Кто‑то, наблюдая пернатых хищников, неделю за неделей, меняясь посменно, дежурит около их гнезд в укрытиях, устроенных порой высоко на скалах или на деревьях, каждый раз добираясь туда, как верхолаз, и наслаждаясь не только наблюдениями за семейной жизнью птиц в гнезде, но и созерцая с высоты открывающиеся вокруг красоты. Наблюдатель сидит в вышине, ощущая особенность хищных птиц, как «аристократов» пернатого мира, и свою собственную к ним приобщенность… А потом, спускаясь на бренную землю, прозаически подбирает под гнездом отрыгнутые хищниками погадки из непереваренных остатков шерсти, костей, перьев или чешуи съеденных жертв и, размачивая их в чашках петри, часами корпит над лупой и микроскопом, определяя их содержимое.
Кто‑то, изучая территориальные связи птиц, виртуозно прикрепляет им на тело маленькие радиопередатчики (так, чтобы не мешали полету), а потом с машины, вертолета или вездехода (а сейчас уже нередко и через спутник) специальным приемником определяет, где помеченная птица находится.
Кто‑то, исследуя гнездование мелких воробьиных, развешивает искусственные гнездовья (скворечники и синичники), регулярно проводя затем их осмотр и описание: сроки откладки и количество яиц, выживаемость птенцов, время их вылета. Накладывает лигатуры: по–садистски перевязывает мягкой ниткой горло слепому голому птенчику какой‑нибудь безобидной мухоловки–пеструшки, чтобы потом изъять у него из глотки для определения принесенный родителями корм (не убивая никого конечно же, а освобождая потом страдальца, с повышенным энтузиазмом проглатывающего последующую пайку).
Кто‑то сутками сидит на солнцепеке в душной палатке посреди многотысячной колонии чаек или крачек, наблюдая и фотографируя птиц через сетчатые окошки, писая (прошу прощения) в бутылку и испытывая прочие прелести добровольного одиночного заключения.
Кто‑то, занимаясь оологией (наука о птичьих яйцах) и получив специальное разрешение на научное коллектирование яиц, лазает, как Том Сойер (иногда уже кряхтя, с брюшком и седеющей бородой), по гнездам за яйцами. Просверливает в скорлупе маленькое отверстие специальным сверлышком, выдувая или отсасывая шприцем содержимое, и проводит детальные измерения и описание яйца по разным параметрам.
Кто‑то, проводя систематические изыскания, путешествует с ружьем по лесам и по горам и отстреливает по лицензии необходимые виды птиц. Каждой добытой птичке надо сразу вставить ватный тампон в рот и в анальное отверстие, присыпать все ранки и пятна крови на оперении крахмалом или мелкими, как пудра, опилками (иначе кровь потом не отмыть). Добравшись до рабочего стола в палатке или дома, с убитой птицы (несмотря на усталость и целый день в поле) надо сразу снять шкурку, обработать ее мышьяком (против вредителей) и сделать из нее тушку в виде лежащей на спине мертвой птицы, тщательно уложив на ней каждое перышко (это уже искусство). Снабженная детальной этикеткой тушка может храниться в музейной коллекции столетия, давая бесценный научный материал многим поколениям орнитологов.
Кто‑то, решая практические задачи управления поведением птиц, использует установленные на машинах мощные громкоговорители, транслируя истошные птичьи крики тревоги, чтобы отпугнуть полчища пернатых от аэродромов или зернохранилищ (специально натренированные ловчие хищные птицы достигают в этом куда лучших результатов: на проигрывание криков тревоги скворцы, грачи, чайки или воробьи вскоре перестают обращать внимание, а вот к виду пикирующего на жертву ястреба или сокола привыкнуть невозможно).
И так далее, и так далее, не говоря уже об отдельной сфере лабораторных орнитологических исследований, которые представляют собой уже совсем другой мир.
Изучая экологию жаворонков, я проводил часы, неотрывно глядя на них в бинокль и наговаривая на магнитофон мельчайшие детали кормового поведения этих, по общему мнению, незаметных и одинаковых маленьких сереньких птичек, а потом еще дольше протоколируя надиктованные записи.
Жаворонки, как и большинство иных «невзрачных» животных, при ближайшем рассмотрении оказались крайне интересными и очень разными, но описанный процесс весьма трудоемок и, при всех несомненных радостях полевой работы, все же являет собой скорее рабочие будни, нежели праздники. На этом фоне встреча особых видов, к которым конечно же принадлежат все хищные птицы, ― это те самые маленькие радости, которые мы так ценим. Наблюдение же за исключительным хищником ― событие неординарное, нередко запоминающееся на всю жизнь.
Понимаю, что для многих все эти материи могут выглядеть как что‑то несерьезное или даже странное, но не будем забывать, что зоологи вообще, а полевые зоологи в особенности, ― это не совсем обычные (по общепринятому представлению, не совсем нормальные) люди. Самонадеянно относя себя к их числу, я отнюдь не хочу кокетливо подчеркнуть их исключительность, нет. Это ― многократно проверенная суровая правда жизни.
Занимаясь птицами, я сам с некоторой снисходительностью посматривал сначала на своих знакомых энтомологов, наблюдая, как взрослые, серьезные и очень неглупые мужчины в профессиональном азарте гоняются с сачками… не за бабочками ― за мухами! Качая головой и учась принимать реальность такой, как она есть, я поначалу и не подозревал, что мои собственные друзья из далеких от биологии сфер точно так же оценивали (дразня сначала за глаза, а потом уже и в глаза, «орнитоптёром») меня самого, наблюдавшего жаворонков в горах и пустыне сезон за сезоном…
Бог нам всем судья. Сейчас важно другое. На фоне месяцев и месяцев рутинного наблюдения незаметных воробьиных птиц как основной работы наблюдение хищников стало для меня научным хобби, вносящим в жизнь свой особый шарм, который так украшает ее течение. Ястребиный же орел, о котором пойдет речь, стал намного более значимым, чем просто хобби. Благодаря ему я побывал в потрясающих местах и узнал географические названия, о которых никогда не слышал; укрепил дружбу со многими хорошими людьми и охладил отношения, по крайней мере, с одним, тоже, наверное, неплохим человеком; многому научился сам и многим передал выстраданный опыт. Ястребиный орел стал символом многого важного».
ЯСТРЕБИНЫЙ ОРЕЛ
…орел был находим мною почти исключительно в пустынных или, правильнее, полупустынных горных местностях и везде оказывался настолько строгим, что ни разу не подпустил меня на расстояние верного выстрела…
Усталый и истомленный жаждой, присел он под… деревом отдохнуть. По прошествии некоторого времени прилетел орел и опустился на землю неподалеку от Хатема…
«20 мая. Ястребиный (или длиннохвостый) орел (Hieraaetus fasciatus ― Хиераётус фасциатус) ― весьма обычный вид для Африки, Азии и Южной Европы. Но на территорию Туркменистана заходит лишь самая северная часть его ареала. Это мощная и одновременно легкая и изящная птица с размахом крыльев чуть менее двух метров. Он ― прекрасный летун, превосходящий по летным качествам большинство сходных видов, и великолепный охотник, успешно добывающий мелких млекопитающих (пищух, зайцев, лис, а в Африке ― даже мелких антилоп бушбоков!), рептилий (ящериц и змей) и птиц (голубей» кекликов, гусей, цесарок, а иногда и небольших собратьев ― пернатых хищников). Надо видеть, как охотятся эти птицы: и преследуя жертву, и пикируя из засады; поодиночке и парами (всегда делясь добычей в случае успеха); настигая цель как в воздухе, так и на земле. Атакуя крупных птиц, фасциатусы порой залетают под них снизу и наносят решающий удар, перевернувшись в полете на спину.
Половозрелости достигают на четвертый год, тогда же приобретая классическую взрослую окраску. Свое внушительное гнездо (до двух метров диаметром и до полутора метров толщиной) оба родителя обычно строят на скалах или на высоких деревьях (самец носит ветки, а самка укладывает их в постройку). Строительство занимает три–четыре месяца, после чего самка откладывает два (реже ― одно или три) светлых с коричневато–лиловыми крапинами яйца, из которых через сорок дней вылупляются птенцы.
Проведя два месяца в гнезде, слётки (обычно только один выживающий из них ― самый старший и самый сильный) поднимаются на крыло, еще два месяца сопровождая потом родителей, перенимая от них премудрости виртуозной охоты, запоминая окрестности и готовясь к самостоятельной взрослой жизни.
Гнездование этого вида в пределах бывшего СССР всегда оставалось под вопросом, что даже не позволяло формально включить эту птицу в Красную книгу охраняемых видов: необходимой для этого регистрации его размножения на территории страны не было.
Имелся лишь единственный факт нахождения гнезда в Центральном Копетдаге в 1892 году замечательным орнитологом и исследователем Закаспийского края Николаем Алексеевичем Зарудным. Компетентность этого выдающегося ученого ни у кого не вызывает сомнений, но вот давность единственной находки неизбежно рождала скептицизм в отношении того, что фасциатус, как крайне редкий для нас вид, все еще продолжает гнездиться на территории страны. Уж больно пострадали от воздействия человека за это время уникальные леса Копетдага, что радикально изменило здесь все природные сообщества.
Помимо гнезда, найденного Н. А. Зарудным сто лет назад, во всех районах Средней Азии в целом отмечались лишь единичные случаи наблюдения этого крайне редкого хищника. Знакомясь с историей этих встреч, в описаниях разных авторов вы неизменно чувствуете интригу: этот вид волновал многих, наблюдавших его всегда урывками».
ЛИЧНОЕ ДЕЛО
И та птица заговорила с ними человечьим голосом:
― О рожденные людьми, что привело вас сюда?..
«27 июля. Приветствую Вас, Сэр!
Все у нас в порядке, трудимся. По конкретному Вашему вопросу о документально подтвержденных встречах фасциатуса в СССР на сегодняшний день привожу то, что выудил, перелопатив известные мне источники. Россыпью есть материал по разрозненным встречам. В пяти случаях есть косвенные свидетельства гнездования (типа летающих молодых или строительства гнезд), но нет ни одного безоговорочно документированного гнезда, кроме все того же, найденного Н. А. Зарудным.