Она — плечо к плечу, лицо к лицу —
Прижалась тесно к другу — обняла,
Как страстная супруга, обняла, —
И, сладостно и пламенно вздохнув,
С улыбкой на устах, глаза сомкнув,
Мгновенно погрузилась в тот же сон,
В который и Фархад был погружен…
О, что за сон! С тех пор как создан свет,
От сна такого пробужденья нет!
Пресытиться нельзя подобным сном,
Хоть истинное пробужденье — в нем!..
Покрепче, кравчий, мне вина налей!
С возлюбленной я обнимусь своей.
Мы будем спать, пока разбудит нас
Дня воскресенья мертвых трубный глас!
ГЛАВА LIIБАХРАМ ВОССТАНАВЛИВАЕТ МИР В СТРАНЕ АРМЕН
Смерть Михин-Бану.
Сон сорока отшельников. События в Китае.
Бахрам отправляется на поиски Фархада.
Плач Бахрама на могиле Фархада.
Шируйя возмещает убытки от войны.
Всенародный сход армян. Новый царь.
Бахрам и Шапур поселяются отшельниками вблизи гробницы Фархада
Кто плачем дом печали огласил,
Напев такой вначале огласил.
Михин-Бану, вся свита и родня
Напрасно ждали до исхода дня,
А все не возвращался их кумир.
И вечер опустил покров на мир, —
Ширин не шла… И, потеряв покой,
Направились они в ее покой.
Хотели дверь открыть — и не могли,
И выломали дверь, и свет зажгли,
И, занавес парчовый отвернув,
Оцепенели все, едва взглянув:
Фархад на ложе не один лежит, —
С Фархадом рядом и Ширин лежит
И друга обнимает горячо,
Прижав к лицу лицо, к плечу плечо.
Но, как Фархад, бестрепетна, нема,
Ширин, увы, была мертва сама!
Разлуке долгой наступил предел, —
Им выпал вечной близости удел…
Тела их бездыханные слились,
Как с гибкою лианой кипарис.
Но, мертвой увидав свою луну,
Могла ль снести удар Михин-Бану?
Сама пресытясь жизнью в этот миг,
Стон издала она — не стон, а крик,
И сотрясла, смутила небеса,
И душу отпустила в небеса.
Всю жизнь она одной Ширин жила,
Скажи, что жизнь ее — Ширин была, —
И потому, Ширин лишась, она
Была мгновенно жизни лишена.
Вслед за душой ли вырвался тот стон,
Иль вылетел с душою вместе он?
Но пальма жизни сломана была, —
В веках лишь стебельком она была!
О дивная, о благостная смерть!
О, если б нам столь сладостная смерть!
Миниатюра из рукописи XV в.
«Фархад и Ширин»
Листы времен листая как-то раз,
В них обнаружил я такой рассказ:
Когда благодаря своей любви,
Неслыханной среди людей любви,
Прославился Фархад, и слух о нем
Распространялся дальше с каждым днем. —
То и в Китай, страну его отцов,
Проникла эта весть в конце концов.
А там — судьба, верша свои дела,
Немало перемен произвела.
Отец Фархада умер вскоре, — мать
Ушла за ним — зачахла с горя мать.
И так как сына был хакан лишен,
То младший брат его взошел на трон.
И стал при нем начальником войскам
Сын Мульк-Ары, Фархада друг — Бахрам.
Он, доблестью прославясь, был таков,
Что стал акулой грозной для врагов…
Фархада он вполне достоин был,
И весь Китай при нем спокоен был.
Но сам он утерял давно покой
И, по Фархаду мучимый тоской,
О нем расспрашивать не уставал
Всех, кто из дальних странствий прибывал.
Когда же слух о нем, — не слух, а шум! —
Уже и в Индустан дошел, и в Рум,
То чрез бродяг-дервишей и купцов
Проник в Китай тот слух в конце концов.
Принес Бахрам хакану эту весть:
«На западе, мол, государство есть —
Армен ему названье. Этот край —
Прекраснее Ирема, сущий рай.
Там гурия живет — и, говорят,
Сошел с ума, в нее влюбясь, Фархад.
И если б соблаговолил хакан,
Повел бы я войска в страну армян,
Фархада б разыскал, помог ему,
А не нашел бы — так и быть тому…»
Хакан подумал: «Если слух не лжив,
То вряд ли все же мой племянник жив.
Но мне опасен может стать Бахрам.
Пусть он идет и пусть погибнет сам…»
Он разрешенье дал Бахраму… Тот
Собрал войска и двинулся в поход.
Двойные переходы делал он,
На запад шел все дальше смело он,
И на страну армян — настал тот день! —
От войск его упала счастья тень.
Здесь истина ему открылась, здесь
Он разузнал и ход событий весь, —
И, пламенною скорбью обожжен,
Направился к гробнице друга он.
Бахрам одним утешиться бы мог, —
Был в горе он своем не одинок:
Фархада тот народ не забывал,
С его печалью он свою сливал…
Узнав, что друг был у Фархада там,
Велел Шапура пригласить Бахрам.
Пришел Шапур скорбящий — и вдвоем
Они о друге плакали своем.
А над гробницей так Бахрам вопил,
Что землю жаром скорби растопил.
Лицом припал к изножью гроба он,
И весь дрожал, как от озноба, он
И восклицал: «Фархад! Мой друг, мой брат!
Мою надежду ты унес, Фархад!
О, лучше б слепота глазам моим,
Чем увидать Фархада мне таким!
Язык мой вырван из гортани будь,
Чтоб не сказал тех слов когда-нибудь!
Где с огнедышащим драконом бой,
Где с Ахриманом разъяренным бой?
Где меч твой, рассекавший ребра гор?
Где сотрясавший стены шестопер?..
Но ты устал, Фархад! Ты погружен,
Оказывается, в слишком крепкий сон!
Очнись же, наконец, глаза открой, —
Пришел к тебе твой друг, товарищ твой.
Потряс я воплем небеса! Проснись!
Весь мир в огне! Открой глаза! Проснись!
Ты спишь!.. Так, значит, правду говорят,
Что сон и смерть — одно?.. Ты мертв, Фархад?!
Был у тебя такой, как я, слуга,
А ты погиб от подлого врага!
О, если б за тебя мне жертвой лечь!..
Но если обнажить возмездья меч —
И если страны недругов твоих
Опустошить, сровнять бы с прахом их,
Обрушить горы в море, чтоб вода
Их степи залила и города
И чтоб водовороты лишь одни
Напоминали, что в былые дни
Стояли минареты здесь, и вот —
Все стало навсегда добычей вод…
Нет, нет! Ведь если, мстя за кровь твою,
Кровь сотен тысяч я теперь пролью, —
К чему мне кровь такая?! Все равно
Твой дух обрадовать мне не дано!
А если так, — кушак и меч к чему?
И в жгучих мыслях душу сжечь — к чему?
И латы и кольчуга для чего?
И лук и щит без друга — для чего?
Героем как считаться мне теперь?
Как ездить мне на скакуне теперь?
Как на пиру теперь веселым быть, —
С каким же сердцем стану чару пить?
Клянусь, что без тебя, о мой Фархад,
Мне пир не в радость, а вино мне — яд!
Мое вино — боль укоризны, скорбь,
Одно мне остается в жизни — скорбь!..
Иль самому мне булавой своей
Покончить с бедной головой своей?..»
Так он рыдал, Бахрам так причитал,
И весь народ там плакальщиком стал.
Уняв печаль, поцеловал он прах
И, выйдя, начал думать о делах.
Он к Шируйе послал приказ, чтоб тот
Пришел — и личный дал во всем отчет:
«Коль зла не делал другу моему,
Его с почетом, с лаской я приму;
А коль уверюсь я в его вине, —
То буду знать, что надо делать мне!»
Испуг напал на шаха Шируйю, —