– Да разве геройство должно служить к материальной выгоде? – спросил Григорий Александрович, отметив про себя, что банкомет, похоже, окончание его маленькой эскапады все-таки застал, а не ушел раньше, как он поначалу думал.
Раевич пожал плечами.
– Почему бы и нет? Я полагаю, умный человек старается такие вещи совмещать. Вы причисляете себя к таковым?
– Имею слабость.
Собеседник интересовал Печорина все больше: было заметно, что тот клонит разговор в определенную сторону.
Интересно, можно ли взять этого франта в «холодную» и поработать с ним так, как нынче, должно быть, Вахлюев работает с казаком? Или сыщутся у этого франтишки друзья, которым и Скворцов не указ? А что, очень может быть. Такие, как Раевич, часто знаются с высшими кругами. Возможно, и этот одалживает деньги знатным фамилиям. И суммы, наверное, немалые. Не чета той, которую выиграл Вулич. Так что в случае неприятностей и заступятся, и оградят.
А впрочем, недурно бы узнать, сколько именно увез из Пятигорска поручик.
– Хотел вас спросить, – начал Григорий Александрович. – Мучает любопытство.
– Прошу, – любезно улыбнулся Раевич.
– Сколько у вас выиграл Вулич?
Лицо банкомета мгновенно потемнело. По нему прошла знакомая Печорину судорога.
– Вы можете узнать это, – проговорил он, понизив голос и говоря одной лишь половиной рта, потому что в другой зажал догорающую сигарку, – если сыграете в ту игру, в которую выиграл у меня Вулич.
– Да разве он не в карты с вами играл?
– В карты у него не хватило бы денег, а у меня времени, – ответил Раевич.
– Что же это за игра такая?
Банкомет бросил на собеседника изучающий взгляд.
– Опасная, – сказал он. – Вам понравится.
– Уж не стреляться ли надобно? – усмехнулся Печорин.
Раевич, однако, остался серьезен.
– А если так? – спросил он.
Григорий Александрович не понял, шутит он или нет.
– Вы сами видели, что я не из трусливых. Только жизнью рисковать в игре – это не то же самое, что…
– Из героизма? Понимаю. Тут, конечно, вы от выгоды не откажетесь?
– Пожалуй, что так, – согласился Печорин.
– Предлагаю вам сто тысяч.
– Ого! – вырвалось у Григория Александровича. – Боюсь, мне нечем вам ответить, – сказал он.
– Думаете, у Вулича была такая сумма?
– Вы с ним на сто тысяч играли?
– Разумеется.
– Что же вы хотите, чтоб я поставил на кон?
Раевич широко улыбнулся, обнажив два ряда белоснежных крепких зубов.
– Свою душу, – сказал он.
Григорий Александрович от неожиданности рассмеялся.
– Всего-то? Да зачем она вам?
– Если вам без надобности, то поставьте.
– Погодите, вы что, серьезно?
– Неужели я стал бы шутить с сотней тысяч? – удивился в свою очередь Раевич.
Григорий Александрович задумался. Шутка была странной.
– И как вы намереваетесь взыскать долг в случае моего проигрыша? – спросил он.
– О, на этот счет не волнуйтесь. Ваша душа перейдет в мою собственность, как только ваше тело преставится.
– Даже если я умру от старости?
– В случае проигрыша вы до нее не доживете.
– Стало быть, таки стреляться?
Раевич снова улыбнулся.
– Что вам душа? От нее никакой пользы. Некоторые и вовсе утверждают, будто ее не существует. Можно сказать, ничем не рискуете.
– Но вы так не считаете.
– Я – нет. Но кто я такой? Обычный человек, а не всевидец.
– Однако ж играете в Дьявола.
– Считайте, что так.
Григорий Александрович поиграл уздечкой.
– Я должен подумать.
– Разумеется.
В голову Печорину пришла одна мысль.
– Скажите, а тот офицер, которого пользует Вернер и который чудесно исцелился… слышали о нем?
– Доктор говорил что-то такое.
– Он, кажется, стрелялся с кем-то. Играл в американскую рулетку. Не по вашему ли… наущению?
– Я думаю, вам лучше беспокоиться о своем пари, – ответил Раевич спокойно. – Подумайте о том, что я сказал. Предложение в силе. Это не шутка.
– Я поразмыслю. Душа все-таки.
– Есть еще кое-что. Условие. Возможно, оно вас заинтересует. Но о нем позже. Вы будете сегодня на балу?
В девять часов в ресторации, превращенной для этой цели в залу Благородного собрания, должен был состояться бал по подписке, на котором Печорин планировал присутствовать, чтобы познакомиться с Лиговскими – только у них он мог видеться с Верой, не вызывая подозрений.
– Непременно буду, – сказал он.
– Тогда и поговорим.
Стало ясно, что беседа окончена. Раевич обратился с каким-то вопросом к своему приятелю-банкомету, и Григорий Александрович обогнал его.
Через несколько минут Грушницкий поотстал от княжны, оставив ее на попечение матери, и поравнялся с Печориным.
– Держу пари, она не знает, что ты юнкер, – сказал ему Григорий Александрович. – Небось думает, что ты разжалованный.
– Может быть. Какое мне дело? – отозвался Грушницкий. – Ты ее ужасно рассердил. Она считает, что пугать подобным образом дам – неслыханная дерзость. Я едва смог ее уверить, что ты так хорошо воспитан и так хорошо знаешь свет, что не мог намереваться ее оскорбить.
– А что она?
– Говорит, у тебя наглый взгляд, и ты, верно, о себе самого высокого мнения.
– В этом она не ошибается. А ты не хочешь ли за нее вступиться? – спросил Печорин, желая поддеть собеседника.
– Мне жаль, что не имею еще этого права. Впрочем, ты сам себя высек. Теперь тебе будет трудно познакомиться с ними. – Грушницкий помолчал, ожидая от Печорина ответа. – Признайся, ты раскаиваешься? – спросил он через минуту.
– Если я захочу, то завтра же вечером буду у княгини, – ответил Григорий Александрович.
Юнкер скептически хмыкнул.
– Посмотрим.
– Даже, чтоб тебе сделать удовольствие, стану волочиться за княжной.
– Если она захочет говорить с тобой.
– Я подожду той минуты, когда твой разговор ей наскучит.
Проехали еще немного.
– А знаешь, Мэри очень впечатлительна, – сказал вдруг Грушницкий. – Это свидетельствует о тонкости натуры.
– Почему ты так думаешь?
– О тонкости нату?..
– Нет, о впечатлительности.
– Сегодня она сказала мне, что иногда ей кажется, будто за ней подсматривают.
– Что это значит?
– Следят.
Печорин рассмеялся.
– Поздравляю тебя, Грушницкий. Барышня прочитала чересчур много романов, и ее воображение развилось слишком бурно. Как ты намерен с этим справляться? Гляди, чтобы она и тебя в конце концов не записала в опереточные злодеи!
– Тебе бы все шутить, – недовольно сказал юнкер. – А между тем это – признаки души, глубоко чувствующей и способной к…
– Ты часто бываешь у Раевича? – перебил Григорий Александрович.
– Чтобы бывать часто, надобны деньги. Играю иногда, но в основном по маленькой.
– В тот раз, когда стрелялся Вулич, ты был при деньгах.
Грушницкий пожал плечами.
– Мне просто везло.
– Раевич не предлагал тебе сыграть в какую-нибудь игру, кроме карт? – спросил Печорин.
Юнкер настороженно поглядел на него.
– Что ты имеешь в виду?
– Игру, в которой можно в случае удачи получить сразу… много денег.
– Нет, – с подчеркнутой небрежностью ответил Грушницкий.
По тому, что он не стал расспрашивать Печорина о подробностях и о том, почему тот вообще завел такой разговор, Григорию Александровичу стало ясно, что Раевич уже предлагал юнкеру пари. Интересно, согласился ли тот. Помнится, Грушницкий мечтал о чем-то подобном: разбогатеть в одночасье и стать, таким образом, достойным женихом княжне.
Печорин покинул кавалькаду незадолго до ее возвращения в Пятигорск, сделал небольшой круг и въехал в город с другой стороны. Так его исчезновение не осталось незамеченным маленькой княжной.
Переодевшись дома, Григорий Александрович отправился в ресторацию. Он был доволен тем, как продвигаются дела – как в отношении Лиговской, так и в отношении расследования. Раевич явно был замешан если не в самих убийствах, то, во всяком случае, в их предпосылках или организации. Словом, москвич оказался темной лошадкой.
К обеду Григорий Александрович заказал розовое шампанское и выпил почти всю бутылку. Столик его располагался прямо перед большим открытым окном, и ему были прекрасно видны часть улицы и площадь, по которой прогуливались отдыхающие. В стороне бил фонтан, и вокруг него сидели дамы с кавалерами. Вся эта картина дышала миром и покоем, но Печорин думал не о красоте кавказского городка, а о том, чего добивался убийца, истязая и умерщвляя женщин. Григорий Александрович не мог понять его цель, и это мешало выйти на след. Он не верил в беспричинную жестокость этого человека и полагал, что злодей должен был иметь оправдание своим поступкам – если не в глазах других людей, то уж во всяком случае в своих собственных. Однако Печорин даже представить не мог, чтобы кто-то в здравом уме стегал женщин кнутом, а затем рубил шашкой! Что, если в Пятигорске действует душевнобольной? Надо бы узнать у полицеймейстера, как тут обстоят дела с ненормальными. Мало ли кто приезжает отдыхать на воды…
После обеда Григорий Александрович был вызван к Скворцову. Он застал князя в возбужденном состоянии: тот метался по кабинету, несмотря на преклонный возраст, с большой резвостью.
– Ваше превосходительство, мне пока нечем похвастать, – сказал Печорин, войдя в кабинет. – Убийцу вам…
– Окаянный! – закричал Михаил Семенович, резко останавливаясь. – Что удумал, разбойник!
– Пардон? – поднял бровь Григорий Александрович, не зная за собой вины, чтобы принимать выкрики на свой счет.
– Митрий Георгиевич-то, а?! Подсунуть мне хочет казака этого! Что же, он думает, я из ума выжил? Если старик, то и не соображаю ничего?
Теперь все встало на свои места.
– Вы не считаете, что это может быть делом рук казака? – спросил Печорин.
– Шутить изволите, Григорий Александрович? – недовольно поморщился Скворцов. – А мне вот не до шуток.
– Может быть, отменить высочайший визит ввиду случившегося?