Ад Infinitum, или Увидеть звёзды и умереть
Наблюдатели-клетчи прибыли к вечеру.
И как всегда, некстати. До приёма партии груза с Земли оставалось всего ничего, а тут, понимаешь, клетчи.
Славик первым заметил выхлоп движков сороконожки. Хлопнул по плечу, ткнул пальцем туда, где с внешней, обращённой к звёздам, стороны кольца, продолговатая тень закрывала один небесный огонёк за другим.
Я врубил прожектор платформы и высветил тускло блестящее хитином многочленное тело, которое скользило, причудливо извиваясь, вдоль недостроенной секции. Сороконожку было ясно видно сквозь балки каркаса. Концы бесчисленных двигательных пилонов тускло светились красным.
За ухом у меня ожил вросший в височную кость колебатор. Славик, выходит, не выдержал. Ну-ну. Я щипком за кадык оживил собственный горлофон и несколько раз сглотнул, разминая отвыкшие мышцы. Глотать получалось с трудом. Насухо не особенно-то поглотаешь.
– Почему они всегда подкрадываются? – спросил Славик. – Ну ясно же ведь, что так просто к нам не подкрадёшься.
– Инстинкт хищника, – пожал я плечами и тут же понял, что под бронёй Славику этого жеста не разглядеть. Но он понял и так. Славик понимает меня с полуслова. И даже без слов.
– А смысл? – спросил Славик, но без особого интереса в голосе.
Когда работаешь в паре столько времени, сколько отработали мы с ним, однажды становится понятно, что обо всём уже переговорено. Но это не значит, что все темы исчерпаны или сделались неинтересны. Просто вразумительные ответы найдены не на все вопросы – ну так ведь это пока.
Все ответы рано или поздно будут получены. Все ответы на все вопросы. Это только вопрос времени.
А потом появятся новые вопросы.
И так до бесконечности.
Чем-чем, а временем мы со Славиком располагаем.
– Смысла нет, – ответил я, манипуляторами платформы растаскивая строительный мусор по сеткам, чтобы освободить сороконожке причальный коридор. – Это инстинкты. Как у кошки. Она же прекрасно знает, что солнечный зайчик не поймать, но всё равно за ним прыгает. Хищники. Пусть даже нужда питаться у них и отпала. Миллионов так с пару лет тому как.
– Но мы же на них, к примеру, не охотимся, – проворчал Славик.
– Разумеется. Потому что мы – раса высококультурная и неагрессивная к представителям иного разума, мы несём мир и добро, мы светоч и бла-бла-бла. Ты и сам всё знаешь. Мы всё-таки очень с ними разные. Только в одном они такие же, как мы, и ты сам знаешь, в чём.
Славик надулся и умолк. Постреливая выхлопом, порхал между платформой и ободом кольца, найтуя фрагменты обшивки и конструкций, до которых не дотягивался я.
Когда места стало довольно, я зарядил сороконожке по фасеткам концентрированным лучом с частотой стробоскопа. Клетчи тут же перестали подкрадываться и как ни в чём не бывало нырнули к нам.
Сороконожка погасила огни на пилонах и накрепко вцепилась крючковатыми ногами в палубу. Платформа была маленькая – обычный монтажный понтон, и поэтому сороконожка не поместилась вся на причальном козырьке, а обвилась длинным телом вокруг, блестящими сегментированными арками перечеркнув несколько раз чёрное небо. Словно кольца змеи, подумал я. Вот сейчас она сожмёт их, и…
И – что?
Вот именно. Ничего. Ничего не изменится. Только темп строительства немного снизится, ровно до тех пор, пока меня не соберут-сошьют-склеят в медбоксе регионального городка. И тогда, возможно, в следующий раз я заряжу по играющим в кошки-мышки клетчам уже не просто лучом прожектора. Из инцидента возникнет прецедент, коих за историю строительства уже случилось немало. Каждый – разобран. По каждому составлен акт, согласно которому наказаны виновные.
И что?
Они – подкрадываются и пугают.
Мы – держим лицо.
Это же ведь всё от скуки. От скуки и больше ни от чего. Хоть какое-то разнообразие. Хотя бы иллюзия того, что в мире может произойти что-то, кроме того, что запланировано, просчитано и обсуждено когда-то где-то кем-то. И неважно, сколько у этих кого-то было рук, ног, глаз и голов.
Скука – понятие межрасовое. Тем более вселенская скука.
Сороконожка ткнула своё рыло аккурат в апертуру моего визора. Глаза в глаза, значит. Знает, как мы устроены. Ну и что. Я вон тоже знаю, что если виброкусачками, что тихо-мирно висят сейчас у меня на инструментальном поясе, ткнуть слегка тебе, членистоногое, вот сюда, под этот вот щиток, в это вот сочленение, то биться тебе в судорогах, брызгаясь гидравлической жидкостью, минут этак пять. Совершенно неуправляемые конвульсии. Делай в эти пять минут с тобой всё, что только душе угодно. Но вот что может потребоваться душе от бронированного червя длиной в состав метрополитена? Ума не приложу. А потому ограничусь тем, что сыграю с тобой в гляделки.
Ну, недолго играли. Я переглядел. Налюбовался вдоволь своим отражением в фасетках. Ничего себе такое отражение. Видали и похуже. Бледен ликом, да глазами тёмен и сух. Ничего, сильнее уже не обезвожусь.
Сороконожка рыло своё – плоское, широкое, как торец бревна толщиной в три обхвата – от меня убрала, буркала фасетчатые закатила, и из глазниц полезли собственно клетчи. Маленькие, кто до колена, кто, покрупнее – до пояса. Многоногие, толстенькие, на тлю похожи. Или на таракашек. Лица только злобненькие, все в грызуще-кромсающих заусенцах. Кстати-кстати…
Я присмотрелся. Нет, ну так ведь и есть! А я всё гадаю, кто у нас такие интересные… кхм, дефекты на конструкциях время от времени оставляет.
А вот кто.
Но говорить вслух я до поры ничего не стал. Словами тут не поможешь. Инстинкты – они инстинкты и есть. Хоть у хищников, хоть у падальщиков.
Я ещё раз внимательно посмотрел в рыло ближайшего ко мне клетчи, напоминающее вывернутую наизнанку мясорубку. Ну так и есть. Ничего, наставлю ловушек, не сунутся в следующий раз любители поживиться на халяву, по старой доброй привычке.
Чем хорошо наше время – гуманных ловушек можно не ставить. Такое понятие, как убийство превратилось в юридический кунштюк. И только. Распылять на атомы непрошеных гостей я же не собирался? Не собирался. А всё остальное в наше прогрессивное время лечится. Ну то есть исправляется. Сшивается. Приклеивается. Подвязывается верёвочками, на крайний случай.
Клетчи между тем отрыгнул тускло-розовый бугристый комок мобильного терминала и с энтузиазмом впился в него жвалами. За ухом засвербело, и монотонный голос в голове сказал:
– Наша приветствовать ваша. Отставание работе графика есть место быть. Сектор ваш. Причина любопытна есть весьма нам.
Клетчи без пиетета относились к грамматике. Программы-переводчики у них были самые что ни на есть примитивные. Впрочем, мы и сами хороши. Их языки учить даже и не пытались. То есть даже если где-то кто-то в наше безразличное ко всему время и занимался вычленением слого-смыслового рисунка из прищёлкивающего щебетанья клетчи, то об этом – а уж тем паче о результатах столь недюжинного труда нам здесь, на орбите, было неизвестно.
Если учесть время, прошедшее с момента первого контакта с клетчи и их соройниками, то надежды на успех подобной расшифровки уже не оставалось.
Впрочем, нужды в ней не было с самого начала. Клетчи ясно дали понять, кто они и что им от нас нужно, предоставив для реализации своих целей всю имеющуюся у них технологию. Небогатую технологию, да и не особенно-то продвинутую, если честно, – но у нас не было и такой.
Кто знает – возможно, спустя десяток-другой лет мы и сами додумались бы до всего, но нам не дали этого времени, чётко обрисовав человечеству его перспективу и внушив ему абсолютную тщетность самостоятельного трепыхания в колыбели собственной культуры.
Как всегда, всё решили за нас.
И – как всегда – ради нашего же блага.
Лицемерами, однако, клетчи и иже с ними не были. Сориентировав нас в нашей грядущей – весьма незавидной судьбе, – они тут же предложили вариант, который устраивал наилучшим образом обе договаривающиеся стороны. Ну, то есть мы оказывались не в полном пролёте и приобретали даже какие-то перспективы. Типа интеграция в сообщество галактических разумных. То, о чём мечтали те, кому было, чем мечтать. Но вот форма и содержание оказались совершенно не теми, на которые мечтатели рассчитывали.
Дело было в основном в том, что живым в космосе места не было.
– Ждём поставки материала, – ответил я клетчи. – Оттого и простой. Наверстаем.
– Поставка ожидаться время когда.
Это вопрос, стало быть, такой.
Отвечаю, краем глаза присматривая за «таракашками», разбредшимися кто куда по всем наблюдаемым в поле зрения поверхностям.
– Минус десять минут. Груз на подлёте. Кстати, рекомендую наблюдателям покинуть опасную зону и наблюдать откуда-нибудь из другого места.
Разворачиваюсь и делаю знак Славику. Он всё слышал, разумеется, да если бы и не слышал… Ну да вы знаете. Мы с ним давно в связке. Очень давно. Он из добровольцев. Поднялся сюда до введения обязательной повинности. Грань поколений. Сознательный малый.
Хотя, конечно, и ему, и мне приятнее думать, что он просто нашёл здесь то, что искал.
Как и я сам.
Я обшариваю взглядом выделенный для запуска сектор пространства и неожиданно вижу короткий взблеск в пустоте – там, где среди звёзд ничего не должно быть. Командую готовность Славику – а он уже оседлал скутер и гарцует теперь на разнонаправленных столбах водяного пара, как на строптивом коне.
Воды в пространстве полным-полно. И то верно – льдину зашвырнуть на орбиту ничуть не сложнее, чем любое другое… гм, тело. Куда ни плюнь, повсюду болтаются кометы и ледориты, так что с топливом трудностей нет никаких. Втыкаешь в льдину реактор, и привет – маршевый движок готов. Сопла ориентации остаётся прицепить, да заслонки, чтобы ракетой и с помощью основной тяги управлять можно было. Всё, ты на коне! А как реактор льдину растопит, пересаживайся на другую. Всего и делов.