оникало мало света, его было довольно, чтобы понять, что Григорий Александрович находится на половине слуг. Тот, кто выходил поговорить с человеком в плаще, мог вернуться сюда в любой момент, поэтому Печорин прошел в первую же замеченную дверь и плотно притворил ее за собой.
Отсюда поднималась винтовая лестница – вероятно, ею пользовался камердинер Раевича, и вела она либо в спальню, либо в кабинет. Машины не могло быть ни там, ни там. Кроме того, Печорин не выносил лестниц такого рода – узких и темных, а в особенности ведущих вверх. На них его поджидали те женщины. Он не был уверен, что они способны настигнуть его и здесь, в чужом доме, но одно воспоминание о них разом уничтожало всяческое желание подниматься куда бы то ни было. Почему Бэла тоже являлась ему на лестнице, он не знал – возможно, она, как и Негурова, была всего лишь плодом его воображения, галлюцинацией, и обе они оказывались в подобных местах лишь благодаря игре сознания, но легче от этого не становилось.
Григорию Александровичу пришло в голову, что неплохо бы проверить подвал. Действительно, где еще в доме спрятать… он понятия не имел, что именно. Возможно, «волшебный» агрегат умещался в шкатулку и стоял на комоде возле кровати Раевича. Но обыскивать весь дом Печорин не мог. В принципе, у него был всего один шанс. Он решил, что спустится в подвал.
На поиски лестницы, ведущей вниз, ушло около пяти минут, при этом Григорий Александрович едва не столкнулся с лакеем, направлявшимся куда-то с подносом. В доме становилось все оживленнее, что было странно: в такую погоду едва ли сюда могли заявиться гости. Тем не менее, похоже, тут к чему-то готовились.
Печорин отодвинул массивный засов и начал спускаться. В руке он держал подобранный по дороге огарок, который зажег серной спичкой.
Он ожидал, что в подвале будет сыро, но ошибся: воздух оказался сухим и наэлектризованным. Спустившись по ступеням, Григорий Александрович почувствовал, как волосы на голове начинают приподниматься.
Пол был твердый, выложенный новыми каменными плитами – видимо, Раевич приказал сделать это, когда въехал. Печорин уже не сомневался, что машина в подвале. Он прошел дальше, держа свечу над головой, и увидел у дальней стены нечто, накрытое плотной серой тканью, – бесформенный силуэт в два человеческих роста.
Справа стоял стол, на котором лежали какие-то книги и несколько приборов из латуни, отчасти напоминавших циркули и транспортиры.
Григорий Александрович подошел ближе, чувствуя, что здесь не просто тяжело дышать – само пространство дрожало от напряжения, уплотнялось и источало нечто… чуждое! Он перелистнул пару страниц книги. Она была из пергамента, часть латинских надписей и рисунков, напоминавших схемы и символы, выцвела. Рядом лежала большая лупа с костяной ручкой. Ряды символов, незнакомых Печорину, однако напоминавших те, которые он срисовал в гроте Дианы, покрывали инструменты.
Григорий Александрович перевел взгляд на ткань, скрывавшую машину. По очертаниям трудно было представить, что под ней. Печорин потянул за край, и холстина на удивление легко соскользнула.
Да, это, безусловно, была та самая машина, которую прятал Раевич!
Кольцо, образованное рядом прозрачных продолговатых сосудов, запаянных снизу и закрытых сверху плоскими медными крышками, имело диаметр около двух метров. Оно опоясывало вогнутую полусферу, укрепленную между стойками под углом в сорок пять градусов (вероятно, наклон можно было регулировать). Все это напоминало бы большой котел, не будь полусфера заполнена густой, слегка дрожащей черной жидкостью, которая по непонятной причине не вытекала на пол.
В стеклянных колбах клубилось нечто серое, похожее на туман, в котором то и дело проскакивали белые электрические искры. Некоторые колбы, впрочем, были пусты и словно ждали, когда их заполнят.
Григорий Александрович приблизился, хотя воздух, казалось, сопротивлялся этому, становясь все гуще. Наверное, возле самой машины он был как стекло!
Печорин всмотрелся в туман и увидел в одной из колб нечто, похожее на искаженное человеческое лицо! Невольно вздрогнув, он стал разглядывать емкости и обнаружил, что в каждой из них корчилось в невообразимых муках призрачное создание. Растянутые рты, выпученные глаза, провалившиеся носы, напоминавшие отверстия черепа, развевающиеся волосы – все это постоянно трансформировалось, то становясь вполне отчетливым, то превращаясь в бесформенные клочья тумана.
Приблизившись, насколько позволял наэлектризованный воздух, Григорий Александрович протянул руку, чтобы потрогать черную субстанцию, заполнявшую полусферу, но не смог: вокруг машины действительно существовал невидимый барьер! Зато черная жидкость заколыхалась, легкая дрожь сменилась волнами, и в бездне появилась белая искра. Эта точка притягивала к себе и завораживала: она, без сомнения, обладала неким магнетическим свойством.
Постепенно у Григория Александровича возникло ощущение, будто он смотрит в чей-то зрачок, а вся заполненная черным сфера – это огромный глаз неведомого существа, находящегося… Бог знает где!
Невольно вспомнились звезды над озером, в глубине которого обитала тварь, питавшаяся человечиной.
Печорин отступил. Волосы стояли дыбом, кожа покрылась мурашками. Григорий Александрович бросил последний взгляд на серые клубящиеся лица в колбах. На каждом из них было выражение невыносимой муки. Казалось, стоит разбить резервуары, и подвал тотчас заполнится пронзительными криками!
Каково же назначение машины, и что за представление намеревается дать Раевич в день прибытия императрицы? Не похоже, чтобы это были фейерверки и банальные фокусы в духе Апфельбаума.
Больше делать в подвале было нечего. Печорину пришло в голову прихватить с собой одну из книг, но он не хотел, чтобы банкомет догадался, что здесь побывал посторонний. Да и что бы он делал с этими странными трактатами, в которых формул и схем больше, чем текста?
Григорий Александрович набросил на машину покрывало и направился к лестнице, но на полдороге остановился: даже скрытый тканью, «зрачок», казалось, следил за ним…
Печорин медленно обернулся. Быть может, ему только почудилось? В этом подвале воображению легко разыграться.
Григорию Александровичу захотелось еще раз взглянуть в черную бездну. Он сделал неуверенный шаг к машине. Его тянула к ней неведомая сила. В воздухе появилась странная липкость, она поползла по спине, захлестнула ноги и руки, пробежала по затылку, мгновенно вызвав мурашки.
Это и заставило Печорина очнуться. Усилием воли он взял себя в руки и, отвернувшись, поспешил к лестнице.
Позади него что-то тихо лопнуло, и в этом влажном звуке прозвучало сожаление…
Григорий Александрович взбежал по ступенькам и приоткрыл дверь. Поблизости, кажется, никого не было. Он двинулся через дом в обратном направлении, стараясь не перепутать повороты. Несколько раз едва успевал спрятаться от слуг, а однажды почти врезался в лакея: каким-то чудом Печорин успел остановиться, глядя в его широкую спину, и остаться незамеченным.
Наконец Григорий Александрович очутился перед дверью, ведущей в сад – той самой, через которую он проник в дом. Она была заперта изнутри на засов. Печорин отодвинул его и выглянул на улицу.
Дождь лил как из ведра, темное небо затянуло тучами так, что даже месяца не видать. Кипарисы возвышались бесформенными исполинами, листва их слегка трепетала от часто падавших капель. Пространство было наполнено шумом. От земли тянуло влагой и пряной гнилостью. Издалека донесся протяжный скрип – словно упало старое дерево.
– Кто таков?! – суровый оклик прозвучал за спиной одновременно с тем, как тяжелая рука грубо схватила Григория Александровича за плечо: кто-то из слуг увидел его и решил остановить!
Не оборачиваясь – никто здесь не должен увидеть сегодня его лицо! – Печорин вырвался и помчался через сад.
– Стой! – Крик сменился топотом и шумным дыханием. – Стой, говорю! Не уйдешь!
Григорий Александрович свернул в кусты. Мокрые ветки хлестали по лицу, земля хлюпала под ногами. Он едва не поскользнулся, но сумел сохранить равновесие и выскочил на мощеную дорогу. Преследователь не отставал. Больше он не кричал, но слышно было его близкое пыхтение.
Печорин побежал наугад. Заборы, стены домов, горящие и слепые окна, ворота и ступени, ведущие в запертые на ночь лавки, провалы переулков и сточные канавы – все превратилось в лабиринт, в котором не представлялось возможным определить направление.
На удачу Печорин свернул в первую попавшуюся улочку, затем в другую. Его все еще преследовали! Григорий Александрович на ходу вытащил пистолет и попытался, не оборачиваясь, пальнуть через плечо.
Однако порох отсырел, и вместо выстрела раздался только сухой щелчок.
К удивлению Печорина, топот прекратился: похоже, слуга Раевича заметил оружие, решил, что рисковать жизнью – это чересчур, и прекратил погоню. А может, просто устал и сдался.
Через пару минут Григорий Александрович остановился. Он был один, мокрый и уставший. Ноги гудели, сердце колотилось бешено.
Окна горели почти во всех домах, но на улицу никто не выходил. Деревья раскачивались на ветру и скрипели так, словно каждое движение причиняло им боль. Откуда-то донесся протяжный собачий вой, ему ответил другой – и покатилось!
Григорий Александрович невольно улыбнулся. Он вырвался из жуткого подвала, ушел от преследования и узнал кое-что интересное относительно Раевича. Ночь прошла в высшей степени удачно.
Осмотрев себя с головы до ног, Печорин сделал вывод, что одежда загублена, и ее придется отдать в стирку. Пытаться привести себя в порядок здесь, на темной улице, под дождем – бессмысленно.
Засунув пистолет за пояс, он прежде всего постарался сориентироваться. Похоже, он оказался на задворках окраины Пятигорска, где все дома были похожи, особенно в темноте. Великолепных трехэтажных особняков Григорий Александрович не заметил, вдалеке виднелись только деревья, а за ними – горы.