– Это все ширма, мой дорогой, ширма! – не унималась дама, которой ужасно хотелось, чтобы Лиговские были непременно бедны. – Вы наблюдаете последний блеск, так сказать. Вот увидите, не пройдет и полгода, как все узнают об их разорении.
– Будет вам, – усмехнулся капитан. – С Лиговскими такого быть не может. Вас ввели в заблуждение.
– Во всяком случае, маленькую нахалку не мешало бы проучить! – надувшись, сказала дама.
– За этим дело не станет! – ответил капитан и тут же отправился в другую комнату.
Пользуясь свободой здешних обычаев, позволяющих танцевать с незнакомыми дамами, Печорин подошел к княжне, приглашая ее вальсировать.
Она едва смогла заставить себя не улыбнуться и скрыть торжество. Приняв равнодушный вид, княжна небрежно опустила руку на плечо кавалера и наклонила слегка голову набок.
Григорий Александрович был вынужден признать, что давно уже не встречал более сладострастной и гибкой талии.
Свежее девичье дыхание касалось его лица, и иногда локон, вспорхнув в вихре вальса, скользил по его щеке.
Они сделали три тура. Княжна вальсировала на удивление хорошо. Она запыхалась, глаза ее помутились, и полураскрытые губки едва смогли прошептать положенное «Спасибо, месье!».
Пора было переходить в наступление. Противник казался уже достаточно подготовленным. Поэтому, приняв покорный вид, Григорий Александрович сказал:
– Я слышал, что, будучи вам вовсе незнаком, я заслужил вашу немилость. Будто бы вы считаете меня дерзким. Неужели это правда? Если я имел дерзость вас чем-нибудь оскорбить, то позвольте мне иметь еще большую дерзость просить у вас прощения. Я бы очень желал доказать вам, что вы насчет меня ошибались.
– Вам это будет довольно трудно, – состроив гримаску, ответила княжна.
– Отчего же?
– Вы у нас не бываете, а эти балы, вероятно, не часто станут повторяться.
– Нельзя отвергать кающегося преступника, ибо от отчаяния он может сделаться еще преступнее… – начал было Печорин, однако хохот и шушуканье окружающих заставили его обернуться и замолчать.
В нескольких шагах от них с княжной стояла группа мужчин, и в их числе драгунский капитан, казавшийся очень довольным и потиравший руки. Он хохотал и перемигивался с товарищами. Это не предвещало ничего хорошего для княжны, как сразу догадался Печорин, однако сулило кое-что полезное для него.
От группы вдруг отделился господин во фраке с длинными усами и красной рожей и, качаясь, направился прямо к княжне. Было совершенно ясно, что он пьян.
Остановившись напротив растерявшейся княжны и заложив руки за спину, он уставился на нее мутными глазами.
– Ангажирую вас на мазурку! – прохрипел он надтреснутым голосом. Весь его вид служил примером наглости и неуместной развязности. – Разве вам не угодно? – продолжил он, видя, что княжна молчит в смятении. – Я таки опять имею честь вас ангажировать… Вы, может, думаете, что я пьян? Это ничего! Я так даже гораздо свободнее себя чувствую с дамами, могу вас уверить. – И он ухмыльнулся в свои длинные усы.
Григорий Александрович понял, что настало время действовать. Судьба подарила ему прекрасный шанс стать тем самым героем, который должен спасти героиню от неминуемой гибели. Княгиня была от дочери далеко и ничего не видела, один адъютантик из знакомых княжны спрятался за чужие спины, чтобы не оказаться замешанным в скандал. Словом, все было готово!
В этот момент в дверях появился Карский с бокалом шампанского в руке и, кажется, мгновенно оценил ситуацию. Брови его сдвинулись. Судя по всему, он намеревался вмешаться, так что нельзя было терять ни секунды.
Печорин решительно шагнул к пьяному господину, крепко взял его за руку повыше локтя и проговорил, пристально глядя нахалу в глаза:
– Я прошу вас удалиться, поскольку княжна давно уже обещала танцевать мазурку со мной.
Господин нисколько не стушевался. Очевидно, он был готов к тому, что кто-нибудь спровадит его, и весь демарш состоял в том, чтобы втянуть княжну в неприятный и громкий скандал.
– Ну, ничего не поделаешь, – сказал он. – В другой раз! – засмеявшись, он направился к своим товарищам, которые немедленно увели его в другую комнату.
Григорий Александрович был вознагражден глубоким, чудесным взглядом. Княжна тотчас подошла к своей матери и все ей рассказала. Через несколько минут княгиня отыскала Печорина в толпе.
– Как случилось, что мы до сих пор с вами незнакомы? – спросила она после того, как поблагодарила и объявила, что знала мать Григория Александровича и была дружна с полудюжиной его тетушек. – Признайтесь, только вы один в этом виноваты.
– Чем же? – спросил Печорин, делая удивленное лицо.
– Вы так всех дичитесь, что это ни на что не похоже! Но я надеюсь, что воздух моей гостиной разгонит ваш сплин. Не правда ли?
Таким образом, Печорин получил приглашение бывать у Лиговских, для чего, собственно, и приехал на бал. И не просто получил, а при каких обстоятельствах!
Кадрили тянулись ужасно долго. Наконец, с балкона загремел вальс, и Григорий Александрович с княжной уселись. Неприятное впечатление, произведенное на нее сценой с пьяным господином, постепенно рассеялось: личико ее расцвело, и она мило шутила, а разговор ее был остер, жив и свободен.
– Вы странный человек! – сказала она Печорину, подняв на него свои бархатные глаза и делано усмехнувшись.
– Я не хотел с вами знакомиться, – сказал Григорий Александрович, – потому что вас окружает слишком густая толпа поклонников, и я боялся в ней исчезнуть.
– Напрасно! Они все прескучные, – отозвалась княжна поспешно и покраснела.
– Неужели все? Даже мой друг Грушницкий?
– А он ваш друг?
– Да.
– Он, конечно, не входит в разряд скучных. Скорее, его можно отнести к несчастным.
Печорин невольно рассмеялся на это замечание.
– Вам смешно? – обиделась княжна. – Я б желала, чтоб вы были на его месте…
– Да я был уже юнкером, – перебил ее Григорий Александрович. – Право, это самое лучшее время моей жизни.
– А разве он юнкер? – удивленно спросила княжна.
– А кто же, вы думали?
– Ничего я не думала. Кто эта дама? – княжна сменила тему, и Печорин не стал возвращаться к разговору о Грушницком. Все, что хотел, он уже сказал.
В какой-то момент, когда Григорий Александрович остался один, к нему подошел Раевич. Вернее, возник поблизости.
– Мы с вами хотели переговорить, – сказал он, слегка поклонившись. – Надеюсь, я не кажусь вам навязчивым?
– Отнюдь. Напротив, я вас нахожу очень интересным человеком.
Раевич сдержанно улыбнулся в усы.
– Вы подумали над моими словами?
– Про сто тысяч?
– Да, про них.
– Деньги хорошие. Как вы хотите спорить?
Раевич осмотрелся, чтобы убедиться, что их никто не слышит. Кажется, все вокруг были заняты своими разговорами и не обращали на банкомета и Печорина внимания.
– Стреляйтесь, – сказал тихо Раевич, наклонившись к собеседнику.
– С кем?
– С кем хотите. Не желаете стреляться, испытайте судьбу иначе. Любым угодным вам способом.
– Как Вулич? Или сыграть с кем-нибудь в американскую рулетку?
Раевич улыбнулся, давая понять, что Печорин на правильном пути.
– А Вахлюеву вы предлагали рискнуть на сто тысяч, когда казак заперся в хате?
– Полицеймейстер не трус, конечно, однако человек осторожный. Больше осторожный, чем жадный. Зато вы вот могли в тут ночь стать богаче.
– Если бы знал о ваших пари.
– И если бы заключили его.
– Жалко, что вы не предложили раньше.
Раевич посмотрел на собеседника внимательным взглядом.
– Я уверен, вам еще не раз захочется рискнуть жизнью, – сказал он.
– Зачем вам души? Вы что, Мефистофель?
Раевич поморщился.
– Фу, какая мелодрама! Вернее, оперетта. Нет, я не Дьявол. И ничего подписывать кровью не придется.
– Тогда что?
– Довольно устного, ясно выраженного согласия.
– И оно будет иметь силу?
– Безусловно. Чем поставленная на бумаге закорючка надежней слова офицера и дворянина?
– В этом вы, конечно, правы. Тем более, когда речь идет о такой тонкой материи, как душа.
– Совершенно верно.
– И все-таки, – не сдавался Григорий Александрович, – я не понимаю вашей выгоды.
– Думаете, душа не стоит ста тысяч?
– Может, и стоит, да только вам-то она на что? В банк не положишь и по закладным ею не расплатишься. Разве что вы Сатана, хоть и утверждаете обратное. – Печорин улыбнулся. – Тогда ваш интерес, конечно, понять нетрудно.
– Я вам уж говорил, что я в Дьявола только играю. Все дело в том, что понимать под словом «душа». Большинство полагает, что это нечто, даваемое нам Богом и им же потом забираемое. Немного напоминает аренду, вы не находите?
– Никогда об этом не задумывался. Ну а вы как об этом судите?
– Я называю «душой» жизненную эманацию. Энергию, если угодно.
– И вы верите в такие вещи?
– «Верить» не совсем то слово. Скорее… я обладаю знанием.
– Вы, помнится, упомянули о каком-то особом условии.
– Упомянул. Но мне кажется, вы пока не готовы его услышать.
– Отчего же?
– Будет лучше, если вы сначала решитесь заключить пари.
– Да что же мне помешает сказать, что я готов спорить, чтобы узнать от вас об условии? – рассмеялся Григорий Александрович.
– Сроки, разумеется.
– Есть еще и сроки?
Раевич развел руками.
– Конечно! Иначе все было бы слишком уж просто, вы не находите?
– Пожалуй, вы правы, – согласился Печорин.
– После заключения пари вам следует рискнуть жизнью в течение двенадцати дней. Если вы опоздаете, душа ваша отойдет ко мне.
– После смерти?
– Разумеется. Что же касается условия, могу лишь намекнуть, что вам, возможно, захочется подстраховаться на случай проигрыша.
– Я должен подумать.
– Конечно. Сообщите мне, если решитесь.
Печорин раскланялся с Раевичем, весьма заинтригованный. Судя по всему, с москвичом спорили часто, и в Пятигорске он, безусловно, нашел людей, готовых рискнуть за сто тысяч. Кто, право, пожалеет душу в обмен на такую сумму, если с тобой торгуется не сам Сатана? А что, если Раевич и есть дьявол, да только врет, что не он? Григорий Александрович улыбнулся этой мысли: на князя тьмы банкомет не походил. Калибр маловат!