УЗКАЯ ГОТИЧЕСКАЯ КОМНАТА,
Старый кабинет Фауста, без изменений.
Мефистофель
(входя за занавес. Когда он поднимает и отдергивает его, видно Фауста, распростертого на дедовской постели)
Лежи, несчастный! Знать, скрутила
Тебя любви повязка глубоко;
Кого Елена поразила,
Приходит в разум нелегко.
(Осматривается.)
Во все тут стороны гляжу я
И перемен не нахожу я,
И вместе порчи никакой,
Так кое-что, пустяк какой:
Цветные стекла в окнах будто потускнели,
И паутин прибавилось еще,
Чернила высохли, бумаги пожелтели,
А в остальном как будто то же все.
Да вот передо мной лежит и то перо,
Которым подписал он чертову расписку,
И крови капелька еще в стволе его;
Вещицу славную я получил без риску,
Такую редкость приобрел я в ней —
Любой бы антиквар мой похвалил трофей!
Вот шуба старая тут свесилась с крючка;
Я на нее смотрю, а память воскрешает,
Какую чушь я вбил тогда в ученика,
Над коей до сих пор он голову ломает!
Заняться хочется мне вновь экспериментом.
Хочу облечься вновь в тебя, мой малахай,
И в шкуре сей вновь щегольнуть доцентом,
Непогрешимостью кичася через край.
Любой ученый с видом тем сдружился,
Вот только черт маленько разучился.
(Встряхивает снятую с крючка шубу, и оттуда высыпаются мотыльки, жуки и всякие насекомые.)
Хор насекомых
Здорово, здорово,
Наш старый патрон!
Жужжим и порхаем,
Тебя же мы знаем
С давнишних времен.
Ты нас в одиночку
Посеял тайком;
Нас тысячи вышли
И пляшут кругом.
И хитрость сумеет
Так скрыться в груди,
Что, словно вшей в шубе,
Ее не найти.
Мефистофель
Как твари молодой приятно появленье!
Вы сейте лишь, пожнете все потом!
А меха старого полезно им трясенье:
Что ни трясу, а все валит валом.
Летайте, милые, кружитесь где угодно!
Запрячьтесь в тысячи незримых уголков —
Меж старыми коробками свободно,
Среди пергамента, в пыли среди горшков,
В глазах всех этих черепов!
Не может быть, чтоб вас не приютили
Богатства хлама, с ним и всякой гнили!
(Закутывается в шубу.)
Пойди ко мне, прикрой мне плечи снова!
Желаю быть вновь принципалом в ней,
Но мало мне лишь прозвища такого,
А нужно и признание людей.
Дергает звонок, издающий резкий, пронзительный звук, от которого дрожат стены и настежь открывается дверь.
Фамулус[98]
(выходит нетвердой походкой из длинного мрачного коридора)
Что за звуки! Не бывало,
Чтобы лестницу шатало,
Чтоб и стекла потряслись!
Сквозь дрожанье стекол пестрых
Вижу блески молний острых;
Знать, стихии разошлись.
Половицы ходят хлестко,
Сверху сыплется известка;
Двери, плотно запертые,
Распахнулись, как живые.
Экий ужас! Что за вид?
В шубе Фауста стоит
Великан. Он на меня
Смотрит так, что трушу я,
Что от взглядов и движений
У меня дрожат колени.
Что ж? Бежать? Остановиться?
Мефистофель
(кивая ему)
Поди сюда. Зовешься Nicodemus[99]?
Фамулус
Да, точно так, мой господин… Oremus[100]
Мефистофель
Ну, это лишнее.
Фамулус
Я рад, что вам знаком.
Мефистофель
Еще студент, а смотришь стариком
И покрываешься успешно мхом.
Ученый человек, себе ты верен:
Науке жизнь отдать намерен.
Иль, выражаяся простейшим языком,
Из карт себе ты начал строить дом,
Но не было еще на свете молодца,
Что мог бы довести постройку до конца.
Вот ваш учитель сведущ безгранично!
Он всем да и везде известен преотлично!
То — доктор Вагнер. Кто его не знает?
Он место первое в науке занимает:
Лишь он один все может совмещать
И мудрость с каждым днем успешно умножать;
Кто жаждет знания, теснится вкруг него,
Светило он предмета своего!
Как Петр, он в руках с ключами,
И низкий мир, и горний перед вами
Он открывает; славой так гремит,
Что здесь никто его не затемнит:
В сравненьи с ним и Фауст ни к чему:
Все Вагнера обязаны уму!
Фамулус
Позвольте, досточтимый, вам сказать,
Хоть стану тем в противоречье с вами,
Об этом всем приходится молчать:
Он полон скромности, скажу я между нами,
И до сих пор придти в себя не может,
Как Фауст скрылся с глаз долой;
Его отсутствие великого тревожит,
Он молит каждый день, чтоб тот пришел домой;
И кабинет его все в том же положеньи,
Как будто ждет, когда наступит час;
Я сам вхожу в него в особенном волненьи.
Что нам сулят создания сейчас?
Казалось мне, что стены зашатались,
Дрожали двери, отскочил запор;
Без этого и вы бы до сих пор
Сюда, конечно, не пробрались.
Мефистофель
Куда же Вагнер спрятался, куда?
Иль я пойду к нему, иль он придет сюда!
Фамулус
Ах! Очень строг его запрет,
С ним нынче просто сладу нет!
Он месяцы сидит в уединеньи,
Всецело погрузившийся в творенье;
Преаккуратнейший из здешних всех созданий,
Он, словно угольщик, измазался сейчас
От носа до ушей; от долгих раздуваний
Стал красным цвет его усталых глаз.
Он ждет чего-то каждое мгновенье
И в стуканье щипцов — его все развлеченье.
Мефистофель
Ужели он не примет и меня?
Ему ведь счастие могу доставить я.
Фамулус уходит; Мефистофель опускается величественно на место.
Едва я на посту почтенном очутился,
Как гость, знакомый мне, вдали зашевелился.
Теперь он полн идей новейших
И будет сильным из сильнейших.
Бакалавр[101]
(шумно врывается в коридор)
Открыто все, портал и двери,
Надеюсь я, и в полной мере,
Что не будет, наконец,
Тлеть живущий, как мертвец,
При жизни в порче изнывая
И постепенно умирая.
Все эти стены, потолки
Грозятся рухнуть напрямки,
И, если мы не удалимся.
То в их руинах сокрушимся.
Я посмелее всех считаюсь,
Но умирать не собираюсь.
К чему сегодня зван сюда?
Прошло немало лет, когда,
Явившись новоиспеченным,
И боязливым, и смущенным, —
Как будто в смысл живых речей,
Я верил в чушь бородачей.
Из старых, обветшавших книг
Суть знаний черпая своих,
Они не верили и сами
Тому, о чем болтали с нами…
Вот в скудном освещеньи дня
Один из них там ждет меня.
Я приближаюсь в изумленьи:
Ужель он вновь в моих очах?
Все в том же грубом облаченьи?
Все в той же шубе на плечах?
Но в нем, конечно, в те мгновенья
Я видел кладезь поученья,
Ну, а теперь — не попадусь,
Смелее, сразу навалюсь!
Когда, старик, из лысой головы
Вам память всю не затопила Лета,
Узнаете ученика, быть может, вы,
Что перерос студенческие лета.
С тех пор остались вы, как были, все таким,
А я к вам прихожу совсем другим.
Мефистофель
Приятно мне, что звон мой вызвал вас сюда.
О вас я доброе имел в ту пору мненье:
Ведь в хризолите[102] мы провидим иногда
Блестящее грядущих дней творенье.
Вас кудри тешили, при них воротнички,
Как малого ребенка; в юны дни
Вы никогда косу, сдается, не носили?
Сейчас вы волосы совсем укоротили,
Решителен, отважен взор у вас;
Лишь придержите абсолютности запас.
Бакалавр
Старик почтенный! Мы на месте старом,
А время все бежит вперед;
Так слов двусмысленных вы не теряйте даром:
Что так сходило вам, то больше не сойдет;
Дурачить вы могли учеников тогда,
Теперь вам не достичь того же без труда,
Да вряд ли кто на это и дерзнет.
Мефистофель
Коль правду юношам кто говорить начнет,
Она молокососов не прельщает,
Но коль на собственной кто шкуре испытает
Всю правду ту чрез несколько годков,
Он думает, что все само собой бывает
И что учитель был дурак из дураков.
Бакалавр
Не проще ль — плут? Ну, кто из них когда
Нам правду говорить в глаза мог без труда?
По большей части в тех беседах с детворою
Он правду говорил и шутками порою.
Мефистофель
Как нужно время, чтоб учиться,
Так точно так же, чтоб учить.
Пришлося многим суткам совершиться,
Чтоб опыт дал вам курс свершить.
Бакалавр
Что — опыт? Пустяки одни!
И с духом нет ему сравненья:
То, что узнали люди искони,
Ужели стоило труда их и стремленья?
Мефистофель
(после паузы)
Я думал так давно, но я был просто глуп:
Теперь я сознаюсь, что беспросветно туп.
Бакалавр
Мне это радостно! Со стариком связался,
Что в первый раз разумным оказался!
Мефистофель
Я все искал себе сокровищ золотых,
Но груды находил лишь угольев простых.
Бакалавр
Теперь сознайтесь и о лысине вы вашей.
Что этих черепов она совсем не краше.
Мефистофель
(добродушно)
Мой друг и грубости своей не сознает?
Бакалавр
Да немец вежлив, лишь когда он врет.
Мефистофель
(передвинувшись в своем кресле на колесах вперед по авансцене, обращается к партеру)
Лишает молодежь меня и воздуха, и света:
И черта лысого она не признает!
Надеюсь, что у вас не буду без привета?
Бакалавр
Чрезмерным нахожу, коль зимнею порой
Жить хочет тот, в ком жизни никакой.
Вся жизнь в крови, а кровь-то горячей
Не будет ли всегда у молодых людей?
Живая кровь кипит, живая кровь в расцвете
Из жизни создает жизнь новую на свете;
Тут все в движении, тут сила есть творец,
А слабому пора убраться, наконец.
Теперь мы, например, полмиром овладели,
У вас-то были ли когда такие цели?
Вы думали, вы столько размышляли,
Вы планы строили, вы все соображали!
Да, старость вообще — холодная горячка,
Каприза жить бессмысленная спячка.
Кому исполнилось, положим, тридцать лет,
Довольно жить: в том жизни больше нет;
Таких людей я стал бы убивать[103].
Мефистофель
Ни слова черту здесь не нужно прибавлять.
Бакалавр
Коль я не захочу, не будет черта тоже.
Мефистофель
А все же черт тебе подставит ножку позже.
Бакалавр
В том юности великое призванье!
Ведь света не было, он создан мной;
Из моря вывел я и Солнце на сиянье,
И создал изменения с Луной.
День на пути моем красиво наряжался.
Цвела земля и шла навстречу мне.
Небесный свод звездами убирался
В своей далекой вышине.
Кто, как не я, освободил ваш ум
От угнетающих, мещански пошлых дум?
Покорен я лишь духу своему.
Ведом вперед лишь внутренним я светом.
ЛАБОРАТОРИЯ[104]
Вагнер
(у очага)
О, что за звон, и как он проникает
Сквозь стенки черные от копоти своей!
Истома ждать меня одолевает,
Но близится конец и ей.
Был в колбе мрак, но там, на дне, светает,
Как уголь пламенный иль огненный гранат,
Он темноту лучами прорезает,
Как тучи черные — блестящих молний ряд.
Вот появляется и чистый белый свет;
О, если б он блистал теперь не зря мне!
Ах, Боже мой! Кто там стучит дверями?
Мефистофель
(входя)
Здоровы будьте! Дружеский привет!
Вагнер
(боязливо )
Так здравствуйте и вы, коль то светил веленье!
(Тихо.)
Но сдерживайте речь, дыханье заодно;
Явились вы в особое мгновенье:
Ведь нечто дивное свершиться здесь должно.
Мефистофель
(тише)
А что у вас?
Вагнер
(тише)
Тут человек творится.
Мефистофель
Неясно мне, пока не объяснится:
Какая здесь и как возлюбленная пара
Могла застрять у вас средь этого угара?
Вагнер
Избави Бог! Пора старинный метод
Творения людей забавой счесть пустой!
Коль силу некую давал нам метод этот,
Что пробивала путь себе самой
И все брала себе: сперва, что близко было,
Затем и дальнее, — все это нам постыло!
Пусть наслаждаются животные! Другой
Быть должен избран путь рожденья человека:
Дарами высшими он наделен от века,
И чистым быть должно явление его!
(Обращаясь к очагу.)
Взгляните же, как там уже светло!
Надежда есть на то, что если мы смешаем
Сот несколько веществ, — их нужно все смешать! —
И так материи людской насобираем
Да в колбу заключим, да станем фильтровать,
Так с делом и покончим в тишине!
(Снова обращается к очагу.)
Творится! Масса все яснее
И все становится плотнее!
Знать, совершится все вполне:
Что было тайною в природе изначала,
То силой разума свершим мы своего,
И, что природа нам, как организм, давала,
Кристаллизацией добьемся мы того!
Мефистофель
Кто долго жил, в том знаний понабралось
И нового ему не встретить в жизни сей:
Мне в странствиях своих встречать уже случалось
Кристаллизованных людей[105].
Вагнер
(до сих пор все еще внимательно смотрящий на колбу)
Вздымается, сверкает и плотнеет,
Еще мгновенье, и все поспеет!
Великое сперва нам мнится сумасбродным,
Но мы случайности сумеем побеждать.
Мыслитель может впредь заране выбирать
Тот мозг, что будет превосходным.
(Смотря на колбу с восхищеньем.)
Вот сила милая в сем звоне проявилась;
Стекло тускней — и вновь светлей оно:
Так должно быть, и там зашевелилась
Фигурка милая, мной жданная давно.
Чего еще желать нам остается?
Разоблачил я тайну естества;
Внемлите шуму, что там раздается:
Вы в нем услышите, конечно, и слова.
Гомункул
(из колбы к Вагнеру)
Панаша, здравствуй! Как дела? Не шутки?
Так обними меня в подобные минутки
Да понежней, чтоб не разбить стекла!
Природа всех вещей повсюду такова:
Что создано природой, для того
Вселенной целой мало для вмещенья;
Что создано искусством, помещенья
Совсем немного нужно для него.
(К Мефистофелю.)
Как, плут, мой родственник, и ты забрел сюда?
Вот вовремя пришел, здесь есть в тебе нужда:
Счастливый случай — сущая награда!
Я существую, действовать мне надо;
К работе у меня большие аппетиты,
Ты под рукой, мне сократишь пути ты.
Вагнер
Хочу промолвить слово лишь одно:
Мне до сих пор стыдиться приходилось.
И стар, и млад загадками полны,
Все на меня с вопросами валилось —
Скажи нам то иль это, например:
Как тесно связаны в одно душа и тело,
Как эта связь взаимная крепка,
И мнится, что разлада никогда
Не может быть, а ссоры то и дело!..
И борются они, мешая той борьбой
Друг дружке… Но вопрос имеется другой…
Мефистофель
Достаточно! Меня вопрос тревожит:
Зачем так плохо ладят меж собой
Мужчина с женщиной? Что вам вопрос такой?
Тут дельце есть: малютка нам поможет.
Гомункул
Что нужно?
Мефистофель
(показывая на боковую дверь)
Покажи свое нам дарованье!
Боковая дверь открывается, виден Фауст, распростертый на постели.
Гомункул
(изумленный)
Значительно!
Колба выскальзывает из рук Вагнера, носится над Фаустом и освещает его.
Прелестное виденье!
Густая роща… Чистое теченье —
Вот женщины… они разоблачились…
Во всей красе и прелести явились…
Но всех из них прелестнее одна,
Из рода героинь или богинь она,
Спускает ногу в ясное теченье,
И в гибком зеркале сверкает отраженье
Живого пламени, изгибов идеальных.
Но что за шум над лоном вод кристальных?
То крыльев шум, то свист, то плеск воды,
В испуге девушки попрятались в кусты,
И лишь одна, не показав волнений,
Глядит, как лебедь-царь скользнул в ее колени;
Он предприимчивый, но робок в новизне;
Но вот, как кажется, свыкается вполне[106] —
И вдруг туман спустился над водою
И сцену милую закрыл собою.
Мефистофель
Чего-чего нам не расскажешь ты!
Ты мал, но у тебя обширные мечты.
Не вижу ничего.
Гомункул
Но все понятно мне:
На севере, в туманах, под снегами,
Твой взор не мог свободным быть вполне,
Где рыцари смешалися с попами!
Ты лишь ко тьме отлично приучен.
(Осматриваясь.)
Здесь каменный мешок, он плесенью покрытый,
В нем ужас заключен,
Он затхлостью пропитан.
Проснется спящий, тут и сгинет он.
Источники, красавицы нагие
И лебеди, все это — его сон;
Восторжен он, уверен и красив,
В нем есть предчувствие нездешних перспектив.
Я сам неприхотлив, но все же дни свои я
Не мог бы проводить в такой, как здесь, стране;
Скорее прочь ему, а вместе с ним и мне!
Мефистофель
Такому выводу я только очень рад.
Гомункул
Доволен битвами солдат,
Прельстится дева хороводом,
Доволен всяк в себе приятнейшим исходом.
Я понял, для чего тут подойдет точь-в-точь
Античная Вальпургиева ночь;
Таким исходом, думаю, и он
Останется, конечно, восхищен.
Мефистофель
О ночи этакой я что-то не слыхал.
Гомункул
Неудивительно, где б ты о ней узнал
Вы к привидениям привыкли романтичным,
Но настоящее быть может и античным.
Мефистофель
Какой же путь туда избрать нам нужно
К коллегам-классикам не отношусь я дружно.
Гомункул
Nord-West ты любишь. Сатана;
Мы поплывем к юго-востоку.
Равнина там лежит одна,
Простор дает она потоку:
Течет Пеней в кустах, в лесах.
На живописных берегах
Лежит спокойных бухт немало,
Равнина тянется до скал,
Там древний-новый есть Фарсал.
Мефистофель
Ну, вот чего не доставало!
Борьбы тиранов и рабов!
Все эти войны без концов:
Прошла одна, пришла другая;
Дерутся все, не замечая,
Что всех их дразнит Асмодей,
Незримо скрытый от людей.
Свободы заняты правами,
Дерутся лишь рабы с рабами.
Гомункул
Тебя ль людская рознь тревожит?
Всяк защищается, как может:
Так из ребенка, наконец,
Выходит бравый молодец.
У нас же здесь вопрос один,
Чтоб стал здоров сей господин[107].
Коль средство ты свое имеешь,
Лечи его, как сам умеешь,
А если средства нет того,
Так предоставь же мне его.
Мефистофель
На Брокене найдусь я так и сяк,
А у язычников я не найдусь никак.
Был греческий народ негодным ни к чему!
Они слепят вас чувственным началом,
Влекут к грехам, но только слишком малым,
Забавным и пленительным к тому,
Тогда как здешние грехи
Всегда останутся тяжки.
Так что ж, начнем?
Гомункул
На Брокене ты маху не давал;
Но, говоря о фессалийских ведьмах, я
Тебе немногое, но кое-что б сказал.
Мефистофель
(похотливо)
Неясны эти ведьмы для меня!
Недаром я о них всегда узнать пытался;
Не думаю, чтоб очень наслаждался
За ночью ночь с такими проводя.
Но попытаемся…
Гомункул
Накидывай живей
Ты плащ на рыцаря. Спасет сия тряпица
Двоих, как в пору прежних дней.
Я двигаюсь вперед и стану там светиться.
Вагнер
(боязливо)
А я?
Гомункул
Ты занимай свои апартаменты,
Работай в них над тем, что поважней.
Пергаменты читай, что постарей,
Да собирай все жизни элементы,
Друг с другом осторожно сопрягая;
Обдумывай и что, и как еще смотри.
А, может быть, я сам, но свету разгуляя,
Открою как-нибудь и точку буквы i.
Так ты своей достигнешь высшей цели,
Что и труды твои достигнуть не успели.
Наградою тебе то будет достиженье
За постоянное, упорное стремленье;
Возможно за него отдать и все богатство,
И честь со славою, и все благоприятство,
Жизнь долгую — я не один свидетель, —
Науку всю, а с ней и добродетель.
Прощай!
Вагнер
(опечаленный)
Прощай! Сжимают сердце боли:
Я чувствую, с тобой не свидимся мы боле.
Мефистофель
Теперь живей к Пенею свистнем!
Пренебрегать родным не след.
(Ad Spectatores, к зрителям.)
Бывает так, что мы от тех зависим,
Кого мы сами создали на свет.
КЛАССИЧЕСКАЯ ВАЛЬПУРГИЕВА НОЧЬ
Фессалийские поля. Темнота.
Эрихто[108]
Я прихожу на праздник этой ночи,
Как приходила я, Эрихто мрачная, не раз,
Конечно, не такою безобразной, как меня
Изображали все клеветники-поэты;
Они ведь никогда не соблюдают меры
Ни в похвалах своих, ни в порицаньях. Мне
Долина кажется изрядно побелевшей
От волн по ней раскинутых шатров;
То — отблеск полной ужасами ночи.
Как часто здесь все то же повторялось
И будет вечно повторяться вновь!..
Никто не хочет власть над государством
Другому передать; не хочет никому
Отдать ее, кто захватил власть силой
И силой же владычествует в нем.
Ведь каждый, кто не может управлять
Самим собой, желал бы править волей
Соседа своего, чтоб он согласовался
С внушеньем гордого и властного ума…
Свершилось здесь подобное сраженье,
Оно примером может послужить,
Как на сильнейшего вооружился сильный,
Как разбивается венец тысячесветный
Свободы гибнущей, как лавр, прямой обычно,
Сгибается вокруг главы победной.
Великий[109] здесь мечтал, что возвратятся снова
Его величия воскреснувшие дни;
Там Цезарь, бодрствуя, следил за ходом стрелки
Изменчивых весов. Все это повторится,
Узнает свет того, за кем удача будет.
Горят огни сторожевые всюду,
Далеко красным пламенем сверкая;
Земля дымится кровью, здесь пролитой,
И, привлекаемый волшебным светом ночи,
Здесь саги эллинской мелькает легион.
У каждого костра по воздуху несется
Иль на земле сидит волшебный образ
Героя древнего поры от нас далекой.
Луна неполная, но ярко озаряет
Своим сияньем кротким все вокруг.
Шатров картина тихо исчезает,
Горят огни все светом голубым.
Но что за метеор несется надо мной?
Блестит он сам и освещает шар,
А в шаре том я вижу человека,
Я чую жизнь; к живому прикасаться
Я не могу, ему не навредив,
Себе ж могу снискать дурную славу.
Он опускается, и скроюсь я отсюда.
(Удаляется.)
Путешествующие наверху по воздуху.
Гомункул
Облетим еще скопленья
Этих ужасов, огней.
И верхи, и углубленья
Полны призрачных людей.
Мефистофель
Словно из окна владений
В пыльном мусоре здесь я.
Вижу мерзких привидений,
Словно дома у себя.
Гомункул
Зашагала перед нами
Долговязая сильней.
Мефистофель
Не спугнули ли мы сами
Тем, что носимся над ней?
Гомункул
Пусть идет она ретиво,
Ты же рыцаря спускай:
К жизни он вернется живо,
Лишь почует этот край.
Фауст
(касаясь земли)
А где она?
Гомункул
Того не можем знать,
Но здесь, должно быть, можно разыскать.
Спеши, пока день не начался только,
Так от огня и шествуй до огня.
Кто к Матерям пробрался, тот нисколько
Не встретит здесь препятствий для себя.
Мефистофель
Да и меня устроит это славно.
Удобней нет условия того,
Чтоб всяк искал, что нужно для него,
Среди костров блуждая презабавно,
А чтобы нам собраться вместе вновь,
Ты, милый, свет и звук нам заготовь!
Гомункул
Светить, звучать так стану вам.
Стекло сильно звучит и светит.
Теперь навстречу к новым чудесам!
Фауст
(один)
А где она? Не спрашиваю боле…
Не этой ли земли касалася она?
Не эта льнула ль к ней свободная волна,
Иль не ее язык создался здесь на воле?
Ты здесь, Эллада, дивный край чудес!
Тебя почувствовал я сразу, как воскрес.
Какой-то дух во сне прожег меня,
По силе стал тогда Антеем я.
Чего бы я в земле ни встретил сей,
Пойду вперед сквозь лабиринт огней.
(Удаляется.)
Мефистофель
(в поисках)
Средь этих огоньков без устали бродя,
Я здесь почувствовал совсем чужим себя.
Все тут кругом красуются нагими:
Бесстыжи сфинксы, грифы вместе с ними.
И сколько всяческих чудовищ волосатых,
А между ними сколько и крылатых
Мой видит взор средь этой полутьмы!
Приличьем не похвалимся и мы,
Но все же древние — излишне откровенны;
Они должны быть боле современны,
Хоть размалеваны на тот-иной фасон!..
Ну, и народ! С души воротит вон!
Не может же служить мне, гостю, странность эта
Препятствием для должного привета?
Конечно, нет! Приветствовать готов
Я милых дам, игривых старичков!
Гриф[110]
(гнусливо)
Не «старички игривы» мы, а грифы!
Противно «старички», противно и «игривы».
Возможно сплесть слова со всякой чепухою:
Суть в этом «гр», здесь «гр» всему виною;
Игривый, грифы, грамота, грибы,
Грубы, грязнехоньки, аграфы и гробы
В этимологии хоть это и похоже,
Но с нашим званием то смешивать негоже.
Мефистофель
А если слово «гриф» связать со словом «грабить»?
Гриф
(тем же тоном)
Конечно. Те слова возможно сопоставить.
Хоть принято грабеж поругивать порой,
Но чаще говорят об этом с похвалой:
Ведь грабят золото, венцы, девичью честь:
В Фортуне к грабежам благоприятство есть.
Муравьи
(гигантского роста)[111]
Вы поминаете и золото? Собрали
Его мы множество в пещерах и скалах,
Но Аримаспы[112] как-то разузнали
И все смеются, нагоняя страх,
Что, утащив его, свезли далеко даже,
Но мы заставим их сознаться в этой краже.
Аримаспы
Но не сегодня лишь, в таинственную ночь,
А завтра все схороним мы под спудом,
Исполним все, как думали, точь-в-точь.
Мефистофель
(усевшись между сфинксами)
Охотно и легко свыкаюсь с этим людом
Все это оттого, что вас я узнаю.
Сфинкс[113]
Мы, духи, только выдыхаем речь свою,
Ей воплощение уже людьми дается,
Как звать тебя, скажи? Знакомство так начнется.
Мефистофель
Различными меня зовут все именами.
Здесь нет ли англичан? Они везде, всегда:
Там битв поля глядят, здесь смотрят водопады,
Руины стен иль скучные места;
На многое взглянуть они здесь были б рады,
Да кстати бы они сказали вам тогда,
Что в старых пьесах их я выступал всегда
Под прозвищем, что мне изобрести
Они сумели: Old Iniquity[114].
Сфинкс
Как вышло то?
Мефистофель
Сам пред загадкой тою.
Сфинкс
Ну, ладно… В звездах ты умеешь ли читать?
Что можешь ты о часе нам сказать?
Мефистофель
(смотря вверх)
Звезда скользит но небу за звездою,
Мир освещен неполною луною,
Местечко выбрал я по вкусу своему
И греюсь я, прижавшись к меху твоему;
А все верхи мне эти не в отраду;
Задай загадку мне, или скажи шараду.
Сфинкс
Открой себя: загадки нет такой;
Побудь хоть раз самим собой!
Попробуй разгадать: что нужно наравне
Благочестивому и грешнику вполне?
Для первого — чтоб был такой нагрудник,
Куда бы тыкать мог рапирою своей;
Для грешного — товарищ и сотрудник
Его пустых и беззаконных дней,
А в общей сумме только для того,
Чтоб забавлять тем Зевса самого[115].
Первый гриф
(гнусливо)
Не по нутру.
Второй гриф
(еще гнусливее)
Чего он будет ждать?
Оба
Фигуру мерзкую недурно бы прогнать!
Мефистофель
(грубо)
Ты думаешь, что когти у меня
Слабей твоих? Разубеди себя!
Попробуй-ка!
Сфинкс
(кротко)
Коль хочешь, оставайся,
Но ты захочешь сам покинуть нас!
Тебе в своей стране живется хорошо,
А здесь тебе неважно? Сознавайся!
Мефистофель
Любуюсь вашею я верхней половиной,
Но в ужас прихожу от нижней — от звериной.
Сфинкс
Созданье лживое! На муки ты пришел:
Владеем силою мы в лапах пребольшою.
А ты к компании совсем не подошел
С кривою конскою ногою.
Сирены[116] начинают, летая наверху, прелюдию к своему пенью.
Мефистофель
Какие птицы закачались меж ветвей
Прибрежных здешних тополей?
Сфинкс
Из осторожности подалее от них!
Их пенье побеждало не таких!
Сирены
(Мефистофелю)
Ах, зачем вы подружились
С этим миром чудищ гадких?
Целым роем мы явились
С сонмом звуков дивных, сладких,
Как сиренам подобает.
Сфинксы
(насмехаясь над ними, тем же напевом)
Ах, заставьте их спуститься!
Коготков там ястребиных
Много в листьях тополиных!
Ими вас и распластуют,
Если пеньем очаруют.
Сирены
Злобу, зависть прочь гоните!
Светлых радостей ищите,
Здесь возросших искони!
Пусть веселости движенья
Ждут себе благоволенья,
Где б ни встретились они!
Мефистофель
Вот изобретенья бывают!
Знать, струны в горлах их бряцают,
Сливаясь в арии одни.
Они меня ведь не морочат,
Легонько уши лишь щекочут,
Но сердце мне не трогают они.
Сфинкс
О чем заговорили тоже!
Такой пустяк вас не займет:
Потрепанный мешок из кожи
К лицу скорей вам подойдет.
Фауст
(выступая вперед)
Чудесно все! Один лишь вид приятен.
Мне элемент великого понятен,
Когда он в безобразное включен.
Конец удачный мною предвкушен.
Куда влечет меня хоть это созерцанье?
(Указывая на сфинкса.)
Стоял Эдип когда-то перед ним.
(Указывая на сирен.)
Веревкой связанный, Улисс внимал таким.
(Указывая на муравьев.)
Такими собраны огромные запасы
Сокровищ всяких.
(Указывая на грифов.)
Те их сберегали
И безупречную тем верность показали…
Проник в меня какой-то дух живой,
Воспоминания витают надо мной.
Мефистофель
Теперь тебе все кажется занятным,
Чего бы прежде ты с проклятьем избежал,
С тех пор как здесь искать красотку стал,
Так и чудовище готов признать приятным.
Фауст
(к сфинксам)
Вы, лики женские, должны мне дать ответ,
Видал ли кто из вас Елену или нет?
Сфинкс
Наш род до времени Елены не доходит:
С последними из нас сражался Геркулес.
Хирон вам скажет все: он в эту ночь чудес
Взад и вперед повсюду колобродит;
Коли для вас минутку он найдет,
Так ваше дело двинется вперед.
Сирены
Мы б кой-что порассказали:
Ведь Улисс-то не уплыл,
Все же гостем нашим был;
Много от него узнали…
Если б ты проник сюда,
Где зеленая вода[117].
Сфинкс
Благородный, не поддайся!
На обман не попадайся! —
Как связал себя Улисс,
Нашим словом повяжись!
Как Хирона ты добудешь,
Слов моих не позабудешь.
Фауст удаляется.
Мефистофель
(раздраженно)
Что там прокаркали и крыльями шумят?
Их мудрено понять — едва бы кто решился.
И друг за дружкою проносятся подряд;
Охотник из-за них совсем бы утомился.
Сфинкс
Подобно бурям злого вида,
Они несутся, как всегда,
И стрелы самого Алкида
Их не настигли б никогда.
То стаи быстрых Стимфалид[118];
Они по клювам ястребиным
Да и по лапам их гусиным
Напоминают грифов вид.
Мефистофель
(как будто заробев)
Там тварь какая-то шипит.
Сфинкс
Такие вовсе не страшны:
То — головы Лернейской гидры[119];
От тела прочь отделены,
Они теперь воображают,
Что до сих пор еще страшны…
Но что намерены с собою
Вы предпринять, скажите мне?
Для вас как будто нет покою
И в нашей милой стороне?
Идите вы куда угодно!
Вы шею вертите туда,
Где этот хор. К нему свободно
Вы направляйтеся тогда!
У нас остаться вас никто не принуждает,
А там вас миленьких немало поджидает.
То — Ламии[120] воздушные девчонки.
Наглы их лбы, в улыбках их губенки;
Сатиры их другим предпочитают,
Там козлоногие препятствий не встречают.
Мефистофель
А вы останетесь? Я снова вас найду?
Сфинкс
Ступай, там путайся с бродяжками своими!
Но мы воспитаны приемами другими.
В Египте свыклись мы, чтобы из нас один
Лет тысячу царил в стране, как властелин.
Лишь чтили б нас, иных условий мы не ставим,
А мы год солнечный и лунный год направим.
Мы восседали там пред сонмом пирамид,
Как судьи высшие народов, наводнений,
И мира, и войны, и всяческих волнений,
И сохраняли свой невозмутимый вид.
Пеней[121]
(окруженный водами и нимфами)
Зашелести, тростник! И ты, осока,
Сестра его, вздыхай, как ранее вздыхала!
Вы, листья ив, шумите вновь слегка!
Свой шепот, тополи, начните же сначала!
Навейте грезы снова на меня!
Предчувствием каким-то я взволнован,
Проснулся от толчка раздавшегося я,
Когда был грезами покоя зачарован.
Фауст
(подходя к реке)
Коль обману не поддался,
Чей-то голос здесь раздался;
За навесами ветвей
Слышны звуки мне речей:
Не волна ли с ветерком
Речь заводит кой о ком?
Нимфы[122]
(Фаусту)
Нет! Лучшей тебе перемены
Не может и быть,
Как здесь истомленные члены
В тени и прохладе склонить.
Покоем бы здесь наслаждался;
Покой тот, с которым расстался,
Ты снова вернул бы себе,
А мы бы журчали,
А мы бы шептали,
А мы бы струились к тебе!
Фауст
Нет, я не сплю. О, дивные виденья,
Продлите мне ту прелесть наслажденья,
Что здесь моим представилась очам!
Не знаю я, что ощущаю сам:
То грезы ли? Или воспоминанья?
Их, помню, испытал очарованье.
В тиши кустарников, среди их колыханья,
Сверкает вод недвижное стекло;
Со всех сторон их много натекло,
Создав бассейн глубокий для купанья.
Здоровьем дышат женские тела,
И влаги зеркало в себе их отражает,
И умиленный взор прельщает.
Весельем вся картина ожила;
Одни плывут вперед без опасенья,
Другие медленно, как будто из смущенья;
Кричат они в борьбе между собой.
Довольно было б мне картины дивной той,
Довольно было б взорам восхищенья,
Но дух не может удержать влеченья,
И взор проникнуть дальше норовит:
Ему все кажется, что там, где чащи вид,
Где пышный тот навес, что тихо шевелится,
Сокрылася его красавица-царица.
Не чудо ли? Вот лебеди; красиво
Блестя своей роскошной белизной,
Они плывут спокойною толпой,
Приветливы, нежны, но горделиво
Сгибают шеи, клювы выставляя.
Один из них плывет быстрей других,
Всех за собой далеко оставляя;
В священной чаще он уже без них…
Другие плавают еще неторопливо,
Сверкая перьями своими; вдруг они,
В пылу затеянной девицами возни,
На них накинулись неистово, кичливо;
Все кинулись бежать,
О том лишь думая, как им себя спасать.
Нимфа
Сестрицы! Уши приложите
Вы к возвышенью бережка;
Я не ошиблась ли, скажите:
Вдали я слышу ездока.
Кто погоняет так коня,
Весть неотложную храня
Фауст
Мне чуется — гудит земля
Под быстрым топотом коня.
Меня влечет туда, маня.
Там нынче вся судьба моя…
Ужель достигну вожделенья?
О, это счастье вне сравненья!
Несется всадник — видно мне —
На белом, блещущем коне.
Умен по виду своему,
Да и отважен он к тому.
Я не ошибся, это — он,
Химеры славный сын, Хирон[123].
Хирон, постой! Хочу сказать…
Хирон
Что надо, что?
Фауст
Не нужно гнать.
Хирон
Не медлю я.
Фауст
Тогда меня
Возьми с собою на коня!
Хирон
Садись! Тогда приятней нраву
С тобою будет говорить.
Скажи, где лучше проскочить —
Здесь иль махнуть чрез переправу?
Фауст
(садясь на Хирона)
Куда желаешь, муж великий, ты
Туда направься. Благородный педагог,
Гордиться б ты достойно мог
Плеядою геройственной толпы!
Об аргонавтах мыслю и о тех, кто дал
Поэзии живой материал.
Хирон
Все это мы оставим так, как есть;
Палладе-ментору[124] не воздается честь,
Хотя ее заслуги безграничны.
Ученики всегда эгоистичны
И думают, что воспитанье их
Свершилося само, без помощи других.
Фауст
В твоем лице духовно и телесно
Я чувствую врача, которому известно
Растений имя, свойство их корней,
Который приносил больным всем исцеленье,
Всем раненым давал страданий облегченье
Глубокой мудростью своей.
Хирон
Коль близ меня — случалось то порой —
Бывал когда и раненый герой,
Я помощь приносил и свой совет давал,
Но кончил тем, что передал
Занятье то знахаркам да попам.
Фауст
Ты, думаю, поистине велик;
Не можешь выносить хвалений,
Ты избегаешь их и поступаешь так.
Как будто бы без всяких исключений
На свете так же поступает всяк.
Хирон
А ты мне кажешься льстецом такого рода,
Что льстит и в честь князей, а с ними — и народа.
Фауст
Но все же должен ты сознаться,
Что с величайшими людьми
Тебе пришлось встречаться,
Что подражал ты первым из первейших.
Кого же ты из этих всех людей
Считаешь первым доблестью своей?
Хирон
Из аргонавтов каждый был хорош
По доблести своей, а коль чего ж
Одним из них порой недоставало,
То знание другого восполняло.
Так, Диоскуры всюду побеждали,
Где молодость и красота решали;
Свои же качества у Бореадов были:
Решимость с быстротой они соединили;
Прекрасно выглядел в компании Язон:
Приятным женщинам всегда казался он;
Орфей был скромным, нежным, энергичным,
Бряцал на лире он с искусством сверхобычным;
А проницательный, все видевший Линкей
И днем, и ночью вел корабль среди камней.
Лишь в обществе людей заслуги процветают:
Один свершил, другие восхваляют.
Фауст
О Геркулесе ты не скажешь ничего?
Хирон
Увы! Не возбуждай томленья моего!
Ни разу не видал ни Феба, ни Гермеса,
Как их зовут; не видел и Ареса.
Но вдруг передо мной предстал стоящим тот,
Кого божественным давно признал народ,
Тот светлый юноша, красою одаренный,
Сиял, как царь, для царства и рожденный:
Он верным был слугой и брату своему,
И милым женщинам, что нравились ему.
Подобного ему земля не породит,
И Геба не введет в небесную обитель;
Напрасно и поэт воспеть его спешит,
И скульптор трудится, глыб мраморных мучитель.
Фауст
Такого образа, какой ты нам здесь дал,
Ваятелям создать еще не удавалось:
Мужчину лучшего ты нам нарисовал,
А что для женщины прекраснейшей осталось?
Хирон
Что? Очень часто женской красотой
Зовут одни безжизненные лица;
Я цену придаю лишь красоте такой,
В которой жизнь сама живым ручьем струится.
Обычно красота себе самой довлеет,
Лишь грация ее достаточно согреет.
Подобной прелестью Елена отличалась,
Когда она на мне вот так же мчалась.
Фауст
Ты нес ее?
Хирон
На этой же спине.
Фауст
Да разве не довольно счастья мне?
Когда-то и она спины твоей касалась.
Хирон
За те же кудри и она держалась,
Как ты теперь.
Фауст
Пойми мое волненье!
Рассказывай! Она одна — мое стремленье.
Скажи, куда, откуда нес ее?
Хирон
На это я могу ответить все.
Из рук разбойников сестру спасали Диоскуры,
Но похитители, привыкнув побеждать,
В погоню бросились, чтоб вновь ее поймать
Отважно, про свои не помышляя шкуры.
Но бегу братьев встретилась преграда
В болотах Элевзина, там их ил
И засосал. Тогда, как было надо,
Я бросился туда, болото переплыл
И перенес сестру на сушу моментально.
Спрыгнувши со спины, она своей рукой
Мне гриву гладила, залитую водой,
Благодаря меня за помощь идеально,
И мило, и умно, себя не уронив
И прелестью своей меня обворожив.
Фауст
Седьмой ей год пошел.
Хирон
Филологи тебя,
Как и самих себя, жестоко обманули:
Знай, к женщинам мифическим нельзя
Тех мерок применять, к каким иных примкнули.
Поэт свободен здесь смотреть, как хочет сам,
Значенья не придаст он никаким годам.
Где лет созревших нет, там старость не бывает.
Фигура милая всегда всех привлекает,
Ей в ранней юности подходит восхищенье,
Ей в старости все то же поклоненье.
Знай навсегда: где мифы и поэт,
О времени вопросов вовсе нет.
Фауст
Забудем для нее мы обо всякой мере.
Ведь мог же и Ахилл найти ее на Фере
И даже от нее взаимность получить,
Когда по времени ей не пришлось и жить.
Ужели пылом я стремленья своего
Не в силах жизни дать для образа того?
Он — вечен, он — велик, он — нежен безгранично:
И он, и божество бессмертны безразлично.
Ведь ты видал ее когда-то лучезарной,
Очаровательной, милейшею из всех;
И я из слов твоих увидел без помех
Ее — прекраснейшей, нежнейшей, благодарной
И вожделенною безмерно для меня!
Ей весь с минуты сей во власть отдался я!
И если существо то мне недостижимо,
Тогда и жизнь моя пускай проходит мимо!
Хирон
Ты, чужестранец, будто бы сейчас
Находишься в экстазе, в Эмпирее;
У духов не глядят на это, как у вас,
Средь них тебя сочтут помешанным, скорее.
Но дело клонится к успеху твоему.
Я каждый год исправно захожу
К Манто — сивилле, дщери Эскулапа;
Она в тиши все молит, чтобы папа
Ум просветил, как следует, врачей,
Им воспретив так зло морить людей.
Она — приятней всех из цеха своего:
Не корчится, кротка и благотворна.
Коль время некое употребишь на то,
Она с твоим недугом справится проворно
И зельями тебя избавит от него.
Фауст
Лечиться не хочу; мой дух вполне хорош,
Иначе был бы я на всех других похож.
Хирон
Не медли получить отраду исцеленья!
Скорее вниз! Вот и конец стремленья!
Фауст
Скажи, куда, к какому средоточью
Меня ты перенес через болото ночью?
Хирон
Здесь Рим и Греция боролись меж собой[125]
Из-за империи, песчаной полосой
Отрезанной от стран, лежащих вне.
Направо здесь Пеней, на левой стороне
Олимп возвысился. Тогда здесь царь бежал,
А бюргер, победив, триумф торжествовал.
Взгляни сюда: увидишь при Луне
И вечный храм в недальней стороне.
Манто
(внутри храма, в грезах)
От конских подков
Звенит священный кров,
Герои, знать, близки.
Хирон
Да, совершенно верно!
Но все же ты смотри!
Манто
(пробуждаясь)
Приветствую тебя! Ты, вижу я, не сгинул.
Хирон
Храм места своего, как видно, не покинул.
Манто
А ты все носишься, не зная утомленья?
Хирон
Что делать? Ты живешь в тиши уединенья,
Но в странствии себе ищу отрады я.
Манто
Я в ожидании, лишь время вкруг меня.
А это — кто?
Хирон
Да вихрем затащила
Его к нам ночь. Елену ищет он.
До сумасшествия она его пленила,
Но где ее искать, с каких начать сторон,
Того сам до сих пор еще не знает он.
Вот — пациент, достойный исцеленья.
Манто
А мне тот мил, чьи странные стремленья
Не могут никогда достигнуть исполненья.
Хирон унесся уже далеко.
Спускаются.
У ВЕРХОВЬЕВ ПЕНЕЯ, КАК ПРЕЖДЕ
Сирены
Бросимся в воды Пенея,
Станем плескаться, играть,
Песни свои распевать,
Чтобы жилось веселее
Тем, кто был должен страдать!
Роем живым поплывем
К морю, ища развлеченья!
Там мы его и найдем!
Землетрясение.
Пенясь, волны своротили,
Не текут там, где всегда,
Берег, камни заходили,
Страшно мечется вода.
Камень треснул и дымится,
Убежим скорее прочь!
Оставаться не годится,
Этим горю не помочь!
Прочь отсюда, гостьи, живо,
Благородные, живые!
Все туда, где так игриво
Волны плещутся морские,
И вздымаясь, и искряся,
Где луна горит вдвойне,
Где роса, распространяся,
Увлажняет нас вполне!
Там и бодрость, и свобода!
Здесь же страх родит во мне
Эта грозная природа
В неприветливой стране.
Кто умней, спеши ко мне!
Сейсмос[128]
(ворча и шумя в глубине Земли)
Вот еще один толчок,
Я плечами приналег,
А сейчас — и вверх еще,
Там уж в нашей власти все!
Сфинкс
Что за мерзкое трясенье,
Что за странное смятенье!
Все колеблется, дрожит,
И столкнуться норовит.
Неприятно это все!
Но не двинемся сейчас,
Хоть весь ад пойдет на нас!
Что за чудо! Целый свод
Воздвигается пред нами;
Это — мощный старец тот,
Весь покрытый сединами,
Что построил остров Демос,
Приподняв его из волн;
Состраданья был он полн
К той, что сильно натерпелась
От родильных тяжких мук[129].
Все толкая, напрягая,
Не сгибая мощных рук,
Он, Атланту подражая,
Чудеса творит вокруг.
Поднимает брег Пенея
Вместе с глиной и песком,
Он творит, сил не жалея,
И без устали притом.
Колоссален он по виду
И стоит в земле по грудь,
И собой кариатиду
Он напомнит, коль взглянуть.
Посмотрите, что за вес-то
Он выносит — ничего!
А повыше нет и места:
Сфинксы заняли его.
Сейсмос
Все это я свершил один,
Должны же в этом все признаться!
А не наделай я руин,
Мир мог ли чудным вам казаться?
Не высилось бы ваших гор
В лазури чистого Эфира,
Когда бы я с давнишних пор
Не поработал в пользу мира.
Трудился я давным-давно
Пред ликом ваших предков главных
Хаоса с Ночью — заодно
В сообществе титанов славных.
Как будто в мячики играл
Я с ними, Оссой с Пелионом,
Пока труд этот забавлял.
Когда же он не тешил нас,
Как шапку, Оссу с Пелионом
Мы взгромоздили на Парнас:
Живут там музы с Аполлоном,
Жильем довольны посейчас.
Да и для Зевса я вознес
И для его громов и гроз
Высокое довольно ложе;
Вот и сейчас работал тоже,
Чтоб с безднами совсем расстаться
И к вам наверх сюда забраться,
Чтоб милых жителей призвать
Жизнь ныне новую начать.
Сфинкс
Мы бы древностью признали
Эту выскочку бесспорно,
Если б сами не видали,
Как он лез сейчас упорно.
Темный лес трещит везде-то,
И утесы все в движеньи;
Не посмотрим мы на это,
Будем в прежнем положеньи.
Грифы
Видим золота крупицы,
Видим слитки из щелей.
Чтоб сокровищ не лишиться,
Муравьи, сюда скорей!
Хор муравьев
Все великаны сдвинули,
Что крылося в земле.
Вы, топтуны, где сгинули?
Наверх сбегайтесь все!
Спокойствия не жаждая,
Спешите все туда:
В щели щепотка каждая
Безмерно дорога.
За всякими вы крошками
Обшарьте уголки,
Скорей топчите ножками,
Кишащие рои!
Тащите больше золота,
Забравши все с собой;
Гора же и без золота
Останется горой.
Гриф
Туда, туда, сгребайте в кучи!
А коготки у нас могучи:
Замков подобных не найти,
Чтоб вам сокровище спасти.
Пигмеи
Собрались мы, но как, не знаем:
Не все ль равно, где мы бываем?
Нам быть везде всегда в охоту:
Ну, карлы, живо за работу!
Мы, карлик с карлицей вдвоем,
Работу живо поведем!
Не знаем, будет так в раю,
Но здесь — отлично, повторю!
Поем привет своей звезде:
Земля родит еще везде,
И нет на свете мест таких,
Чтоб не рождалось нечто в них.
Дактили[130]
Коль в эту ночь произвела
Земля малюток, без сомненья,
Родит и крошечек тогда,
А те — свои произведенья.
Старейший пигмей
Все по местам располагайтесь
И за работу принимайтесь!
Замена силе — быстрота.
Хотя и мирная пора,
Но стройте кузницу, ребята,
Чтобы ковать усердно в ней
Брони побольше да мечей,
Чтоб войско было всем богато.
Народ рабочий — муравьи,
Металлов нам сюда тащи!
А скромным дактилям сейчас
Придется дров тащить запас.
Раздуйте нам в кострах угли,
Чтоб мы огня себе нашли!
Генералиссимус пигмеев
С луком, стрелами вперед!
Вас в пруду добыча ждет.
Пропасть цапель в нем спесивых,
Бейте всех их, как одну.
Чтоб идти нам на войну
В шлемах с перьями красивых!
Муравьи и дактили
Кто доставит нам спасенье?
Много тратим сил, терпенья,
Чтоб железо им добыть,
А они все снова, снова
Из него куют оковы!
Видно, время не настало
Сбросить чуждое начало;
Терпеливо нужно жить
И покорно все сносить!
Ивиковы журавли[131]
Стоны раненых и сечи,
Ужасающие речи,
Крыльев трепетные взлеты,
Вопли, стоны на высоты
К нам доносятся. О, горе!
Все они убиты. Море
Обагрилось кровью их.
Перьев, всех красот своих
Цапли сразу же лишились —
Кровожадные польстились;
Кривоноги, толстопузы,
Негодяи-карапузы,
На узоры их забрали,
Все их в шлемы повтыкали.
К вам, союзным нам, взываем,
Вас для мщенья призываем:
Из-за моря прилетите,
За войну им отомстите!
Не жалейте крови, рвенья,
Силы ради отомщенья,
Пусть грозит им всем всегда
Ваша вечная вражда!
(С криком разлетаются по воздуху.)
Мефистофель
(на равнине)
Ведьм северных обделывал я ловко,
А с этими совсем не та сноровка.
Удобен Блоксберг в смысле помещенья:
На камне Ильза там бессменна ради бденья,
И Генрих будет все на той же вышке
Лет тысячи еще стоять без передышки.
А здесь уверен ли, скажите, кто-нибудь,
Куда идти и где себя приткнуть?
Брожу сейчас, довольно весел я,
Но вдруг за мной поднимется гора:
Она не то чтоб очень высока,
Но все же разобщит со сфинксами меня.
Внизу достаточно, положим, и огня
Для освещения любого приключенья.
Сейчас передо мной, совсем без утомленья,
Уносится, по плутовски шаля,
Блудливый рой; танцует, убегает,
Меня вперед все увлекает.
Ламии
(увлекая за собой Мефистофеля)
Скорее, скорее!
Все дальше вперед!
А в миг остановки
Веселье пройдет!
А старый-то грешник
За нами плетется,
Совсем колченогий,
А все ж не уймется, —
Бежит, ковыляя,
Едва поспевая.
Мефистофель
(останавливается)
Проклятая судьба обманутых мужчин!
Все в дураках они еще со времени Адама!
Стареют все, умнеет ли один?
Иль мало над тобой поиздевались дамы?
Порода эта вся не стоит ничего:
Все тело стянуто, накрашено лицо,
Здорового у них ни крошки не найдешь ты,
Во всех местах, куда ни ущипнешь ты,
Все тлен и гниль, отлично это знаешь
И даже, так сказать, руками ощущаешь,
А засвистит тебе стервятина такая,
Сам побежишь за ней, едва не приседая.
Ламии
(остановившись)
Остановился он, задумавшись стоит;
Пойдем к нему, не то и убежит.
Мефистофель
(продолжая идти)
Вперед! Сомненье неуместно.
Коль не пришлось бы ведьм встречать,
Черт побери! — то всем известно, —
Кто б согласился с чертом спать?
Ламии
(очень грациозно)
Потанцуем при герое!
Может статься, что сейчас
В нем забьется ретивое
Для кого-нибудь из нас.
Мефистофель
На фоне тусклом освещенья,
У вас довольно обольщенья;
За то бранить не стану вас!
Эмпуза[132]
(врываясь в круг Ламий)
Не брани меня, и я
Ведь такая же красотка!
Мне приятна эта сходка!
Ламии
Она здесь лишняя в кругу!
Изгадит всякую игру!
Эмпуза
(к Мефистофелю)
Привет от тетушки Эмпузы,
Подружка я с ослиною ногой,
Ты — с лошадиной, милый мой;
Итак, связали нас с тобой,
Племянник, родственные узы.
Мефистофель
Я думал, встретил лишь чужих
И незнакомых здесь одних,
Но, к сожаленью, узнаю
Я здесь и близкую родню.
Припомнишь старые тирады:
Все родственно от Гарца до Эллады!
Эмпуза
Решительно могу я поступать
И формы новые внезапно изменять;
Так в вашу честь я сделаю обновку —
Возьму себе ослиную головку.
Мефистофель
Заметил я, что цените так вы
Родство; возможно с тем не соглашаться,
Но — как угодно — от ослиной головы
Готов заране отказаться.
Ламии
Оставь уродину! Она тут не нужна;
Наводит страх на все, что красотой прельщает:
И стоит лишь, чтоб подошла она,
Как все прекрасное сейчас же исчезает.
Мефистофель
Да и на вас смотрю я, полный подозренья,
Сестрички нежные и милые мои:
Под розанами щек боюсь у вас найти
Мне нежелательные превращенья.
Ламии
Ну, попытайся! Нас немало:
Хватай любую ты себе!
Коль счастье для игры настало,
Так лучший выигрыш тебе!
Чего болтаешь похотливо?
Ведь волокитство — роль твоя,
А держишь ты себя спесиво
И корчишь что-то из себя!
Ну, вот он в круг попался пляски;
Теперь снимайте ваши маски,
Разоблачите все себя!
Мефистофель
Вот самую красивую судьба мне принесла…
(Обнимая ее.)
О, горе мне, о, горе! То — жесткая метла!
(Хватает другую.)
А это — что? Препакостная рожа!
Ламии
Да лучшей стоишь ли? Подумай, сам ты — что же?
Мефистофель
Малютку эту бы мне только загрести!
Что ж? Ящерица вдруг скользнула из руки!
Змееподобная коса… Погонимся за новой,
Высокою… Что ж? С шишкою сосновой
Высокий торс… Нет вовсе головы…
Ведь так, ей-ей, все пропадут труды.
Вот с толстенькой, быть может, успокоюсь…
Попробую… быть может, и устроюсь…
В последний раз… что будет, то и дело…
Лягушковато, рыхло… Это тело
Там, где-нибудь вдали, в странах Востока,
Поди-ка, ценится особенно высоко…
Поганый дождевик! Все разом улетело!
Ламии
Рассыпьтесь! Молнией носитесь,
Вкруг сына ведьмы разделитесь!
Как он дерзнул явиться вдруг
В наш призрачный, в наш страшный круг?
Зовем сюда нетопырей
Бесшумнокрылых поскорей!
Отделался ты пустяками.
Мефистофель
(отряхиваясь)
Не стал умнее я с годами.
На севере и здесь, на юге,
Нелепо так же в этом круге;
Все привидения и там,
И здесь — один и тот же хлам!
Народ, поэты вздор кричат,
И здесь такой же маскарад!
Вот я за масками погнался
Да на таких существ нарвался,
Что страшно даже самому…
Тянул бы эту кутерьму,
И до сих пор обман бы длился.
(Заблудившись между скалами.)
Вот где теперь я очутился?
И выйду я сейчас куда?
Была тропинка… Ни черта!
Шел гладким я путем сюда,
А тут сейчас на груде груда.
То вверх взбираюсь тщетно я,
То вниз потащит путь меня.
Где сфинксов мне своих найти?
Где есть подобные пути?
Прошла ночная лишь пора,
И сразу выросла гора!
Не видел скачки ведьм такой,
Что тащит Блоксберг за собой!
Ореада[133]
(с утеса)
Сюда, сюда, наверх ко мне!
Сродни глубокой старине
Моя гора. Круты дороги:
То Пинда старого отроги.
Я — современница тех дней,
Когда бежал сюда Помпей,
Здесь призраки воображенья
Бесследно гибнут в те мгновенья,
Когда лишь закричит петух.
И на моих глазах, бывало,
Здесь много сказок возникало,
Но и терялось так же вдруг.
Мефистофель
Почет тебе, священная глава,
Вся осененная могучими дубами!
Как ни сиял бы месяц, он едва
Прорезать может сень твою лучами.
Но что я вижу? Там какой-то свет,
Он вдоль кустов мелькает… Ты не знаешь?
Гомункул то! Скажи-ка мне в ответ,
Товарищ маленький, куда путь направляешь?
Гомункул
Из места одного несусь я до другого,
Хотелось сделаться мне существом живым
В прекрасном смысле сказанного слова.
Я нетерпеньем был охвачен и томим —
Разбить стекло, а с ним и заключенье,
Но все, что до сих пор мне представляет свет,
Прикончило во мне то сильное влеченье.
Скажу тебе свой маленький секрет:
Я двух философов сейчас сопровождаю,
«Природа» — все твердят между собой они;
Из вида выпустить тех лиц я не желаю:
Земное существо должно быть им сродни.
В конце концов, от них удастся и узнать,
Куда мне путь разумней направлять[134].
Мефистофель
Здесь поступай, как разум твой подскажет;
Где привидения, всегда философ тут,
Искусство же свое он тем всегда покажет,
Что новых призраков создаст хоть целый пуд.
А если ты совсем не будешь заблуждаться,
Так разума тебе вовеки не дождаться.
Коль хочешь стать ты существом живым,
Без помощи других, сам сделайся таким.
Гомункул
Совет хороший — дело не дурное.
Мефистофель
Ну, и лети! И я кой-что другое
Здесь посмотрю, когда здесь есть такое.
Они разлетаются.
Анаксагор[135]
(Фалесу)
Твой ум упрямо уступить не хочет;
Что надобно еще, чтоб убедить тебя?
Фалес[136]
Волна ветрам всем подчинит себя,
Но от утеса далее отскочит.
Анаксагор
Возник утес от огненных паров.
Фалес
Лежит в воде всеобщее начало.
Гомункул
(между обоими)
Я рядом с вами следовать готов:
Живым быть существом мне хочется немало.
Анаксагор
Ты видел ли когда, Фалес, такую гору,
Возникшую в одну ночную пору?
Фалес
Природа действовать не станет никогда,
Справляясь с днем иль нормою иною;
Творит природа исподволь всегда
В порядке стройном форму за другою,
И в этом творчестве, как в цельности возьмешь,
Насильственности ты ни крошки не найдешь.
Анаксагор
Но здесь она была: Эоловы пары,
Аида гневное горенье
Пробили взрывом часть земной коры,
И новая гора возникла в заключенье.
Фалес
К каким же выводам еще придешь ты дале?
Гора здесь налицо, о чем же говорить?
В подобных спорах мы б и время потеряли,
Да за нос и людей мы стали бы водить.
Анаксагор
На той горе селятся миллионы
В расщелинах ее любой скалы —
Пигмеи, муравьи и даже легионы
Различных крохотных работников горы.
( Гомункул у. )
К великому ты вовсе не стремился,
Жил как отшельник ты, на прочих и не зря;
Когда б господствовать ты поучился,
Я б увенчал тебя короною царя.
Гомункул
Что скажет мой Фалес?
Фалес
Советовать тебе охота не пришла.
Обычно с малыми — и малые дела,
С великими — великим малый станет.
Смотри сюда, на тучу журавлей!
Она грозить сейчас не перестанет
Народу возбужденному; царей
Она бы так же вовсе не щадила;
С когтями острыми и клювами они
Летят к пигмеям. Сочтены их дни,
Погубят их; как молния средь гор,
Блистает их грозящий приговор.
Они преступно цапель умертвили,
Что у воды покойно, мирно жили.
Когда же лился дождь их поражавших стрел,
Возмездья приговор неудержимо зрел:
Родные, близкие всех тех, кто погибали,
Пигмеев крови дружно ждали.
Что пользы им теперь и в копьях, и в щитах,
И в шлемах, что на их покоятся главах?
И разве им их перья пригодились?
Вот посмотри — они заторопились,
Торопятся спасти разбитые рои,
Той тучей журавлей побеждены они.
Анаксагор
(после паузы, торжественно)
К подземным до их пор неслись мольбы мои,
Теперь взываю к вышним я.
В страданьях общих я зову тебя,
Триликая, что трижды прозвана:
Диана ты, Геката и Луна![137]
Ты грудь нам ширишь силою своей,
Спокойно свет свой тихий проливаешь,
Раскрой мне, если ты внимаешь,
Таинственную глубь твоих теней!
Пусть твоего мощь существа
Проявится без тени колдовства!
Пауза.
Ужель услышан я?
Ужель мольба моя
Нарушила собой
Природы дивный строй
Все близится престол богини округленный
И, ширясь и растя, невыносим для глаз,
Огонь его багровей все для нас…
Остановись же, шар окровавленный!
Погубишь нас и с морем, и с землей!
Пожалуй, правдой будет слух такой,
Что фессалийки силой волшебства
Тебя сманили прочь с орбиты,
И тайны все твои им сделались открыты?
Диск потемнел, виднеется едва…
Он разорвался, страшно он искрится…
Какой там мрак! Как страшно гром ярится!
И ветер воет с силою какой!
Я повергаюсь ниц перед тобой!
Молю тебя, чтоб ты простила мне!
Свершилось это по моей вине!
(Повергается ниц.)
Фалес
Что видит и что слышит он?
Не понял ничего я в том, что совершилось,
А что он ощущал, того мне и не снилось.
В одном признаться принужден,
Что бестолковщина здесь явно происходит,
А, между тем. Луна на том же месте бродит.
Гомункул
Взгляните-ка туда, пигмеи где стояли,
Где было кругло, там верхушки остры стали.
Я слышал страшный треск: с Луны утес упал
И, не спросясь о том, убил всех наповал.
Но все ж не в силах похвалиться
Искусством тем, которым в ночь одну
Подобная гора могла соорудиться, —
Работой творческой и снизу, и вверху!
Фалес
Спокойным будь! Фантазия здесь только;
Порода гнусная пропала поделом;
Что ты не стал царем, недурно то нисколько[138].
Займемся-ка морским веселым торжеством:
Гостей чудесных много ждут на нем!
Удаляются.
Мефистофель
(влезая с противоположной стороны)
Тут все карабкаться по острым скалам надо
Иль путаться в корнях развесистых дубов.
На Гарце у меня и воздух не таков:
Так пахнет там смола! Смола — моя отрада,
Ее особенно я после серы чту.
У греков ничего такого не сыскать,
Но любопытно все ж мне было бы узнать,
На чем разводится у них огонь в аду.
Дриада[139]
В своей стране тебе так все знакомо,
А здесь, у нас, твой жребий не таков;
Не вспоминай у нас о том, что бросил дома,
Но чти величие священных здесь дубов!
Мефистофель
Невольно думаю о том, с чем сжился я,
К чему привык, то — нечто вроде рая.
Но кто у вас в пещерном углубленьи
Сидит на корточках при слабом освещеньи?
Дриада
То — форкиады[140]. Если не боишься,
Быть может, с ними ты разговоришься.
Мефистофель
А почему и нет?
Смотрю, глазам не веря:
Как я ни горд, но должно все ж сказать,
Что ничего подобного видать
Не приходилось мне, скажу не лицемеря.
Они — ужаснее, чем даже мандрагоры…
Мне мнится, первородные грехи
Уже не так ужасны и гадки,
С тех пор, как форкиад мои узрели взоры.
Не потерпели бы такой нечистоты
И на порогах наших худших адов,
А тут, в стране античной красоты,
Разводится порода этих гадов!
Зашевелились и задвигались оне,
Забеспокоились, должно быть, обо мне:
Шипят, свистят нетопыри-вампиры.
Форкиада
Сестра, подайте глаз, чтоб повидать могла я,
Кто к храму нашему приблизился, дерзая?
Мефистофель
Достопочтенные! Дозвольте приближенье,
Чтоб получить от вас втройне благословенье;
Я приближаюся как незнакомец к вам,
Как дальний родственник, скажу точнее сам.
Богов древнейших здесь встречать мне приходилось:
Пред Опсом с Реею уже я падал ниц[141],
Сестер Хаоса, Парку, ваших же сестриц
Вчера ль, позавчера ль — встречать мне доводилось[142],
Но вам подобных не видал ни разу,
И я молчу, и близок я к экстазу.
Форкиады
У духа этого ума заметен след.
Мефистофель
Я удивляюся, что ни один поэт
Вас не воспел. Как то могло случиться?
В скульптуре до сих пор вам не пришлось явиться:
Кого бы, как не вас, копировать им надо?
У них Венера все, Юнона иль Паллада
И все подобное.
Форкиады
Среди уединенья,
В кромешной тьме, такого помышления
Вся наша троица иметь и не могла.
Мефистофель
Конечно, мысль такая не могла
Придти всем в головы, вы далеки от света:
Не видят вас, и вы не видите людей;
Здесь место не для вас, пустынно место это,
Вам нужно было б жить всей троицей своей,
Где пышность заодно с искусством на престоле,
Где каждый день родятся поневоле
Из глыбы мрамора геройские черты,
Где…
Форкиады
Замолчи и вожделений ты
В нас не вселяй; не нужно этих знаний
В ночи рожденным, родственным ночному,
И о себе самих нет в нас сознаний,
И миру мы безвестны остальному.
Мефистофель
В подобном случае вам личностью своею
Не стоит дорожить, а поделиться ею
Хоть с кем-нибудь другим. Вам всем троим
Доволен глаз один, доволен зуб один.
Ведь было б кое-что иное,
Когда бы всех троих изображали двое,
А третий образ мне б на время дали.
Одна из форкиад
А это можно? Что бы вы сказали?
Остальные
Попробуем — без зуба и без глаза.
Мефистофель
Не может быть тогда о сходстве вовсе сказа!
Одна
Ты глаз закрой! Ведь это же легко!
И выставь клык! И с профиля зато
Похожим станешь ты на нас в минуту ту,
Как может быть похож брат на сестру.
Мефистофель
Мне много чести, но да будет так!
Форкиады
Да будет так!
Мефистофель
(с профилем Форкиады)
Вот выгляжу я как!
Я стал Хаоса сыном именитым.
Форкиады
Бесспорно лишь одно: мы — дочери его!
Мефистофель
Позор! Все станут звать меня Гермафродитом[143]!
Форкиады
А в новой троице какое совершенство!
Два глаза и два зуба! О, блаженство!
Мефистофель
Придется мне всех избегать людей
И в луже адовой быть пугалом чертей!
Уходит.
СКАЛИСТЫЙ ЗАЛИВ ЭГЕЙСКОГО МОРЯ
Луна, остановившаяся в зените.
Сирены
(лежат на утесах, играют и поют)
Коль недавно фессалийки
Ночью ужасов, чудес
Совлекли тебя преступно
Прямо на землю с небес,
Так теперь смотри спокойно
На сверкающий залив,
Освещай его движенье,
Весь лучами озарив!
Будь, Луна, к нам благосклонна,
Мы же все верны тебе,
Мы готовы на услуги,
И не мысля о себе!
(в виде морских чудовищ)
Пусть Громко звуки раздаются,
И море все дрожит от них;
Все обитатели сберутся
Из глубочайших бездн морских!
Как буря бездны разверзала,
Мы все попрятались на дно,
Но пенье с самого начала
Нас на поверхность привлекло.
И мы в своем порыве счастья
Убрались в золото цепей,
Есть и короны, и запястья,
И кушаки в огнях камней.
Все это сами мы достали,
Что было в кораблях на дне,
А ваши песни помогали
Добыть нам это в глубине.
Сирены
Нам хорошо уже известно,
Что рыбам счастие в воде:
Там им страданье неизвестно,
Там так свободно им везде.
Привет наш вам, столь оживленным
На нашем славном торжестве!
Хотелось быть нам убежденным,
Что больше вы, чем рыбы все.
Нереиды и тритоны
Уже мы думали об этом,
И не успев сюда приплыть.
Так, сестры, братья, к вам с советом
Осмелились мы поспешить:
И небольшой наш путь докажет,
И убедитесь в этом вы, —
Он, без сомненья, вам покажет,
Что более чем рыбы мы.
Сирены
Исчезли все в одно мгновенье;
Попутный ветер их влечет.
Их в Самофракию[146] теченье,
Конечно, быстро принесет.
В страну Кабиров[147] за делами
Какими двинулись они?
То боги прочим не сродни,
Они родятся вечно сами,
Не зная сами, кто они.
Свети нам, кроткая Луна,
И пребывай в своем зените!
Пусть ночи длится тишина!
Лучи дневные, не спешите!
Пусть дня поздней настанет час,
Не то он всех разгонит нас!
Фалес
(на берегу Гомункулу)
Охотно б свел тебя к Нерею-старику[148] я.
Мы недалеко, правда, от него,
Но нет людей упрямее его,
Брюзгу такого не найду я,
Никто не угодит седому ворчуну,
Но в будущем он все читает ясно,
И оттого относятся согласно
Все с уважением к нему.
Да, на своем посту — сказать о том пора —
Он сделал кой-кому немало и добра.
Гомункул
Попробую сейчас я постучать к нему:
Ведь то не повредит ни свету, ни стеклу.
Нерей
Ужель встревожен я людскими голосами?
Зашевелился гнев вновь в сердце у меня.
Вот существа! Стремятся быть богами,
Но вечно лишь похожи на себя.
Как много лет я мог бы жить в покое,
В покое том, что свойствен божествам!
Но все меня влекло желание другое —
Соделать доброе всем тем, кто лучше сам.
Но вот, когда увидел на исходе
Все, что свершил для них (что я легко узнал),
Все делалось, как будто по природе,
Как будто я советов не давал.
Фалеc
Ты, старец моря, все же мудр от века;
К тебе доверие, не прогоняй нас прочь!
Взгляни на пламя то, подобье человека:
Оно осуществит советы все точь-в-точь.
Нерей
Что за советы? Разве люди придавали
Когда значенье им? Все добрые слова
В глухих ушах обычно замирали.
А факты нам не то ль твердят всегда?
Срамятся люди часто чрезвычайно,
Но до сих пор — упрямство их удел,
И не изменится порода их случайно.
Ведь сколько раз Парису я ни пел,
Пока чужая женщина плетенья
Не создала ему сетями вожделенья,
Отважно он стоял на нашем берегу.
А я ему открыл, что духу моему
Во сне явилося пожара пламя злое;
Там страшный дым, там здания в огне,
Внизу убийства, смерть, то день, грозящий Трое;
Стихом поэта он запечатлен —
И строен он и так известен он!
Отчаянный смельчак слова счел за пустое,
Он лишь желал… И что же? Пала Троя,
Труп исполинский, после долгих мук,
Для Пиндовых орлов питательный продукт!
Иль не предсказывал я также Одиссею
Коварство, указавши на Цирцею,
Циклопов злых, медлительность его,
И легкомыслие всех бывших вкруг него,
И многое ему сказал еще другое,
Но было ль от того последствие какое?
И внял ли он тому, что я ему изрек?
Ведь пользы не было, покуда волны поздно
И, наказав его при этом очень грозно,
Не бросили его на Феанийский брег!
Фалеc
То мудрого, конечно, огорчает,
Но доброго с пути не отвлекает;
Стремится он добро еще раз испытать.
Крупицу благодарности воздать
Ему способно тем, что сразу перевесит
Неблагодарность всю, как там она ни весит.
По делу малого нам нужен твой совет:
Разумным хочет он родиться вновь на свет.
Нерей
Не портите мое расположенье.
Оно прекрасное. Не то мне предстоит.
Я дочерей своих позвал чрез приглашенье,
Прекрасных Граций моря, иль Дорид.
Ни на Олимпе нет, ни на земле созданья,
Что было б равно им по силе обаянья;
И с живостью, и с грацией оне
Способны переброситься вполне
Со спин морских драконов на коней
Нептуновых[149], и в резвости своей
Они так родственны стихии в этот миг,
Что пена, кажется, приподнимает их.
Вот на пестреющей цветами колеснице
Венериной провозят Галатею[150]:
Никто по красоте и не сравнится с нею:
Ей поклоняются в Пафосе, как царице,
С тех пор, как нас покинула Венера.
Уйдите прочь! Отцу не подобает
В час радостный иль ненависть питат,ь.
Иль злобно говорить. Протей[151] вас ожидает,
Идите вы к нему, чтоб у него узнать.
Кудесник этот может рассказать,
Как иль на белый свет являться,
Иль, появившись, превращаться.
(Удаляется в сторону моря.)
Фалес
Мы ничего сим шагом не добились.
Протея хоть найдем, он скроется как раз;
А если б мы в беседу с ним пустились,
Он мог бы изумить, иль с толку сбил бы нас.
Но, если у тебя влеченье есть к совету,
Тогда пойдем, постранствуем по свету.
Удаляются.
Сирены
(наверху, на скалах)
Что видим издалека?
Скользит что одиноко?
То мчится парусами,
Что правятся ветрами:
Так чудной белизной
Сверкает женщин рой,
Разумных жен морских.
Послушаем же их!
Мы спустимся пониже;
Их голоса все ближе.
Нереиды и тритоны
Что на руках несем,
Тем радость всем даем;
В щите Хелоны отраженья
Находят строгие явленья:
Приносим к вам на нем богов.
Так гимны петь всяк будь готов!
Сирены
Ростом вы малы,
Силой удалы!
В бурю, в крушенье
В вас все спасенье!
Слава всем вам —
Вечно чтимым богам!
Нереиды и тритоны
Кабиров вам на счастье
Мы принесли сюда:
Там, где есть их участье,
Нептун наш друг всегда!
Сирены
Мы — ниже вас:
Корабль разобьется,
Но вами спасется
Его экипаж.
Нереиды и тритоны
Мы принесли всего троих,
Идти четвертый отказался.
Что ж, ведь главнейший он из них
И думать он за всех остался.
Сирены
Бог над богами
Волен и шутить,
Честь, мольба за нами —
Милость сохранить.
Нереиды и тритоны
Их семеро всего считалось.
Сирены
А где же трое их осталось?
Нереиды и тритоны
Не сможем и сказать,
Олимп об этом знает.
Восьмой — как это знать? —
Там также пребывает;
Он там — уединенный,
Невидимый вполне;
Они все благосклонны,
Готовы, но не все.
А эти — несравнимые,
Как голодом, томятся:
Так все недостижимое
Достичь они стремятся.
Сирены
Будь, божество, везде,
На Солнце, на Луне;
Мы молимся ему:
Полезно так всему!
Нереиды и тритоны
Какой достигли славы мы,
Устроив этот праздник!
Сирены
Да, и герои древности
Подобный не имели,
Хотя бы многой доблестью
Их подвиги гремели.
Они достали лишь руно,
А мы — самих кабиров!
Все
(повторяют как припев)
А мы — самих кабиров!
Нереиды и тритоны проплывают дальше.
Гомункул
Сравню, смотря на чудищ сих,
С плохими их горшками;
Стучатся мудрецы о них,
Но бьются крепко лбами[152]
Фалеc
Ведь это все, чего они желают:
От ржавчины в цене монеты вырастают.
Протей
(незаметный)
Болтун я старый, слушать мне
Подобные приятно выраженья:
Чем штучка позабористей в себе,
Тем больше требует она почтенья.
Фалес
Протей, где ты?
Протей
(на манер чревовещателя: то вблизи, то далеко)
Здесь я, здесь я!
Фалес
За шутку старую готов простить тебя,
Пусть пустословие лишь друга не коснется.
Я знаю, ты не там, откуда речь несется.
Протей
(как будто издалека)
Прощай!
Фалес
(тихо Гомункулу)
Ага! Он очень близок к нам!
Да посвети поярче, посветлее!
Он любопытен, словно рыба: сам
Покажется, как будет свет сильнее.
Гомункул
Я свет пролью, и будет тут светло,
Боюсь лишь одного: не лопнуло б стекло.
Протей
(в виде гигантской черепахи)
Что это светится приятно и прекрасно?
Фалес
Вот хорошо! Коль хочешь, так сюда,
Поближе к нам, придвинься, и все ясно
Увидишь сам! Не пожалей труда:
Явись на двух ногах, как людям подобает;
Кто видит, что мы прячем тут,
Тот сам у нас и милость добывает,
И ждет, когда согласие дадут.
Протей
(в благородном человеческом виде)
Ты не забыл своих всех ухищрений?
Фалес
А ты любителем остался превращений?
(Открывает Гомункула.)
Протей
(изумленный)
Так значит, карлик здесь сверкает?
Я ничего такого не видал.
Фалеc
Совета просит он — родиться б он желал,
Явился он на свет как будто вполовину —
Так о себе он сам мне рассказал,
Имея для того особую причину.
В духовных свойствах нет в нем недостатка,
Но осязать не может ничего,
И вес дает ему сейчас одно стекло.
Но было бы ему, конечно, очень сладко
Родиться так, как следовало вновь,
Облечься поскорей и в плоть свою, и кровь.
Протей
Ты — настоящий сын девицы:
Родился раньше ты, чем должен был родиться!
Фалес
(тихо)
Взглянуть бы на него еще нам и критично:
Я думаю, в нем есть кой-что гермафродично[153].
Протей
Так даже будет лучше для него.
Как ни родился б он, добьется он всего;
И думать много здесь об этом не придется,
Все доразвитие лишь на море начнется.
Там организмов мелких пропасть есть,
И поглощают там они еще мельчайших.
И так растут, стремяся приобресть
Все формы высшие, создав из форм нижайших[154]
Гомункул
Здесь мягче у меня идет процесс дыханья!
Здесь столько зелени, а с ней благоуханья!
Протей
Я верю в то, милейший мальчик мой!
Вполне согласен я с тобой.
Там должно для тебя дышать еще приятней:
На узкой полосе и воздух ароматней;
И там совсем мы близко подойдем
К процессии, плывущей к нам. Идем!
Фалес
За вами двигаюсь и я вперед.
Гомункул
О, трижды дивный духов ход!
Подплывают Тельхины Родосские на гиппокампах и морских драконах, с трезубцем Нептуна[155]
Хор
Трезубец Нептуну сковали мы полный,
Он им рассекает бурные волны.
Когда Громовержец разверзнет тучи,
Нептун отвечает ему с водной кручи;
Вверху извиваются молнии, блещут,
Внизу же волны, свирепствуя, хлещут.
И все, что меж ними, все бьется с грозою
И падает с места на место другое,
И все поглотится пучиной одной.
Сегодня вручает он скипетр свой,
И вот отчего мы так празднично веем,
В себе же покой мы и легкость лелеем.
Сирены
Вам, посвященным Гелиосу,
Вам, что блаженства полны,
Свой мы привет преподносим
В час почитанья Луны.
Тельхины
Богиня прелестная!
С дивной своей высоты
Брату хваления радостно слушаешь ты.
Ты и к Родосу внимательней множества стран:
Остров священный поет ему вечный пеан.
Путь ли он свой начинает, кончает ли путь свой когда,
Взгляд лучезарный он свой на Родосе покоит тогда.
Нравятся горы ему, города, самый берег морской.
Солнечный блеск заливает Родос золотой.
Нет и тумана у нас; коль появится он,
Луч лишь один, дуновенье — туман удален.
Дивный имеет там сотни своих изваяний,
Возрастов разных и разных своих состояний;
Стали мы первые статуи ставить богам,
Их уподобив по виду людям прекрасным.
Протей
Пусть поют себе, болтают!
Ведь забаву представляют
В блеске яркого сиянья
Эти мертвые созданья.
Смел, решителен ваятель:
Порасплавил он металл,
В форму он его вогнал
И кичится, как создатель,
Но один толчок земли —
И упали изваянья!
Нет! Работы все земные
Не годятся никуда!
Все — у водяной стихии,
Что полезнее всегда!
По волнам тебя бегущим
Понесет Протей-Дельфин.
(Превращается.)
Видишь — только миг один!
Обеспечен ты грядущим!
На себя тебя возьму,
С океаном обручу.
Фалеc
Будь верен своему желанью
Начать с первичной формы труд!
Готовься к быстрому ваянью!
Законы неизменны тут
И чередуются все строго;
Пройдешь ты тысячи видов,
До человеческих основ;
Ты времени имеешь много.
Гомункул садится на Протея-Дельфина.
Протей
Войдем же в воду, бестелесный!
Там сможешь ты сейчас же жить,
И вдаль, и вширь, как хочешь, плыть.
Не ограничься сферой тесной;
Когда же человеком станешь,
На том и петь ты перестанешь.
Фалеc
А это как сказать: быть человеком дельным
Порой бы счел я очень небесцельным.
Протей
(Фалесу)
Да, человеком быть таким, как ты,
Так можно дольше продержаться;
С тобою мне приходится встречаться
Немало сотен лет, немало поколений
Средь сонма ваших бледных теней.
Сирены
(на скалах)
Что за кольцо из облачков
Луну как нимбом окружает?
Рой белокрылых голубков,
Горя любовью, к нам слетает.
Пафос прислал к нам в довершенье
Птиц похотливых целый рой,
Тем возвышая наслажденье,
Что праздник наш принес собой!
Нерей
(подходя к Фалесу)
Назвал бы странник нам ночной
Все это воздуха явленьем;
У нас же, духов, взгляд другой.
С одним и правильным мы мненьем:
То — просто стая голубей,
То — пояс дочери моей.
Полет сей нами изучен
Уж с незапамятных времен.
Фалеc
И я вполне предпочитаю то,
Что спутник мой небесный избирает:
Там — тихое и теплое гнездо,
Где реализм легенды не свергает[156].
Псиллы и Марзы[157]
(на морских быках, тельцах и баранах)
На Кипре мы в пещерных глубинах,
Не заливает нас водою,
Нам незнаком перед Сейсмосом страх,
И обвевает нас все тою же струею
Знакомых ветерков. Там, как и в оны дни,
В спокойствии храним Киприды колесницу.
И по ночам по ткани волн — одни
Киприды возим дочь, прекрасную царицу.
И те поездки мы всегда творим,
Незримы поколеньям молодым.
Мы действуем без шума, не страшны
Нам ни Орел, ни Лев, ни Крест, ни серп Луны.
Пусть там они над нами
Иль царствуют, иль бьются меж собой
И губят в той борьбе посевы с городами —
Мы заняты задачею одной,
Она все та же, что всегда;
Мы возим лишь владычицу сюда.
Сирены
Плывя вперед, со скоростью невидной,
Вкруг колесницы делая круги
Иль вместе все сплетаясь змеевидно,
Приблизьтесь к нам, гоня свои струи,
О, Нереиды, вы сильны, дики!
О, нежные Дориды, к нам несите
Вы Галатею, вылитую мать!
В своей серьезности богинями глядите,
Способными бессмертие познать,
Но вы и прелестью влекущей одарены,
Как человеческие жены.
Дориды
(проплывая мимо Нерея, все на дельфинах)
Нас, Луна, ссуди лучами
Да и тенями твоими:
Мы теперь отцу с мужьями
Здесь представимся своими.
(Нерею.)
Этих юношей спасли мы
От зубов жестоких бурь,
В тростники их уложили,
Там теплом их и спасли мы,
Там им стали ощутимы
Снова Солнце и лазурь.
Поцелуями своими
Пусть же нас благодарят;
Благосклонным будь ты с ними,
Брось свой милостивый взгляд!
Нерей
Двойная выгода! Как не считаться с нею?
И милость оказать, и наслаждаться ею!
Дориды
Коль ответишь одобреньем,
Дай нам радость впереди:
Пусть они, не знаясь с тленьем,
Будут живы упоеньем,
На всегда младой груди!
Нерей
Вам добычею столь ценной
Не упиться почему же?
И из юноши мгновенно
Отчего не сделать мужа?
Но не могу создать чудес:
Властен в том один Зевес!
Ведь колеблемые волны
И любовь дают неполной.
Если склонность подшутила,
Вы сложите то, что мило,
Где-нибудь по берегам
И оставьте мирно там.
Дориды
Достойны нас вы, милые созданья,
Но разлучимся в грустный миг:
Мы к вечности влекли свои желанья,
Но боги отрицают их.
Юноши
О, если бы и впредь вот так же, как теперь,
Лелеять вы могли нас, моряков отважных!
Так сладко-хорошо нам не было, поверь,
И нет у нас других желаний, боле важных!
Галатея приближается в колеснице из раковины.
Нерей
Возлюбленная, ты!
Галатея
Отец мой! Вот отрада!
Замедлите! Что за оковы взгляда!
Нерей
Мимо, ах, мимо они уплывают,
Быстрым несомы теченьем,
Знать же они ничего не желают
О сильном сердечном волненьи.
Ах! Отчего меня вместе не взяли?
Впрочем, и взгляд — наслажденье!
Взглядом одним уже только мне дали
На целый год упоенье!
Фалеc
Слава, слава, снова слава!
Я восторгом пламенею,
Правду, радость я имею:
Все исходит от воды,
Все — ее одной труды.
Океан, всегда работай!
Ведь твоею лишь заботой
Много есть и облаков,
И потоков, и ручьев.
Что бы сталось без тебя
И с горами, и с долами,
Да и с миром вместе с нами?
Все законы бытия
Истекают из тебя!
Эхо
(хор всех кругов)
Все законы бытия
Истекают из тебя!
Нерей
Они плывут уже назад,
Вдали качаемы волнами,
Но им не встретиться вновь с нами:
Так нормы праздника велят.
И их неисчислимый рой
Вдруг стал богатым шириной,
Но Галатеи пышный трон
Блестит, толпой не затенен.
Звездой чрез сборище густое
Сияет все мне дорогое;
Хотя оно и далеко,
Но ясно светит мне оно.
Оно и близко также мне,
И вместе — истинно вполне.
Гомункул
В этой милой влаге,
Что освещаю я,
Все дивно для меня.
Протей
В сей животворной влаге,
Звуча, горит лампада,
Как чудная цикада.
Нерей
Что за тайна перед нами
Разверзается в толпе?
Что горит перед ногами
Галатеи в уголке?
То вдруг ярко разольется,
То сияет кротко вновь,
Словно пульс неровно бьется
Там, где действует любовь!
Фалеc
То, Протеем обольщенный,
Мой Гомункул… Бьется в нем
Властной волею внушенный
Угрожающий симптом.
Я тревогу чую стона,
Дребезжание его;
Там-то у подножья трона
Разобьет его всего…
То пылает, то сверкает,
Вот и влагу разливает[158]
Сирены
Что за пламенное чудо озаряет наши волны,
Что, друг друга разбивая, сильно искрясь, жизни полны?
Блеск и трепет колебанья, вот и пламя столбовое…
Зажигаются тела все, что сокрыты темнотою…
Посмотри — вокруг все ярко, все тем пламенем объято.,
Так владычествует Эрос, это Эросом зачато!
Слава морю и волненью
С разлитым на нем огнем,
И воде, и озаренью,
И свершившемуся в нем!
Все и всюду
Слава веяньям воздушным!
Слава тайным глубинам!
Слава, слава вездесущным
Четырем стихиям — вам!