[37].
Ещё большие опасения, чем распространение в России неофашистских групп, вызывает деятельность ультранационалистического крыла Коммунистической партии, возглавляемого генералом Альбертом Макашовым, одним из явных антисемитов среди депутатов Думы. На волне финансового краха, пережитого Россией летом 1998 года, Макашов призвал к возмездию в отношении «еврейского окружения», засевшего в правительстве Ельцина, которое, как утверждалось, и привело страну к экономическим трудностям. «Взять всех жидов и отправить их в мир иной», — обращался он к восторженным толпам в ходе своих поездок по регионам России[38].
Другие члены коммунистической иерархии, включая и партийного лидера Геннадия Зюганова, высказывали подобные взгляды или, по крайней мере, намекали на них. Зюганов говорил, что против евреев как таковых он ничего не имеет, однако утверждал, что сионисты, в течение многих лет бывшие мишенью советской пропаганды, тайно готовили заговор с целью прийти к мировому господству. Периодические всплески официального антисемитизма имеют глубокие корни в истории России и восходят к кровавым погромам эпохи царизма, в ходе которых погибли тысячи евреев. Обладавший даром предвидения Ленин говорил о вреде этнического национализма. В 1919 году он уничижительно писал: «Поскреби отдельных коммунистов — и найдёшь русского шовиниста»[39].
Опасаясь разгула политического экстремизма в постсоветской России, евреи принялись массово эмигрировать из страны. Главный раввин России Адольф Шаевич высказал обеспокоенность «прохладной реакцией общества и бездействием властей» в условиях ожесточённых антисемитских высказываний и вспышек насилия. «При желании было бы легко обуздать всех этих людей», — заверял он. Вместо этого российский парламент достаточно показательно отказался лишить слова депутата Макашова после того, как не знающий компромиссов коммунист призвал к ликвидации евреев[40].
Расширявшийся блок НАТО подошёл вплотную к границам бывшего Советского Союза, и это вызвало раздражение России. Весной 1999 года НАТО приняла решение о начале масштабных бомбардировок Югославии, традиционно являвшейся союзником России. Возглавлявшийся Соединёнными Штатами удар с воздуха, совпавший с очевидным провалом проводившихся под руководством американцев экономических реформ, вызвал в России стойкое отвращение к заокеанскому партнёру и помог привлечь новых членов в экстремистские националистические группы. После того как по американскому посольству в Москве выстрелили из гранатомёта, телевидение показало русских рабочих, мывших грязные полы тряпками с изображением американского флага. Враждебность к США вскоре превратилась в общенациональную идею, объединяющую тему, которой ранее не было в стране, лишившейся чувства национальной идентичности после своего развала.
Русские националисты были возмущены также засильем элементов американской культуры: музыки, фильмов, ресторанов быстрого питания, распространившихся в крупных городах. Если сегодня пройти по Тверской, главной улице Москвы, её не отличишь от торговой улицы в каком–либо городе США. Конечно, все вывески используют кириллицу, однако фирменные логотипы выглядят очень знакомыми: McDonald's, Pizza Hut, гостиница Marriott, вездесущие банкоматы, забегаловка Kentucky Fried Chicken, где молодые москвичи в бейсболках с эмблемами американской футбольной лиги NFL поедают напичканное гормонами мясо.
Президент Клинтон говорил о «неумолимой логике глобализации», процессе, который не сможет избежать ни одна страна. Это, похоже, необратимое явление имеет экономическую основу, однако несёт в себе серьёзные культурные и социальные последствия. Совершенно несовместимая с традиционным укладом жизни и региональными различиями мировая торговля выступает в роли огромного гомогенизатора, размывая местную специфику и национальные черты, уничтожая уникальные этнические особенности. Люди боятся не только потерять работу (если, конечно, она у них есть), но и свою культуру и национальную идентичность. Там, где утрачивают свою силу национальные традиции, люди становятся разобщёнными и лишаются своих психологических корней. Это делает их более уязвимыми для соблазнов ультранационализма, выступающего против того, что Бенджамин Барбер (Benjamin Barber) очень удачно назвал «немым и стерилизованным единством» мира McDonald's. Если смотреть правде в лицо, то глобализацию крайне сложно отличить от американизации. У глобальной монокультуры уши Микки Мауса, она пьёт кока–колу и пепси, ест «Биг Маки», смотрит бесконечные повторы сериалов Dallas и Melrose Place, работает на ноутбуках IBM с новейшей версией операционной системы Microsoft Windows.
Новые информационные технологии, которые парадоксально, с одной стороны, облегчают общение, а с другой — способствуют отчуждённости, создали среду, особенно благоприятную для финансовых спекуляций и быстрого роста глобальной торговли. Все большую роль в мировой экономике начинают играть транснациональные корпорации, международное лобби, элитные торговые союзы, а не находящиеся на виду официальные лица. Эти глобальные силы нарушили целый ряд обычных прерогатив национального государства, ставя под вопрос демократические понятия политической власти и народного представительства. Способность национальных правительств регулировать собственную экономику была в значительной степени сужена глобализацией финансовых рынков.
Хотя в теории свободный рынок должен гарантировать максимальную эффективность, на практике он лишь усилил вопиющее неравенство и ускорил распад социальных структур, приведя к широкому распространению нестабильности, обнищанию, массовой миграции и этническим распрям. Можно констатировать, что на пороге XXI века мир увяз в постмодернистском феодализме, где крупный бизнес правит своими цифровыми вотчинами, не обращая внимания на слабые государства, в которых центральными органами власти становятся новые первосвященники — Международный валютный фонд и крупные банкиры. В то же время ослабление власти классического национального государства спровоцировало острую реакцию со стороны ультранационалистов, особенно в тех регионах, которые были поражены экономическими потрясениями.
В апреле 1999 года, в разгар тяжёлой экономической рецессии, японские избиратели выбрали на пост мэра Токио отъявленного правого националиста Шинтаро Ишихару. И в то время как большинство японских правых рассматривали Соединённые Штаты в качестве своего ближайшего союзника в борьбе против заклятого врага — СССР, Ишихара публично обвинил несколько влиятельных американских евреев в запугивании Азии, призвав японское руководство занять более жёсткую позицию по отношению к Вашингтону. Ишихара назвал ложью так называемую «Нанкинскую резню» 1937 года, в ходе которой императорская армия Японии уничтожила 300 тысяч гражданского населения Китая[41].
Болезненные последствия азиатских экономических неурядиц 1997 года ощущались во многих странах, включая Индонезию, где крах национальной валюты спровоцировал голодные бунты и этническое насилие. Толпа, искавшая виновников случившегося, нашла их в китайских владельцах магазинов. По всей стране на них нападали и убивали. В то же время банды, вооружённые охотничьими ружьями, копьями и клинками, прочёсывали деревни на острове Борнео в поисках рабочих–мигрантов, которых также обвиняли в кризисе. Мигрантов как угрозу местным жителям поносили и терроризировали с пугающей регулярностью от Сеула до Южной Африки и Саксонии.
Оседлав гребень популистской реакции на глобализацию, ультраправые демагоги Европы сопровождали свои антииммигрантские тирады целенаправленной критикой Маастрихтского договора и предусмотренной им единой европейской валюты. Они извлекли максимальную выгоду из ожидавшихся опасений относительно деятельности Европейского платёжного союза, который по существу является попыткой части крупных бизнесменов Европы приспособиться к реалиям современного мирового порядка. Полноценное членство в ЕС требовало болезненных бюджетных ограничений со стороны стран–членов, отказывавшихся от своих полномочий в ключевых финансовых вопросах в пользу никем не избранных банкиров из Франкфурта. Введение евро лишало национальные правительства возможности бороться с высокой безработицей и ростом неравенства в доходах путём коррекции курса национальной валюты и установления собственной процентной ставки[42].
Неудивительно, что в результате значительно сократилось число избирателей, принимавших участие в выборах в различных странах Европы. Также было подорвано доверие к народным избранникам, которые совершенно очевидно не имели намерения или возможности осуществить свои самые важные предвыборные обещания. Разочарование традиционным политическим спектром было лишь усилено неспособностью ранее левых или центристских социал–демократических партий предложить альтернативу жёсткой политике ЕС, ведущей, как предупреждал ранее работавший в журнале The Ecologist Николас Хилярд (Nicholas Hilyard), «к подрывающей демократию концентрации средств и власти».
Сторонники ЕС утверждали, что экономическая интеграция — это критически важный шаг в движении Европы к политическому единству, которое, как они надеялись, навсегда покончит с бичом безжалостного национализма, разрушающего континент. На деле происходит прямо противоположное. По мере того как после холодной войны ускорилась экономическая глобализация, породившая явных победителей и побеждённых, стало расти и количество неофашистских и правоэкстремистских организаций. Процесс европейской интеграции, похоже, только способствует увеличению радикальных правых партий, успешно использующих разочарование людей в отношении не понимающих их нужд, безответственных правительств.