Она прильнула к нему, но времени было мало. Кто-то все-таки мог услышать выстрел и отправиться на поиски его источника. Они и так долго провозились.
– Мне пора! – шепнул Печорин, отстраняя Веру от себя. – Я должен оставить тебя, хотя мне и не хочется.
– Нет-нет, уходи! Тебя здесь не должны увидеть!
– Вернись в дом, оденься и выходи звать на помощь. Найди кого-нибудь и скажи, что слышала в своем саду выстрел. Твой муж куда-то подевался, и ты беспокоишься.
Вера слушала, кивая. Потом она ушла в дом, а Григорий Александрович двинулся через кусты, чтобы выйти с другой стороны двора.
Муж Веры казался обычным ревнивцем, трепещущим за честь супруги, а на деле оказался настоящим жестоким тираном, истязавшим свою жену! Как у него поднималась рука бить ее плеткой?! Должно быть, он считал, что Вера настолько зависима от него, что стерпит все ради сына. Но как она могла позволять ему?.. Этого Печорин решительно не понимал.
Зеленцов стегал жену кнутом, а расправиться со счастливым соперником явился с шашкой, и это навело Григория Александровича на мысль, что фабрикант вполне мог быть убийцей, пытавшим женщин в гроте. Но как теперь узнать, так ли это? Мертвеца ведь не спросишь.
Кто-то шевельнулся за кустом. Печорин взялся машинально за пистолет, но тот был разряжен.
Невидимая рука схватила его за плечо!
– Ага! – сказал грубый голос. – Попался! Будешь у меня к княжнам ходить по ночам!
– Держи его крепче! – закричал другой, выскочивший из-за угла.
Это были Грушницкий и драгунский капитан.
Григорий Александрович ударил последнего по голове кулаком, сшиб с ног и бросился в кусты.
– Воры! Караул! – закричали его преследователи.
Раздался ружейный выстрел, и дымящийся пыж упал к ногам Печорина. Он выскочил из кустов на дорогу и тут же нырнул в заросли у другой обочины. Теперь он был недосягаем! До него донеслись выкрики и треск ломаемых веток, поблизости пробежали, тяжело дыша и громко топая.
Григорий Александрович добрался до своего дома за четверть часа, вбежал к себе в спальню, разделся и лег.
Едва денщик запер дверь на замок, как в нее забарабанили Грушницкий и капитан.
– Печорин! Вы спите?! Здесь вы? – закричал последний. – Вставайте! Воры! Черкесы!
– У меня насморк, – ответил Григорий Александрович, стараясь говорить в нос. – Боюсь простудиться.
Грушницкому и капитану пришлось уйти.
Печорин велел денщику зажечь свечи и осмотреть его рану. Она саднила и кровоточила.
– Где это вы так ободрались? – пробормотал тот, тщательно промыв порез водой. – Аж цельный кусок сорвало зараз с волосами. Упали, что ль?
– Упал, братец, – соврал Григорий Александрович. – Зашивать-то надо?
– Да нет, ранка пустячная.
– Ну, так заклей ее везикаторием, и будет. Возьми там в походной аптечке.
– Сию минуту, ваше благородие. А завтра можно доктору показаться. Или велите немедленно за ним послать?
– Не надо, – отмахнулся Печорин. – Заклеивай.
Тем временем в Пятигорске поднялся переполох:
стало известно, что черкесами убит в собственном саду Зеленцов! Начали искать черкесов во всех кустах и, разумеется, никого не нашли. Вера была безутешна, и ее пришлось уложить в постель, напоив настойкой опия. Она потребовала, чтобы вызвали Вернера, и доктор явился.
Григорий Александрович узнал об этом утром, когда его посетил Вернер.
– Теперь пациентов у вас наверняка прибавится, – заметил Печорин. – Люди обожают скандалы и тех, кто в них замешан.
– Очень на это рассчитываю, – довольным тоном отозвался доктор.
– Как ваша пациентка?
– Знаете, я осмотрел Зеленцову и заметил на ее спине следы от хлыста. Да, представьте! – сказал Вернер, доверительно понизив голос. – Думаю, муж побивал ее. Говорят, он был болезненно ревнив, хотя жена его – вернее, теперь уж вдова – не походит на женщину, дающую для ревности повод. К тому же, она слаба здоровьем.
– Идемте завтракать, доктор, – сказал Григорий Александрович. – Чувствую страшный голод.
Выпив по дороге у колодца пару стаканов нарзана, они отправились в ресторацию.
Григорий Александрович хотел увидеть Веру, но это было невозможно: надо было ждать, пока все утрясется, чтобы не вызвать подозрений.
Уселись завтракать возле двери, ведущей в угловую комнату, где находилось человек десять молодежи, в числе которых был и Грушницкий. Печорина с доктором они не заметили.
– Да неужели это в самом деле были черкесы? – услышал Григорий Александрович чей-то вопрос. – Видел ли их кто-нибудь?
– Я вам расскажу всю историю, – ответил Грушницкий, – только, пожалуйста, не выдавайте меня. Вот как это было: вчера один человек, которого я вам не назову, приходит ко мне и рассказывает, что видел, как кто-то прокрался в дом к Лиговским. Княгиня была здесь, на представлении фокусника, а княжна дома. Больна. Вот мы и отправились под окна, чтобы подстеречь счастливца.
Григорий Александрович взглянул с тревогой на Вернера, но тот был занят своим завтраком и не обращал на посторонние разговоры внимания.
– Вот, – продолжал Грушницкий, – мы и отправились, прихватив с собой ружье, заряженное холостым патроном – так, чтобы попугать. Ждали в саду. Потом услышали выстрел. Уж не знаю, кто стрелял, но только не черкесы! Мы хотели сходить поглядеть, но не знали, где именно стреляли – звук был как будто приглушенный. Может, и издалека. Наконец – уж бог знает, откуда он явился, только не из окна, потому что оно не отворялось, – видим мы, идет кто-то между кустами. Какова княжна, а?! Уж эти московские барышни! После этого чему же можно верить? Мы хотели его схватить, только он вырвался и, как заяц, бросился в кусты. Не знаю, кто убил Зеленцова, но, может, и он. Только того нашли в саду, а стреляли вроде не там…
Вокруг Грушницкого раздался ропот недоверчивости.
– Вы не верите? – спросил он. – Даю вам слово, что все это сущая правда, и в доказательство я вам, пожалуй, назову этого господина.
– Скажи, скажи, кто ж он! – раздалось со всех сторон.
– Печорин, – сказал Грушницкий.
В этот миг он поднял глаза – Григорий Александрович стоял напротив него. Грушницкий покраснел. Печорин подошел к нему и сказал медленно и внятно, с трудом сдерживая гнев:
– Мне очень жаль, что я вошел после того, как вы уж дали честное слово в подтверждение самой отвратительной клеветы. Мое присутствие избавило бы вас от лишней подлости.
Грушницкий вскочил с места.
– Прошу вас, – продолжал тем же тоном Григорий Александрович, не давая ему возразить, – сейчас же отказаться от своих слов. Вы отлично знаете, что это выдумка. Я не думаю, что равнодушие женщины к вашим блестящим достоинствам заслуживает такого ужасного мщения.
Грушницкий стоял, опустив глаза, в сильном волнении. Но борьба совести с самолюбием была непродолжительна. Драгунский капитан, сидевший возле него, толкнул его локтем. Грушницкий вздрогнул и ответил, не поднимая глаз:
– Милостивый государь, когда я что говорю, так я это думаю и готов повторить. Я не боюсь ваших угроз и готов на все!
– Последнее вы уж доказали, – холодно ответил ему Григорий Александрович и, взяв под руку драгунского капитана, вышел из комнаты.
– Что вам угодно? – спросил тот.
– Вы приятель Грушницкого и, вероятно, будете его секундантом?
Капитан важно поклонился.
– Вы отгадали. Я даже обязан быть его секундантом, потому что обида, нанесенная ему, относится и ко мне: я был с ним вчера ночью.
Печорин растянул губы в насмешливой улыбке:
– А, так это вас ударил я так неловко по голове?
Капитан пожелтел и тут же посинел: скрытая злоба отобразилась на его лице.
– Я буду иметь честь прислать к вам нынче моего секунданта, – сказал Григорий Александрович, делая вид, будто не обращает внимания на его бешенство.
На крыльце ресторации Печорин встретил дожидавшегося его Вернера – доктор расплатился и вышел чуть раньше. Пришлось рассказать ему все – про отношения с Верой и княжной и подслушанный разговор, из которого Григорий Александрович узнал намерение Грушницкого с приятелями подурачить его, заставив стреляться холостыми. Умолчал он лишь про убийство Вериного мужа.
Доктор согласился быть его секундантом. Григорий Александрович дал ему несколько наставлений насчет условий поединка: Вернер должен был настоять на том, чтобы дело обошлось как можно секретнее. Печорину вовсе не хотелось, чтобы дуэль помешала ему осуществить тот план, ради которого он прибыл в Пятигорск.
Вернер отправился к драгунскому капитану улаживать дела и через час явился домой к Печорину с отчетом.
– Против вас точно есть заговор, – сказал он. – Я на минуту остановился в передней у Грушницкого, чтоб снять галоши. У него был ужасный шум и спор. «Ни за что не соглашусь! – говорил Грушницкий. – Он меня оскорбил публично! Тогда было совсем другое». «Какое тебе дело? – отвечал капитан. – Я все беру на себя. Я был секундантом на пяти дуэлях и знаю, как это устроить. Я все придумал. Пожалуйста, только не мешай мне! Постращать не худо, а зачем подвергать себя опасности, если можно избавиться?» В эту минуту я и вошел. Они замолчали. Переговоры наши продолжались довольно долго. Наконец мы решили дело вот как: верстах в пяти отсюда есть глухое ущелье. Они туда поедут завтра в четыре часа утра, а мы выедем спустя полчаса. Стреляться будете на шести шагах – этого требовал Грушницкий. Убитого отнесем на счет черкесов. Нынче все их боятся, и никто не усомнится. Теперь вот какие у меня подозрения: они, то есть секунданты, должно быть, несколько переменили свой прежний план и хотят зарядить пулей только пистолет Грушницкого. Но тот, кажется, поблагороднее своих товарищей. Как вы думаете, должны ли мы показать им, что догадались? – Вид у Вернера был крайне озабоченный.
– Ни за что на свете, доктор! – воскликнул Григорий Александрович. – Будьте спокойны, я им не поддамся.
– Что же вы хотите делать?
– Это моя тайна.
– Смотрите не попадитесь. Ведь на шести шагах!