Фаталист — страница 56 из 57

– Вы считали, что все эти пари на души – просто шутки?

– А что я должен был думать? Конечно, я был уверен, что Раевич – сумасшедший. Богатый сумасшедший, играющий в Сатану.

Григорий Александрович поднялся.

– Вы и сами стали жертвой жадности, – сказал он. – Так что напрасно столь презрительно отзываетесь о «дураках».

Капитан поднял на него взгляд, но ничего не ответил.

Печорин постучал в дверь, и ему открыл один из тюремщиков, оставленных Вахлюевым снаружи камеры.

– Мы закончили, – сказал Григорий Александрович, выходя.

Полицеймейстер встретил его в конце коридора: он сидел возле дежурного и курил папироску.

– Ну что вам сказал Романчев? – поинтересовался он, вставая.

– Давайте проверим вашу догадку.

– Я предполагаю, что Грушницкий, ваш бывший приятель, обещал капитану куш с выигрыша. Не знаю, правда, сколько. Может, треть.

– Половину.

Вахлюев рассмеялся.

– Щедро, однако! Жизнью-то рисковал он один.

– Он думал, что находится в безопасности.

– Что вы имеете в виду?

– Неважно. Мне нужно с вами переговорить приватно.

Полицеймейстер прищурился.

– Вот как? Ну, идемте в кабинет.

Когда они пришли к Вахлюеву, тот распахнул окно, дав свежему воздуху ворваться в комнату.

– Итак? Что за секреты? – спросил он, оборачиваясь.

– Мне понятно, почему вы так легко поверили в мой рассказ о Раевиче и всем прочем, – сказал Григорий Александрович.

– Да?

– Я видел, как Раевич разговаривал с вами в ту ночь, когда арестовали пьяного казака.

Вахлюев пристально поглядел на собеседника. Лицо его было спокойно.

– Он действительно был там. Как и многие.

– Раевич убеждал вас заключить пари, а вы отказывались. Это совершенно ясно.

Полицеймейстер пожал плечами.

– Когда вы произносите вслух свои догадки, господин Печорин, они становятся похожи на клевету.

– Для этого потребно обвинить вас прилюдно.

– Пожалуй.

– Вы знали про деятельность Раевича и ничего не предприняли.

– Может, и так. Но речь-то шла о ста тысячах против души. Ни о каких убийствах разговора не было. Вы и сами знаете, что про выкуп Раевич сообщал лишь после заключения пари. Так что перед законом и своей совестью я совершенно чист. – Вахлюев прошел за свой стол. – Чего вы хотите? Вряд ли денег за молчание. Не такой человек.

– Вы правы. Деньги мне не нужны.

– Тогда что?

– Хочу, чтобы вы мне помогли.

– Каким образом?

Григорий Александрович на несколько секунд задумался: стоит ли открыться этому человеку? Решил, что иного выхода нет. Придется рискнуть.

– У меня есть задумка, – сказал он. – Это личное. Для нее необходима одна вещь. Я уверен, вы способны ее достать.

Вахлюев прищурился.

– О чем идет речь?

– О динамите.

Полицеймейстер крякнул.

– Не ожидал! Зачем он вам?

– Говорю: для личных нужд. Вам не о чем беспокоиться.

Шагая через полчаса по улице, Григорий Александрович думал о плане Раевича. Его страшная сила заключалась в том, что никто, даже сообщники ростовщика, не верили в серьезность происходящего. Убийства, совершаемые в качестве выкупа, казались им, должно быть, самой опасной частью этого мероприятия. Того, что некто действительно способен поглощать человеческие души, они не допускали. И все же наступал момент, когда заключивший пари начинал сомневаться в том, что Раевич – всего лишь богатый сумасшедший. И тогда этот человек убивал, чтобы спастись в случае проигрыша. Как он потом продолжал существование, побывав на том свете (подобно Фатову) и зная, что там есть нечто? Списывал все на чудесное исцеление, убеждал себя, что стал медицинским феноменом? Сходил с ума? Или продолжал жить в страхе, понимая, что всего лишь отсрочил встречу с неизбежным? А главное, находил ли такой человек силы поверить в то, что произошло с ним?

* * *

Попасть в дом Раевича не составило труда, Григорий Александрович просто вошел через дверь; приставы не ожидали никого и спокойно обедали. До Печорина доносились их оживленные голоса. Даже удивительно, насколько безалаберными могут быть люди, если их начальник не считает нужным выполнять свои непосредственные обязанности.

Дверь в подвал оказалась заперта: полицейские предусмотрительно навесили на засов замок. К этому Григорий Александрович был готов. Он специально прихватил с собой какой-то сыскавшийся у денщика металлический инструмент, название которого было ему неизвестно. Им можно было поддеть и оторвать засов, не снимая замка. Так Печорин и поступил. С непривычки пришлось повозиться, тем более что следовало позаботиться о том, чтобы полицейские наверху ничего не услышали.

Наконец Григорий Александрович открыл дверь и вошел в подвал. Здесь было темно и пусто. Именно такое ощущение сразу охватило Печорина. Неужели машины тут нет? Ее ведь не могли никуда перевезти – в этом он был уверен. Тогда откуда это чувство? Он зажег фонарь, который взял с собой, и двинулся вперед.

Почти сразу Григорий Александрович успокоился: очертания агрегата, укрытого тканью, он ни с чем не спутал бы! Но машина словно была мертва: никакого напряжения в воздухе не ощущалось, озоном не пахло, и вообще складывалось впечатление, будто она… отключилась. Если это так, то, возможно, уничтожить машину легче, чем он предполагал. Но что стало с душами, заключенными в резервуары? Они по-прежнему томятся в стеклянных сосудах или улетели в… Григорий Александрович понятия не имел, куда деваются души. Оставалось лишь надеяться, что не в тот жуткий мир, который открылся ему во время гибели Раевича.

Печорин подошел, не чувствуя сопротивления воздуха, к агрегату и стянул с него ткань.

Напрасно он думал, что машина отключена: черная бездна по-прежнему находилась внутри кольца. Прозрачные резервуары были заполнены клубящимися субстанциями. И все-таки что-то изменилось…

Григорий Александрович протянул руку и попытался прикоснуться к «раме». Ничто не препятствовало ему, как в прошлый раз. Пальцы Печорина приближались к гладкому металлу. Еще несколько дюймов – и он дотронется до машины!

Внезапно Григория Александровича охватил страх. Он замер, не в силах завершить начатое, но отдернуть руку не желал. Инстинкт самосохранения боролся в нем с волей.

Словно почувствовав его присутствие, черная бездна запульсировала, обретая плотность и материальность. Печорин попятился, расстегивая на груди мундир. Там, за пазухой, он прятал две полученные от Вахлюева динамитные шашки.

Когда Григорий Александрович услышал, как прокладывают дорогу в горах, то сразу подумал, что взорвать себя на склоне Машука было бы чудесно, но теперь он нашел динамиту иное предназначение. Идея покончить с жизнью перестала владеть им, потому что он наконец понял, зачем судьба хранила его.

Машина загудела, оживая. Воздух наполнился озоном и статическими разрядами. Где-то в глубине агрегата щелкнуло и зашипело. Григорий Александрович увидел, как пленные души заметались в своих стеклянных камерах.

Медлить было нельзя! Печорин вытащил обе шашки. Фитили на них он оставил достаточно длинными, чтобы успеть выбежать из дома, по дороге предупредив об опасности приставов. Но при взгляде на кипящую тьму, вспучивающуюся внутри рамы подобно штормовому морю, Григорий Александрович подумал, что фитили стоило сделать покороче – что-то назревало в подвале, и это не было простым пробуждением машины: всплеск энергии вызвало присутствие Печорина!

Григорий Александрович достал из кармана серные спички. Руки дрожали, несмотря на внутреннее спокойствие и решимость. Печорин бросил взгляд на черноту, норовящую выплеснуться из стальной рамы агрегата, и вдруг понял, что оттуда на него кто-то смотрит! Он замер, не в силах отвести глаз. Спичка повисла в воздухе, так и не чиркнув о коробок.

Бушующая тьма постепенно превращалась в подобие чудовищного лика. Угадывались глаза и губы, кривившиеся в торжествующей ухмылке. На мгновение Печорину показалось, будто это Раевич, но он сразу понял, что заблуждается: то, что проступало из неведомых глубин, не имело ничего общего с банкометом.

Григорий Александрович нашел в себе силы опустить взгляд и зажечь спичку. Что бы ни пыталось проникнуть в мир смертных, оно не должно было помешать ему уничтожить чудовищную машину. Бикфордов шнур заискрился, осветив лицо Печорина пляшущим оранжевым светом.

– Ты пришел! – зазвучало в ушах у Григория Александровича. Он поднял глаза, но губы лица, проступившего из бездны, не двигались – слова появлялись в голове у Печорина сами собой. – Явился, чтобы вернуть долг!

– Я тебе ничего не должен! – проговорил Григорий Александрович, сжав динамитную шашку.

– Разве? – Тьма всколыхнулась, и в подвале запахло тленом. От электрических разрядов на стенах расцветали и угасали белые холодные всполохи. Кожа покрылась мурашками, волосы встали дыбом, и на зубах появился металлический привкус. – Ты проиграл свою душу, и она принадлежит мне!

Григорий Александрович запалил второй фитиль. Воздух становился все более вязким, и каждое движение давалось с трудом. Однако, когда заплясал второй искрящийся огонек, Печорин испытал облегчение. Он почти справился, и теперь дело оставалось за малым – выбраться из этого проклятого подвала!

– Ты потратил три выстрела, но не убил Раевича, – продолжал голос в его голове. – Твоя душа принадлежит мне, и я заберу ее!

Григорий Александрович вспомнил: он стреляет, но банкомет встает, и их схватка продолжается. Ему пришлось зарядить пистолет мелком, чтобы одолеть его. Кажется, тварь права: пари он проиграл. Но ведь… Раевич мертв!

На фоне лика появилось изображение какого-то символа. Он показался Печорину знакомым. Ну конечно! Он уже видел его в гроте и затем в квартире Карского.

Рядом с символом возникла игральная карта – двойка червей.

– Я назначил тебе время, и ты явился, – проговорил голос в голове Григория Александровича.