– Арктур мешает?
– Да нет. У нас ведь не радиосвязь – звёздная корона ни при чём. Как раз внутри Арктура было бы лучше.
– Ага, предлагаете нырнуть? – наконец-то раскусывал Дадди хитрость подсознания. – Не надейтесь.
– Ни в коем случае, – возражали голоса. – В той среде ты не сможешь существовать.
– Ух ты, какое открытие! А я-то думал!.. – издевался далее торжествующий космический волк Дадди.
– Мы поняли, ты сейчас не расположен общаться. Тогда отдыхай. Мы подождём, – стихали голоса.
– И не надейтесь! – кричал вслед голосам Дадди. – Я в клуб самоубийц не записывался!
Но его невидимые собеседники таяли.
А Марина всё настойчивее требует освободить её.
– Что тебе стоит? – спрашивает она, посмеиваясь. – Боишься, что ли?
– Чего? – интересуется Дадди, холодея и уже догадываясь.
– А вот того, – хитро прищуривается она через лёд. – Того, что реанимационный режим невозможен.
– Глупости, – достаточно убеждённо парирует Дадди. – Лампочка горит – аппаратура исправна.
– Лампочка! – глухо хохочет Марина, ибо лёд всё-таки мешает нормальному звукопрохождению. – Нашёл аргумент. Может, она замкнута в цепь просто так. А на самом деле я уже не совсем жива.
– Успокойся, Мари, – убеждённость Дадди куда-то проваливается. – Конечно, ты не совсем жива – ты же в морозильнике. Потом, когда оттаешь…
– Вот и включи! – командует Марина всё ещё узнаваемым голосом.
– Нет, нельзя, – Дадди машет головой и проверяет застёжки кресельного ремня. – Пока ещё нельзя.
– Ты что, меня не любишь? – Женский голос странно вибрирует.
– Нет, правда, не могу, отключение поставлено на закодированный запор, – выныривает из памяти неотразимый аргумент.
– И что? Разве кодировку делал не ты? – Ледяной параллелепипед начинает трескаться от истерического хохота.
– Нет, не могу! – Дадди затыкает уши и прикрывает веки – там внутри хохочет что-то незнакомое, может, даже нечеловеческое.
Солнцелёт раскачивается в такт этому хохоту. Надо держаться руками за подлокотники – помогать ремням, однако и уши требуется затыкать постоянно. Дилемма.
Надо было загодя облачиться в скафандр, догадывается Дадди. Может, ещё не поздно? Он судорожно отстёгивает ремни. Испуганно замечает, что ужасный смех становится тише.
Он вдруг спохватывается. Мысль с надеванием скафандра – это просто трюк. Повод, чтобы заставить его отстегнуть страхующие от ошибки привязи.
И тогда корабль опрокидывается. Ледяная глыба срывается с креплений и трескается. Оттуда выдавливаются холодные, беловатые пальцы. Они напрягаются…
Иногда ему снова казалось, что он беседует. Точнее, слушает, лишь по мере надобности задаёт вопросы. На них отвечали или не отвечали. А может быть, всегда и чистосердечно поясняли что-то в ответ, да только он не мог уловить смысл. Это немудрено, если только он действительно общался со столь экзотической формой разумного существования.
– Разве в природе может появиться звёздная форма жизни? – спрашивал Дадди, сразу чувствуя, что уж этим вопросом попал в точку.
– Скорее всего, нет, – отвечали уже знакомые голоса. – Здесь, в звёздах, всё так ненадёжно, так быстротечно. По крайней мере, по мнению вашей цивилизации. Хотя если разобраться, то в каких-нибудь нейтронных всё относительно стойко. Живут они невероятно долго, послойное распределение материи там стабильно. Так что даже теоретически всё допустимо. Однако вероятность реализации не укладывается во время существования обычной вселенной.
– Разве есть другие варианты вселенных? – искренне интересуется Дадди, но на этот раз не угадывает.
– Ну, вы же не космофизик, а у нас нет времени начинать с азов. Очень скоро вам снова делать манёвр.
– Ага, значит, мы ведём беседу только в тех пределах, что я могу понять и воспринять, так?
– Естественно. Разве есть смысл в другой?
– В таком случае это ничем не отличается от галлюцинации. Правильно?
– Разве вы специалист по галлюцинациям, Дадди? – смеются, а может, уже явно издеваются голоса.
Потом они стихают. И вовремя. Очень скоро «Мушкетёру» действительно требуется делать манёвр.
Скорее всего, это самообман, но кажется, что на борту стало прохладнее. Хотя, может, так и есть? В пространстве, стыкующемся с хромосферой, способно происходить всё что угодно. Кто здесь когда-либо бывал? Тем более «Мушкетёр» находится ближе к апогею дуги. Очень скоро потребуется делать очередную смену галса.
Никаких голосов и галлюцинаций тоже нет. Однако вы всё-таки отстёгиваетесь и проверяете крепление витрификатора. Он вделан в корпус так, что оторваться попросту не способен. Разве что солнцелёт развалится на куски от столкновения с метеором. Могут ли в окрестностях Арктура встретиться метеориты? Почему бы и нет? С его массой он может притянуть их бог знает откуда. Понятно, следов падения – в плане кратеров – не останется никаких. Даже если на Арктур свалится Луна, он заглотнёт её без всяких охов-ахов. Да, кстати, может, поэтому у него отсутствуют планеты? Поглотал всю семейку и не икнулось! Бывают же существа, пожирающие своих детей. Почему бы не предположить, что и подобные звёзды существуют? Разумеется, звезда-гигант штука неживая, хотя… Как быть в отношении тех самых интеллектуально подкованных голосов? Может, сейчас они пропали не потому, что на борту стало несколько прохладнее и голова подостыла, избавившись от галлюцинаций, а потому что «Мушкетёр» действительно поднялся в более холодные области и здесь им некомфортно существовать. Ведь птицы, например, не залетают в стратосферу, так?
Было о чём подумать, да и чем заняться тоже. Предварительный расчёт – это хорошо, но следовало привести его в соответствие с истинными параметрами движения, дабы развернуть парус на правильный угол. Почему бы для верности не провести вычисления в параллель с машиной?
Так что работа была не только для белковых, но и для кремниевых мозгов.
Представьте, говорили ему голоса. Представьте, что в этой вселенной вы познали уже почти всё. Невозможно? Вполне возможно. Вы – вся ваша цивилизация в целом – не догадываетесь, как близки конечные рубежи познания. Нет, не как все и вся до мельчайшего предела. Но основные законы, основные взаимосвязи. Нет, это не значит, что, когда рубежи достигнуты, становится скучно. Остаются задачи освоения, так сказать, переработки «всего этого» и «вся этого» в, так сказать, составляющие ноосферы. Да, жизнь появляется, как обычно, в архейских морях, от взаимных действий атмосферного электричества и химии. Однако, познав пути собственного становления, научившись копировать, а затем, на основе синтеза невозможных в естественном мире сочетаний, превзойдя оригинал, жизнь совершает рывок. Теперь получается освоить и неорганику недоступных жизни планет. Да, поначалу, планет. Да и то не всех. Сперва, по закону подобия, – сходных по массе, наличию атмосферы и прочее. Затем все подряд, и сразу во всех направлениях, то есть от газовых гигантов, с силой тяжести пять-десять G, до безатмосферной мелочи лун, включая астероиды и планетарные кольца. Жизнь становится направленно агрессивной. Со временем, совершенно несравнимым с геологическими сроками по длительности, но весьма сопоставимым по результатам, всё вокруг уже приспособлено для жизни. Нет, имеется в виду, не подстройка под стоящую в детонаторе процесса исходную форму разумного носителя – однозначно случайную по происхождению. Хотя теперь запросто можно было бы произвести и такое. Однако исходная форма уже преобразовалась, то есть самостоятельно переработалась в нечто более универсальное. Форма – мощь скелета, состав исходной органики, размеры, масса – всё это запросто преобразовывается по мере надобности. Всё это мелочь. Теперь удаётся, и чем дальше, тем быстрее и глобальнее, перестраивать саму суть.
Мозг. Устройство для познания мира. Теперь его можно делать любым: в рамках законов Вселенной, разумеется, но уже выходя за пределы естественных границ. Удаётся делать специализированный – для определённых задач и функций, а можно перестраиваемый – конструктор-универсал. Можно просто – меньше-больше, к тому же из наличных материалов. Например, на планетах-чудовищах удобен небольшой и, следовательно, лёгкий. Однако чтобы втиснуть в муравья несколько миллиардов нейронов, надо переделать сами нейроны. Это получается. Более того, это что-то из области первоначальной эквилибристики. Ведь можно попробовать изобрести даже иные принципы. И это выходит. Но теперь уже трудно сориентироваться, что лучше, а что хуже. Тут уж смотря для чего. Для приспособления, для преобразования, для пассивного познания или для погружения в виртуальность. Кстати, в последнем варианте количество путей следования скачком разветвляется в ещё одну бесконечность. Здесь уже не просто новые пути древа эволюции. Тут уже древо эволюции эволюций. Однако не забудем, что поворот в любое из ответвлений – это уже невозможность попасть в другие. По крайней мере, так было ранее, в доноосферном прошлом. Теперь…
Впрочем, после нескольких сделанных последовательно развилок и теперь тоже. Хотя кто мешает в разных местах идти разными путями и обмениваться опытом? Затем, в случае чего, скакать по ветвям обратно или протягивать паутину напрямик? По крайней мере, такое получается задумать. Осуществить… Может, на некоторых этапах, у кого-то такое и получается.
Но сейчас остановимся на наблюдаемой конкретике. Планеты-гиганты – тут действительно первый этап. Ведь цель всей этой экспансии жизни и разума или разума и жизни в самосохранении. По крайней мере, это одна из главных целей, помимо чистого познания. Правда, и само познание в большой мере служит последней. Ладно, не о философии речь. Дело о конкретике. Итак, что грозит разуму и жизни?..
Столкновение с кометой? Детский вопрос, решён на первоначальном этапе космической эры.
Вспышка светила-мамы? При расселении на ближайшие солнца – несмертельно для популяции. К тому же внутренние процессы в звезде можно взять под контроль. Нет принципиальных сложностей.