– А во втором?
– Отказывается от него. Говорит, не я, да и все тут! Но это ничего… Не таким язык развязывали, понимаешь!
– Едем к князю! – велел Григорий Александрович, уже забыв про Грушницкого и его заговоры. – Немедленно!
Глава 10,в которой составляется заговор, произносятся заклинания и приоткрываются некоторые тайны
Пошел мелкий, противный дождь. Окно в комнате было распахнуто, и за ним шумела вода. Полицеймейстер жил в квартире на втором этаже присутствия. Там, в гостиной, он и принял позднего посетителя.
Григорий Александрович не смог поговорить с градоначальником по причине позднего часа – князь уж почивал, – зато с Вахлюевым у него состоялась продолжительная беседа. Полицеймейстер обстоятельно рассказал о том, как раненый офицер послал за приставом и велел тому сказать начальству, что он-де готов сознаться в злодеянии. Ну, конечно, Вахлюев приехал сам послушать историю этого Фатова. Тот заявил, что убил Асминцеву, случайно встретив ее ночью в гроте. Он шатался по городу пьяный, забрел в Цветник и заметил девицу, сидевшую в гроте на лавочке. Стал к ней приставать, она его, разумеется, отвергла, и тогда он сначала отходил ее кнутом, а потом зарубил шашкой.
– Как видите, – сказал Вахлюев, – Фатову известны подробности, которых он не мог узнать, если не убил сам.
– Зачем ему носить с собой кнут? – подумав, спросил Григорий Александрович.
Полицеймейстер развел руками.
– Да кто ж его знает?
– И что, Асминцева не кричала, пока он бил ее?
– Кричала, должно быть, но время было позднее.
– Да ведь уже выяснили, кажется, что криков не было.
Вахлюев поджал губы.
– Кричала или нет, к делу теперь не очень-то относится, – заявил он. – Убийца сознался! Что еще вам надобно?
– Что Асминцева делала в гроте?
– У нее уж не спросишь.
– Почему Фатов решил вдруг сознаться?
Не из-за того же, в самом деле, что Григорий Александрович с ним побеседовал. Или именно поэтому? Может, проснулась в нем совесть?
Вахлюев не торопясь раскурил папироску, выпустил дым, проследил за тем, как он уплыл под потолок.
– Говорит, все одно душу не спас. Мол, так и так в аду гореть. Убийство же, не что-нибудь. Странные разговоры, конечно, да нам-то какое дело? Признался добровольно, и в своем уме человек вроде. Зачем только от второго убийства отпирается – вот что неясно. Ему послабления все равно не выйдет. Да и кто поверит, что он одну убил, а другую нет? Когда все одинаково-то!
– Вот это и странно, – заметил Григорий Александрович.
– Вы, может, сомневаетесь, что Фатов убийца? – прищурился полицеймейстер. – Напрасно. Допустим, насчет казака я поторопился, признаю. Но Фатов себя не оговаривает.
– Да не в том дело.
– В чем же?
– Фатов Асминцеву, может, и убил. Я это вполне допускаю. Но кто тогда убил Кулебкину? Если не Фатов, конечно. Если допустить, что он не врет.
Вахлюев досадливо поморщился
– Если, если… зачем допускать? Врет он!
– А вдруг нет?
– И что тогда?
– Да то, что как бы во время визита императрицы другой душегуб не убил кого.
Вахлюев аж дымом подавился. Мелко перекрестился, замахал руками.
– Бог с вами, Григорий Александрович! Выдумаете!
Смятение полицеймейстера доставило Печорину немалое удовольствие.
– А вы представьте.
– Не хочу! Вам обидно просто, что Фатов сам сознался, не дал вам возможности умом блеснуть перед князем.
Печорин нахмурился. Вахлюев, кажется, и сам понял, что перегнул палку.
– Уверен, вы бы его нашли, – сказал он примирительно. – Но уж теперь ничего не попишешь. Дело окончено.
– Где сейчас Фатов? В остроге?
– Нет, он ведь на ладан дышит. Дома. С охраной, разумеется. Приставил к нему двух человек. – Вахлюев усмехнулся. – Не убежит!
– Я должен с ним поговорить.
– Это уж лишнее, – покачал головой полицеймейстер. – Признание у нас его имеется, а после вашей беседы он, глядишь, еще и отпереться от всего надумает. Нет уж, Григорий Александрович, извините, но я этого позволить не могу. Дело, которое вам поручил Михал Семеныч, сделано, так что можете отдыхать в свое удовольствие, а душегуба этого оставьте нам.
Было ясно, что от полицеймейстера толку не будет. Григорий Александрович сухо распрощался с ним и ушел.
Он чувствовал, что прав, и Фатов, если он и убийца, не один замешан в чудовищных злодеяниях. Зачем бы ему, право слово, брать на себя одно и отказываться от другого, зная, что ему все равно не поверят? Глупо! А история насчет того, что он случайно встретил
Асминцеву в гроте, не выдерживала никакой критики. Фатов темнил. Он молчал именно про то, что хотелось бы узнать Печорину: зачем Асминцева отправилась ночью в грот, почему она не кричала, зачем офицер пытал и убил ее. Ни на один из этих вопросов Фатов не дал ответ.
И что это за слова о том, что все равно душу не спас? С этим надо разобраться. И Григорий Александрович чувствовал, что ответ есть у Раевича. Стоит, пожалуй, согласиться на его пари и узнать, что это за особое условие, которое банкомет сообщает в последнюю очередь.
Как оно связано с выкупом?
Печорин возвращался домой под дождем. Настроение было отвратительное. Становилось прохладно, и хотелось поскорее добраться до дома. Луна поднималась из-за темных вершин. Окна гасли одно за другим. Часовые на валу крепости и казаки на окрестных пикетах протяжно перекликались.
В одном из домов слободки, построенном на краю обрыва, Григорий Александрович заметил сильное освещение. Оттуда доносились нестройный говор и крики, изобличавшие военную пирушку. Движимый любопытством, Печорин подкрался к окну. Неплотно притворенный ставень позволил ему видеть пирующих и слышать их слова.
Говорили о нем!
Драгунский капитан, разгоряченный вином, ударил по столу кулаком, требуя внимания.
– Господа! – сказал он. – Это ни на что не похоже. Печорина надо проучить! Эти петербургские слетки всегда зазнаются, пока их не ударишь по носу! Он думает, что только один и жил в свете, оттого что носит всегда чистые перчатки и вычищенные сапоги. И что за надменная улыбка! А я уверен между тем, что он трус, – да, трус!
– Я думаю то же, – сказал Грушницкий. – Он любит отшучиваться. Я раз ему таких вещей наговорил, что другой бы меня изрубил на месте, а Печорин все обратил в смешную сторону. Я, разумеется, его не вызвал, потому что это было его дело.
– Грушницкий на него зол за то, что он отбил у него княжну, – сказал кто-то.
– Вот еще что вздумали! Я, правда, немножко волочился за княжной, да тотчас отстал, потому что не хочу жениться, а компрометировать девушку не в моих правилах.
– Да я вас уверяю, что он первейший трус, то есть Печорин, а не Грушницкий, – сказал драгунский капитан. – Грушницкий молодец, и притом он мой истинный друг! Господа! Никто здесь не защищает Печорина? Никто? Тем лучше! Хотите испытать его храбрость?
– Хотим, – отозвался кто-то. – Только как?
– А вот слушайте. Грушницкий на него особенно сердит – ему первая роль! Он придерется к какой-нибудь глупости и вызовет Печорина на дуэль. Все это – вызов, приготовления, условия – будет как можно торжественнее и ужаснее. Мы вымотаем Печорину все нервы! За это я берусь. Я буду твоим секундантом, мой бедный друг! – обратился капитан к Грушницкому. – Только вот где закорючка: в пистолеты мы не положим пуль. Уж я вам отвечаю, что Печорин струсит – на шести шагах вас поставлю, черт возьми! Согласны ли, господа?
– Славно придумано! Согласны! Почему же нет? – раздалось со всех сторон.
– А ты, Грушницкий? – спросил капитан.
Печорин ждал ответ Грушницкого, стиснув зубы:
холодная злость овладела им при мысли, что, если б не случай, он мог бы сделаться посмешищем этих дураков!
После некоторого молчания Грушницкий встал, протянул капитану руку и сказал с нелепой важностью:
– Хорошо, я согласен!
Честна я компания была в восторге.
Григорий Александрович вернулся домой, волнуемый двумя различными чувствами. С одной стороны, ему было грустно: неужели он принадлежит к числу тех людей, один вид которых порождает недоброжелательство? Ладно, Грушницкий – тот ревновал из-за княжны, но что плохого Печорин сделал остальным? С другой стороны, он чувствовал, что ядовитая злость постепенно наполняет его душу! «Берегись, Грушницкий! – думал Печорин, прохаживаясь по комнате. – Со мной этак не шутят. Ты дорого заплатишь за одобрение своих глупых товарищей. Я тебе не игрушка!»
Его рассуждения прервал стук в дверь. Это оказался Вернер.
– Что с вами? – спросил он, взглянув на Григория Александровича.
– Ничего. Ерунда. Зачем пришли? Время позднее.
– Знаю, но я решил, что вас может заинтересовать одно сборище, намеченное на сегодня.
– Сборище? – Печорин нахмурился. – О чем вы, доктор?
– Мне вспомнился ваш вопрос касательно мела. Знаете, кто может использовать его в магических целях? Сатанисты! – Вернер торжествующе воззрился на собеседника, ожидая реакции.
– И что же? – спросил Печорин. – Не хотите ли вы сказать, что в Пятигорске имеется кружок…
– Городок у нас маленький, но публика очень пестрая, – нетерпеливо перебил доктор. – Есть и сатанисты. Время от времени собираются по ночам и устраивают ритуалы. Уж не знаю, чем точно они там занимаются, но вы можете сегодня это выяснить.
– Откуда вам это известно?
– Я пользую одного мецената. У него желудочные колики, и он по этому поводу ужасно переживает. Один из немногих, кто… впрочем, неважно. Так вот, сегодня я был у него, и он сказал, что собирается на встречу со своими единомышленниками. Просил на всякий случай каких-нибудь пилюль от несварения. Наверное, у них там намечается пиршество.
– И вам известно, где будет происходить сборище?
– Разумеется. Я даже могу вас туда провести.
– Неужели? Каким же образом? Или вы, доктор, тоже входите в число посвященных?