрах в двух от Ланы, словно перед ними была верёвка с красными флажками. Лана, изумлённо моргая, смотрела на них. Самые умные из зверей уже обходили жертву с флангов. Они осторожно совали морды к невидимой преграде, но тут же с воем отдёргивали их. Мир в глазах Ланы дёрнулся, как это бывает с изображением на старом, заезженном диске, а затем она увидела то, что монстры заметили раньше неё.
Пылающую полосу вокруг себя.
Лана воспрянула духом. Пятясь, она отступала к воротам. Звери неотступно следовали за ней, но раскалённую границу не пересекали. На вышке застрекотал пулемёт. Пыльные фонтанчики взметнулись в двух шагах от Ланы. Она ойкнула, споткнулась и упала. Круг исчез. Чудовища, воя, бросились к ней. Пулемётчик замолчал, боясь, очевидно, задеть в свалке ту, кого хотел спасти.
Лана услышала скрип ворот.
– Выходят! Они прорвались! – возбуждённо закричал кто-то.
Рамирес покачал головой:
– Времени хватит, чтобы мог проскочить только один человек.
– И Эйхманн об этом знает? – отрывисто спросил Александр.
– Конечно, господин президент, – ответил генерал. – Он ведь профессионал.
Курт несколько секунд смотрел на БТРы со свастиками на бортах, на толпившихся за ними людей в респираторах, а затем стал спускаться им навстречу. За спинами солдат, у сине-белой полицейской машины Курт заметил мужчину в дорогом деловом костюме. Но узнал его не сразу, хотя это лицо смотрело с передовицы почти каждой газеты.
Возможно, потому, что на тех фотографиях президент всегда улыбался.
А здесь – нет.
Президент что-то сказал стоявшему рядом солдату, тот почтительно козырнул и отдал автомат. Президент вышел за оцепление. Вслед за ним бросился мужчина в мундире с генеральскими погонами. Александр сделал ещё несколько шагов, на ходу прижимая приклад к плечу, и остановился прямо перед БТРом.